Форум
Зима пришла!
Последняя новость:
Нет войне. Любовь победит.
Make Love, Not War.

RSS-поток всего форума (?) | Cвод Законов Дельты | На полуофициальный сайт Оксаны Панкеевой | Все новости

Вся тема для печатиТеатр абсурда в плоском городке

 
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов Мир Дельта — Форум полуофициального сайта Оксаны Панкеевой -> Проза: Ваша точка зрения
Предыдущая тема :: Следующая тема :: Вся тема для печати  
Автор Сообщение
Александра Огеньская Прекрасная леди

Гонщик на Пути





СообщениеДобавлено: 23 Ноя 2011 18:13    Заголовок сообщения: Театр абсурда в плоском городке
Ответить с цитатой

Форма: сборник рассказов.
Жанр: ПМ-проза.
Рейтинг: для всех.
Статус: в процессе.
Аннотация: что выросло, то выросло.



Город

Фонарная ржавчина мазнула шляпу, плечи, у ног растеклась в лужу. На сигаретном огоньке шипел влажный туманный воздух. Почему-то в Городе всегда промозгло и темно.
Нагая Годива в гриве легендарных кудрей, хохоча, пробежала мимо. Зигзагами, пьяно. Мелькнули плоские груди и ягодицы. За ней тянулась стайка местных шавок - уличных героев. Её трогали, непристойно мяли, тискали. Скрылись за углом. Сиплый хохоток еще слышался.
Надвинул шляпу, отщелкнул окурок в лужу.
Он встречал здесь героев Кастора и Полидевка. Они слишком хотели вырваться из Аида и в один из своих дней вышли на арену. Видит Зевс, то был лучший бой со времен их калидомахии.
Диоскуры обрюзгли. Они, кстати, тоже лапали Годиву в какой-то грязной забегаловке. Вот же ненасытная девка!
И почему все так сюда рвутся?
***
Зазывалы голосили: «Город! Город! Рай земной, земля обетованная ждет героя! Один бой - и Город твой!» Что ему было до рая земного? Просто он шёл к жене двадцать упорных лет, а ему сказали, что жена в Городе. Что ему оставалось?
Сладкоголосые сирены прокляли его хором, а хорошенькая Калипсо злобно шипела: «Не думай, что у неё там мхом поросло, тебя ожидаючи. Ждёт она тебя, как же!»
Говорили, жена родила ему сына.
Нет, а что оставалось?!
Врали зазывалы про один бой. Все девять кругов до арены пришлось намотать. Всё, как писал божественный комедиограф. Циклопы в меховых штанах, бугрящиеся мышцами и шрамами, тащили на огненное дно. Сцилла и Харибда смыкались с клацаньем. Тогда погиб молодой Ипифон, теперь уже понятно - из не-героев. А он-то мнил... Девственно-юное создание обернулось эринией карающей. И покарало нерасторопных. Зловонные болота и гады, порожденные еще во времена титанов, гидры, тянущие жадные пасти, и венец всему - арена. О, Зевс-Вседержитель, под беспрерывные улюлюканье и свист! Под улюлюканье плебса!
Пыль аренная мешалась с потом и кровью. Герои сражались с героями.
Эй, не жалейте масла! Единственное, что тут родит, - маслины! Бессмысленный дар мудрой девы!
...- Ты только не бросай! Вороны тебя возьми, заклинаю, не бросай!
Губы у Полифена запеклись кровавой коркой. Пальцы слабо скребли песок. Настойчиво, страшно - Полифену оставались считанные часы. До Города он уже не доберется. Так чего терять время?
Рывком поднялся.
- Не бросай...
