Необратимое решение.

[владимир]

Название: - Необратимое решение.
Автор: - Владимир, на начальном этапе с Lana Tuully.
Рейтинг: - Всем.
Статус: - В процессе.
Герои: - оригинальные.
Жанр: - Мистика \ фентези.
Смерть персонажей - жанр обязывает.
Аннотация: - Нестоит увлекаться игрой с силой, природу которой никто не понимает. В некоем месте, которого нет ни на одной нашей карте, этот простой принцип проигнорировали. Осторожные голоса тонули в шуме победных реляций и громогласных обещаний сделать гибель врагов мучительной и не отвратимой. Сделав таковыми свою собственную. Никто толком не понял, что самые передовые разработки известны с древности. Только тогда применялись амулеты, свечи и зловещие песнопения. Впрочем, у каждого времени свои методы...
По мотивам... люди читающие найдут несколько возможных источников.

Командир приложился слезящимися глазами к биноклю и гадливо поморщился. Он смотрел на Цель уже не в первый раз и все время надеялся, что иллюзия растает. Не таяла. Напротив, бинокль вылавливал каждый раз новые детали сооружения, к которому стремилась разведгруппа, и которого не было. Глянув на комплекс в первый раз, командир удивился. Удивился и во второй, после которого достал из планшета карту. Согласно карте, они были у самой цели. Доставленные последним беспилотником фотографии были безукоризненными и здорово помогали на всем протяжении пути. Сам лабораторный комплекс был засвечен на всей серии снимков, как и всегда но, прочие детали присутствовали. Вот автостоянка для персонала №2, частично прикрытая зданием. Вот бронеавтомобиль, в 100 метрах от распахнутых ворот технического гаража. Он стоял уткнувшись в высокий бордюр, грозя преследователям башенкой с поникшим пулеметом. Кто-то торопился так, что не вписался в довольно плавный поворот. Или уже не управлял машиной, раз не перескочил через такое низкое для вездеходной машины, препятствие и не ушел по полю, а стал ориентиром№4. Все прочие приметы, включая до военные, совпадали, насколько могут совпадать по прошествии пятнадцати лет, после того, как тут погуляли «поражающие факторы».
Все на местах, только здание не было похоже само на себя с фотографии, под заголовком «ИПФП- 10 лет», которую командир держал в руке, другой удерживая бинокль. Это был последний снимок. Перед войной не снимали, дальнейшая фоторазведка приносила только размытые пятна непостоянной конфигурации. Описать словами, даже мысленно и для себя, не получалось. Одним из требований к отчетам, предъявляемым к командирам разведгрупп, была предельная ясность. Читающий отчеты должен представлять все описанное так, словно видел все собственными глазами. Но как описать яркое и при этом неуловимое различие здания на снимке и строения, услужливо приближенного линзами? Разве что, сослаться на книги по архитектуре разных народов, случайно подхваченных во время одного из рейдов в развалины и прочитанных от ожесточенной скуки. В самом деле, господин генерал, представьте себе, что институт строил не наш архитектор. Представьте, что строительство поручили человеку, всю жизнь строившему, коленчатые башенные храмы, как жители дальнего юго-востока. Этот архитектор пропитан насквозь тамошней культурой. С молоком матери впитал взгляд на жизнь, философию и веру в богов, которым поклоняются в храмах, чьи башни выглядят как множество поставленных друг на друга многоугольных барабанов, постепенно уменьшающегося размера. Такой архитектор прочитает необходимые книги, ознакомится со зданиями аналогичного назначения у нас, но построит нечто свое. Фантазию в восточном стиле. Этюд по мотивам экзотической храмовой архитектуры. Культура, вне рамок которой он себя не мыслит, все равно прорастет наружу и отразится в стали, железобетоне и стекле. А теперь, господин генерал, постарайтесь представить, что гипотетический архитектор не принадлежал ни к одной культуре, о которой мы когда-либо знали. Даже из числа вымерших и оставивших, после себя, только свидетельства того, что они были. Отпечаток чуждой культуры ясно виден в некогда белых стенах. Ей дышит непривычный разрез окон и распахнутые двери главного входа, странный цвет стен, пятна на которых складываются в узор. Мелочи почти не заметны. Чуть изменена пропорция окон, сделав их несколько выше и более округлыми. Странно резкие тени, протянутые по широкой парадной лестнице. Эти детали, накапливаясь, придают дверям вид алчущего хищного рта, а окнам, облик настороженных и недобрых глаз с вертикальными зрачками. И вообще, надо было посылать сюда художника, раз Объект упорно не желает фотографироваться, или писателя, раз не получается описать увиденное словами. И не спрашивайте, кто, как и зачем, проделал такую дорогую и сложную работу.