Отвернулся. Махнул рукой остальным: идем.
Он знал: плебс видит всё, смотрит, затаив дыхание, исходя слюной. Крупным планом будет обязательно: эта корка на губах, этот жест - вот герой машет рукой, бросает своего. Плебсу нравится. У, как нравится. Кричат. Свистят. Ещё! Ещё!
Потеряли Аристомаха. Не спасали. Зачем?
А потом он всё-таки добрался до арены. Нет, он не был самым достойным, он был всего лишь хитроумным. Ему просто очень нужно было в Город.
***
Под веслом плеснуло в последний раз, лодка со вздохом увязла в песке.
Легко соскочил на берег, бросил лодочнику монету. Тяжелые ворота заскрипели и подались. Пахнуло в лицо табачным дымом, дождем, мокрой пылью и Зевс знает чем еще. Тогда ему не был знаком этот запах - застоявшийся, сопрелый дух вечного Города.
- Я слыхал, ты к жене? - Харон неспешно поднял весло. Кивнул сам себе. - Да, к жене. Вот что - не спеши. Погуляй пару деньков, обожди. Без жены оно... сподручней... Город, он такой... Там всё можно. Совсем всё.
Стоял на берегу, вслушиваясь в затихающий бубнеж Харона, глядел, как туман объедает лодку.
Стоял и потом, когда лодка скрылась. Курил.
Решился. Ворота за спиной захлопнулись - с равнодушной усталостью в скрипе.
Как и всегда, в Городе моросило. Как и всегда, морось так и не разродилась в дождь, но и не прекратилась. Никаких фанфар, никаких триумфальных арок - ничего. Он шёл по Городу, неприкаянный, как душа, выхолощенная летейской водой до беспамятства, потерянный и не знающий, что дальше. К жене? Обождать?! Тут бы хоть сообразить, где она, эта жена!
Дернул за рукав какого-то гуляку:
- А где...?
- Новый герой! - хохотнул гуляка, хлюпнул сизым носом.
Противно заверещал:
- Гляньте-ка! Новеньки-ий! Новя-ак! Пойдем, друг! Клянусь Дюрандалем, такого пойла ты еще в жизни не лакал! Идем! Гуляем! Любой каприз!
Завертелось калейдоскопом. Его дергали, тянули, он пил, какая-то девка уселась на колени, жарко задышала, облепила собой, загородила... Он пил. Такого пойла в жизни не пробовал - правда. Потом он блевал за порог и думал, что город - Город! - дерьмо, и вся жизнь дерьмо, и мотать эти круги была дерьмовая идея, но... видит Зевс.
Жена ждала.
А он блевал. Проблевался, пошёл к девке. Спросил, как звать. Ответила: Андромаха. Та самая? Пожала плечами. А дети? Снова пожала плечами. А что - дети? Выросли, ушли. Как там говорится? Положить им на мать. Вот. Муж? Который по счету? То же самое. Ну, иди, иди ко мне... герой.
Всё мерещились визги и вопли плебса. Но плебса здесь не было.
Он встретил Беллерофонта. В компании Диоскуров. Зевс, какой же срам!
Встретил Каэрдина. Этот уныло жевал какую-то траву, изредка пуская по подбородку густую слюну.
Перекинулся парой слов с Энеем... Понадеялся, что жена таких слов в жизни не слышала.
И повсюду эта шлюха Годива, вездесущая, как вша подвальная. Бредешь в таверну - она. Хохочет и льет мимо рта вино. Идешь отлить в закоулок - и там она! Прижатая к стенке, повизгивает. Везде!
И все довольны.
... Ты, друг, понимаешь, устал я! У меня эти подвиги вона где! В глотке застряли, в печёнках! Я устал - с утра и до ночи! У меня баба, и та подвигов требует! Ночью. Устал я, друг. А здесь ничего не надо. Ничего! Даже думать!..
Нет, плебса тут нет. Тут приходится самим - вместо.
Он хотел бы блевать, но, к несчастью, был трезв, как кот, которому прищемили яйца.
Фонарная ржавчина мазала плечи, шляпу, на сигарете выплясала сарабанду. Издохла. Он так и не пришёл к жене. Говорят, у неё нет отбою от женихов. Говорят, сын давно вырос.
Должен быть плебс, и должны быть герои.
В Городе плебса нет. Справляемся сами.
Отщелкнул окурок.
Развернулся и вышел. Ворота скрипнули и захлопнулись.
Харон только поднял брови. Молча шлепнул ладонью по скамье рядом. Дескать, садись.
***
Снова вопили трибуны. Опять улюлюкал плебс. Арена затерлась от жара и пота. Небо давно вышаркалось, и следовало бы его выкинуть. Купить новое. Зевс, ну и мысли.
Девять кругов иссякли. Вчера он написал: мой выигрыш отдайте нищему у входа на трибуны. Этому, который слепец.
До арены опять дошли двое. А шло - много. Кто-то устал. Кто-то хотел беззаботной жизни. Кто-то хотел приключений. А кто-то, наоборот, устал от них. Все здесь опять были героями. Даже тот, молокосос, который твердил, что ему для себя ничего не нужно, только бы найти мать.
А он ничего не хотел. Он ведь ушёл из рая. Впервые за всю историю кто-то посмел покинуть Город.
Как ни странно, до арены дошёл только молокосос. Остальные как-то незаметно отставали, а он не обращал внимания - всё равно до арены дойдут только двое. Молокосос - дошёл.
Ну и он сам, которому ничего не нужно.
Он ведь так и не вернулся к жене. Испугался. У неё ведь женихи...
Перед боем выскочил вертлявый, блескучий, с микрофоном. Рефери. Сунулся и кричит:
- Встречаем первого героя! Громче! Громче! Кстати, я заинтригован! Говорят, ты не впервые на арене! Говорят, ты уже побывал в Городе и вернулся! Говорят, ты отдаешь свой выигрыш безродному слепцу! Почему, герой Одиссей? Ну, зритель ждет!
- Мне скучно, бес.
Рефери побледнел. Отодвинул микрофон. Молокосос уставился во все глаза.
Рефери переспросил - шепотом:
- Почему?
- Забираете нас из жизни, да? - тихо спросил в ответ. Молокосос, будущий противник, продолжал пялиться. От взгляда стало липко. - Я, наверно, мог бы делать мир лучше. Я мог бы... вороны знают, что бы я мог наворотить! А я вместо этого двадцать лет шёл, я истаскивал себя, как тряпку, я убивал и умирал. И ради чего? Видеть грязь, самому делаться грязью? А эти, - махнул на трибуны, - будут визжать от восторга, глядя, как режут тех, кто еще что-то может, когда они сами уже не могут ничего? Глядя, как мы становимся дерьмом и других топчем? Да?! Этого вы хотели, когда устраивали ваш Город?! А что вы будете делать, когда героев не останется? Когда не на что станет смотреть? Нет. Не дождётесь. Пусть и эти - хлебнут. В грязь - так и кошкам, и крысам! Клянусь, я буду выходить на арену столько раз, сколько смогу...
Рефери кивнул.
Отошёл. Обернулся. Вдруг улыбнулся - жутко, весело, злорадно.
Поправил микрофон.
- Громче, шваль трибунная! Не слышу! Приветствуем наших героев! Громче! Герой Одиссей бьется с героем Телемахом!

Интермедия раз.

Находить что-то значительно неприятней, чем терять. Потеря прекращает некие отношения, находка же только полагает им начало. Предположим, Вы нашли кошелек. Если Вы честный человек, придется выяснять, кому сей предмет принадлежит, ломать голову, как бы возвратить его владельцу. Прилагать усилия, совершать некие движения – и душевные, и телесные, - из-за того только, что случилось нечто обнаружить. Если же вдруг Вы человек бесчестный, подлец (нет, я ни в чем никого не обвиняю, Боже упаси!), то и тогда находка произведет в Вашей жизни лишние хлопоты. Потрошить кошелек, избавляться от него…
Нет, ничего совершенно в находке приятного нет.
Но однажды нашлась маленькая Офелия.
Шла по проезжей части и плакала, растирая слезы ладошкой. Светлое платье открывало голые остренькие коленки и всё было какое-то грязноватенькое, старенькое, застиранное. Собственно, и Офелия оказалась грязноватая, весьма растрепанная и неухоженная.
Впрочем, это была совсем не та Офелия, которая с Гамлетом. У этой никакого Гамлета (пока еще?) не было и в помине, а мама называла её «Фели» или вовсе «Фелис», что, с точки зрения Офелии, отдавало пошлой буржуазностью.
Офелия приехала в Город на поезде. Поезд был дикий – в нем пели песни, пили, ссорились, сновала милиция, кричали дети. Офелия сидела у окна в своем купе и глядела в мелькающие пейзажи, как в воду. Она и в Город-то ринулась, как в воду, как сигают в прорубь от тугого отчаяния. В купе с ней ехал молодой человек, довольно скользкий. Он пил чай из граненого стакана в латунном подстаканнике и этак поглядывал на Офелию. Спросил, как звать. Она ответила. Хохотнул. Заявил, что в таком случае просто обязать напоить её чаем. Он как-то назвал и себя, но Офелия потом уже не помнила. Чай они вроде бы пили. И ещё что-то делали, но вот что?
Стучали колеса поезда, но звук был такой, будто бы скакало стадо вусмерть загнанных лошадей. За окном в просторной дымке проглядывали звезды.
А больше Офелия не помнила ничего – даже как сошла с поезда и где её чемодан.
- Довольно типично для Города, - сказал Офелии бородатый мужик, вдруг обнаружившийся у её правого локтя. Свистели, проносясь, автомобили. – Все мы здесь случайные. Ничего не помним, ничего не знаем и идти нам тоже некуда. Пойдем ко мне, а?
Но Офелия судорожно замотала головой, заливаясь слезами пуще прежнего, и мужик пропал.
- А знаешь, он прав, идти-то всё равно особо некуда, - на этот раз рядом с Офелией оказалась дылда. В драных джинсах и с рыжим «хвостом» на затылке. – Как ты здесь оказалась-то?
- Приехала. На поезде. И… и потерялась!
Начинался дождь. Дылда озабоченно поглядела на небо, достала из отвислого кармана пачку «Винстона». Закурила. Дождь прекратился.
- Ясно. Ну да, типично. Вот что… А идем-ка ко мне, подруга! А то тут тебя сожрут же! – воскликнула дылда, подумав.
И улыбнулась так сострадательно выкрашенными в фиолетовый губами, что Офелия улыбнулась в ответ.
Быть может, всё не так уж плохо?

Воды Летейские

От реки туман подымается горький, но робкий. Он лижет ноги и трусит подняться выше. Поэтому вместо реки кипит до самого противоположного берега белесая муть, сплошное бледное кипение… Но кипение стылое, промозглое.
На том берегу ровная белизна, умытая асфоделями.
За спиной Город.
Еще дальше – жизнь.
А неба здесь нет. Вместо него месиво из клочков мыслей и обрывков снов. Всё это неизъяснимо перетекает в самое себя из себя же – смотреть невозможно. Никто и не смотрит. Кому смотреть-то?
В узкой полосе между месивом снов и мутью тумана ветер вихляет квелые тени. Они походят на шкурки личинок, из которых и гусениц, и бабочек уже вылущили. Они мечутся, как мечутся над морем голодные чайки. Падают в туман, подымаются в сны. Движения их нервны и хаотичны.
Разве им хорошо? Разве они всё забыли и счастливы своим забытьем?
Впрочем, выбирать-то не из чего: вчера еще можно было, а сегодня нельзя. Ушла из Города-то. Туда легко попасть, но возвратиться в него нельзя. Кстати, очень смешно попасть. Это мужикам нужно погибать, спасать и спасаться, в каких-то болотах тонуть, с какими-то чудищами драться - геройствовать, одним словом. А бабам в Город – вообще плевое дело. На воротах так и написано: «Девки даром». В смысле: «Женщинам вход свободный». Наверно, предполагается, что женщины героями быть не могут. А без женщин даже в Городе скучновато. Конечно, никто не держит. Хочешь, оставайся, хочешь, уходи. Но там мерзко. Это ж какие люди должны хотеть там жить… существовать? Хотя понятно, какие.
Так всё же?
Схватила первую попавшуюся тень, прижала к себе. Та смешно переломилась – как дырявая надувная кукла. Руки-ноги в разные стороны, вся мяклая, обезволенная. Заглянула в рыбьи глаза – лоб ко лбу и вдохнуть плесневелый воздух.
…Это уже настоящее лето – пыльное, душное, резкое. Солнце палит без жалости, воздух пахнет горькой травой, нагретым металлом, ссохшейся землей. Самое странное в такую погоду – заблудиться на окраине, среди нищих домишек, задворок каких-то складов и путаницы трамвайных линий. Трамваи тут выезжают внезапно, просвистывают в метре от дребезжащих окон какого-нибудь кособокого домишки и со стеклянным грохотом исчезают. Вот добрела до помойки. Распаленный зной, вездесущая пыль, и мужик, загорелый, здоровый и крепкий мужик, роется в мусорном контейнере. В такие моменты понимаешь, что такое настоящая боль…
Резко оттолкнула. Тень обиженно прошелестела, отлетая. Черт знает, что хуже – Город или городская помойка, обсиженная воронами и облюбованная крысами.
Другая тень, сухая и горячечная, совсем легонькая, смотрела безучастно, повиснув над туманом в неподвижности. К этой прикоснулась с опаской, готовая к любому… ведь не от хорошей жизни.
… Небо провисало близящейся грозой. Простиралось поле – долго, до самого горизонта. Пустая дорога уходила за спину. И девать было совсем некуда. Тяжелый ветер прошёлся по зеленой пшенице волной, и сразу же хлынуло. Вмиг вымокло платье, полилось по ногам, мокро зачавкало в сандалетах. Сумочка набрякла водой. И хорошо – денег в ней нет, кошелька в ней нет, телефона нет. Она легкая до ужаса - перед будущим ужаса. Вообще самое страшное – это, наверно, пустая сумочка и бесконечно пустой горизонт. Водой набрякала земля…
Отпустила и эту.
Похоже на чтение чужих дневников: и стыдно, и любопытно, и для чего-то нужно тебе самой. Читаешь -и что-то меняется внутри. В некотором роде это дико, когда что-то в тебе меняется под влиянием чужих строчек, не тебе, да и вообще никому, не адресованных. С другой стороны, процесс изменения внутри настолько же странен, насколько же и страшен. Это процесс исчезновения. Пусть даже из гусеницы потом и сделается бабочка, гусеница останется сама по себе, а бабочка – сама. И не объяснишь гусенице, и не будет она радоваться этому изменению и этой бабочке, ведь самой-то её не станет. Порадуйся тут.
Так и менять себя, так и читать дневники, так и касаться теней этих – жутко. И белые, белые асфодели манят… И от воды подымается туман.
Соломинка, где же ты?
Белесая нежная ручка с прозрачными пальчиками мягко коснулась локтя.
…Золотистый большой шар бился в небе. Тоненькая веревочка дергалась, плясала в ручонке. Шар блестел. Он был красивый. Большой. Теплый. Он был самый лучший. И он бился в самом хорошем и большом небе. В небе облака, сладкая вата, гули-гули, га-га-га! В небе шарик. Хорошо.
- Солнышко-солнышко, выйди на крылечко!
Я люблю маму. Золотой, большой шарик….
Нежный золотистый туманчик. По асфоделям бежит солнечный зайчик.
О да… Точно.
Думала, думала, отчего так тоскливо? Город этот, грязные тени, мятущиеся по стенам блики фонарей, курево и дым. И вечная слякоть.
Будущего не хватает. Жизни. Детей.
… Старый диван. Клубок ниток, древних, как Великий потоп.
- А что ты думала, дорогуша, жизнь – сахар с салом? Фью! Такие вот засранки, такие вот засранцы, а потом и прошло всё. И вот остается. Госссподи, сколько всего остается, когда умираешь! Чай с лимоном, носки, квитки и баранки… И ну бы их! Маааленьких оставлять жалко…
Поднялась.
Под ногами туман, впереди – река и асфодели.
За спиной Город.
Еще дальше – жизнь.
Так чего же я тут, когда она – там?!
Вороны обсмеялись бы!
Ну же!
Перевернулось. Боль. Радостная. Да?
Тогда шмякнули на грудь мокрое, и верещащее, и красное, и сморщенное! Вот она, жизнь! Да здравствует..!

Интермедия два.

В «берлоге», куда привела Офелию дылда, плавал тревожный сумрак, похожий на дым. По углам шуршали тараканы, но дылда объяснила, что это мыши, на которых внимания обращать не следует, потому как они безвредные и даже милые. Офелия пригляделась к углам внимательней, но так ничего и не поняла, решила, что всё зависит от восприятия — кому мыши кажутся милыми, а кому и тараканы — мышами.
Дылда представилась — в честь героини труда матери Гамлета назвали её родители сперва Гертрудой, но потом одумались, и стала она Марианной. Марианна-Гертруда заварила чай цвета дамской бледности и разлила по чашкам. Над чаем Офелия окончательно успокоилась.
За окном Город вздымался и опускался в дыхании и капал дождем, а дылда говорила.
- А тут ничего в целом. Тут, по крайности, тихо. Только всё время приезжие. Ну, вот как ты. Приезжих, их мало кто любит. Смешно сказать: жизни всё равно никакой нету, - и даже тем сильнее, чем больше её нету! - начинают злобствовать на приезжих. Будто бы они виновные, что мы тут как сморчки киснем. Будто бы из-за них дожди, и серость, и не приткнешься нигде... Зато на окраине есть море. Зеленое. И волны такие — бьются и бьются.
На следующее утро дылда показывала Офелии достопримечательности Города — статуи Великой Величины и Андромахи, провожающей мужа в командировку. Великая Величина показалась Офелии невразумительной, Андромаха — весьма жизненной. А если вместе — то зря угроханными деньжищами. Заодно Офелию пристроили к работе: по вечерам фасовать по стеклянным пузырькам знаменитый Городской туман. Продавать его полагалось за пять грошей с пузырька, но сбытом занимался другой человек с именем невнятным и не расслышанным.
По утрам дылда взялась водить Офелию на вокзал - встречать приезжих. Они походили на капусту: разные, сложные, многослойные. Однако Город незамедлительно сдирал в них все слои кроме сердцевин, кочерыжек, и вот эти кочерыжки надобно было «притыкать» - приставлять к делу. Иначе ж пропадут. К делу их приставляли весьма остроумно: глуховатых - торговать музыкальными дисками, глуповатых — в справочные киоски, слишком умных — мостить и мести дворы, ну, а безбожники сами рвались курить фимиам Гермесу.
В общем, всё верно, только поняла это Офелия не сразу, а когда дылда показала, как на вокзале дворник читает голубям раннего Пастернака. А они слушают и даже, местами, - прослезившись, слушают. Ну, право слово, кто в наше время станет слушать раннего Пастернака, слезясь? Так что бывший доцент счастлив. Вообще, в Городе самые счастливые люди — дворники. Они метут желтую листву, читают стихи и ловят губами дождинки.
А Гертруда-Марианна приходила вечером поглядеть, как Офелия фасует туман по пузырьками, как в стекляшке звенит дым, как пальцы прыгают, шлёпая на бока флаконов бумажки: «Туман. Город. Горькая полынь. Год...»
Дылда ловила шустрые пальцы и начинала мешать, макать их в толченый мел, в тонкую пыль алебастра, а потом прикладывала к стеклышкам — получались круглые отпечатки.
Офелия и смеялась, и сердилась, но продолжала разливать туман. Тогда Гертруда-Марианна уже всерьез, без смеха, глядя странно — прямо в глаза Офелии, - снова ловила пальцы и прижимала к губам. И так замирала.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов Мир Дельта — Форум полуофициального сайта Оксаны Панкеевой -> Проза: Ваша точка зрения Часовой пояс: GMT + 4
Страница 1 из 1

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
Оксана Панкеева рекомендует прочитать:

Цикл завершается последним томом:

Оксана Панкеева, 12-я книга «Распутья. Добрые соседи».