Стряхнув с себя наваждение абстрактных размышлений, командир сполз с пологого склона назад, к своим людям. Через 5 метров поднялся на ноги и подошел к группе. Шесть человек, включая его самого. Все, что вторая резервная база смогла выставить. Шесть человек, призванных исправить то, что натворили, в свое время, крикливые политики и спесивые генералы. Пару лет назад их могло бы быть двадцать. Но жестокое время, вконец одичавшие бывшие сограждане и непролазные депрессии, изрядно проредили некогда элитные ряды. Впрочем, это не важно. Задание для маленькой группы, а не для армии. Армию разнесли бы на подходе. Впрочем, большая часть разведгрупп, направленных в район бывшего Института Перспективных Физических Проблем, все равно не возвращались. Причины их гибели так и не были раскрыты. В других местах, обстоятельства не возвращения, не составляли ни трудностей, ни неожиданностей. Последними звуками, переданными такими несчастными, были звуки боя. Из района Объекта же, радиоволны несли беспорядочную стрельбу, крики, полные ужаса и муки, издаваемые сильными и опытными людьми. Фоном, льющимся из микрофонов, доносились звуки не поддающиеся идентификации.
Эта напасть должна закончиться. Прекратят ее именно те парни, что сидят на корточках вокруг выкопанной полчаса назад ямы, дном которой служила крышка коллектора. Второй хмурил лоб, осторожно подтравливая провод, на котором, в паре метров от дна колодца, покачивался «ночник». Перед глазами дисплей, плотные «консервы» на ушах. Остальные смотрели в разные стороны, строго по сторонам света, хотя смысла, именно в такой диспозиции, никакого. Оружие на коленях.
Командир легко коснулся плеча Второго.
- Воздух пригоден для дыхания, хотя я настаиваю на масках. Аномальной активности не выявлено. Движения не выявлено. Посторонних звуков не выявлено. 50 - ят метров, в обе стороны, тоннель соответствует стандартам. Воды на полу, будет по колено. Радиоактивный фон в пределах заданных параметров. Можно идти. Не хочется возвращаться в темноте, почему-то. – Неожиданно закончил свой доклад Второй, неким подобием шутки.
- Так мужики, слушайте меня. Согласно моим инструкциям, перед проникновением на Объект, вы должны узнать об истинной цели нашего рейда. Вы все помните схему Объекта. Отметка «красный один» - первый подземный этаж, сектор охраны. Цель – записи охранных камер за период Инцидента. «Красный два» - электрощитовая, на том же этаже. Проверить наличие тока. Если электричества нет, подключить генератор к главной цепи. – Кивок на ящик защитного цвета, который в походе несли, сменяясь, по двое. – Этого хватит для ожидания в течение двадцати минут. А ожидать главная цепь будет команды, которая поступит с пульта, обозначенного как «красный три». Резервный пульт внутренней защиты. Правильная команда с него активирует термические заряды в стенах, размещенные по всему комплексу. Через пару минут после активации, там останутся только стены, и то не везде. У каждого из вас есть пластинка с необходимыми кодами. Система предложит активировать заряды, частично или все. Жмете на «все», выставив время до отхода, которое я сообщу, исходя из обстановки. Эта мера была предложена как альтернатива, в случае невозможности активировать пульт «красный четыре», с которого возможен подрыв ядерного устройства, скрытого на третьем подземном уровне. Это глубоко, там много переходов и разнообразных помещений. Предполагается, что степень опасности там максимальна. Туда мы пойдем только в случае, если позволит обстановка. Подрыв устройства, как вы понимаете, наиболее предпочтительная мера по зачистке. И, наконец, «красный пять» - лаборатория №13. Четких инструкций нет. С одной стороны, мы должны все проверить и забрать записи. Предполагается, что Субъект продолжает получать подпитку для своей аномальной активности именно оттуда. С другой стороны, именно там угроза максимальна. Возможно, после активации «красного три» мы сможем повторить атаку, большими силами. Также, «красный четыре и пять» - возможное место приложения вашего самопожертвования.
Согласно сведениям, которые у нас есть, Субъект покинул комплекс и находится сейчас в районе Чистоструйной ГЭС. В районе же нашей Цели, аномальная активность, последние двое суток, не наблюдалась. Как итог, сейчас мы совершим прогулку по колено в гнилой воде, окажемся в местах, откуда проистекла Катастрофа. Исправим ошибки, за которые множество умных людей отдали свои бесценные жизни, которых теперь нам так не хватает.
Проверить системы подавления. Проверить и надеть маски. Начинаем.
Никто не проронил ни слова. Им предложили проникнуть в самое опасное место, которое только существует среди радиоактивных руин некогда прекрасной страны. Все знали, куда они идут. После того, как война закончилась, после того, как растаяли в атмосфере последние следы ракет и небо затмили тучи пыли и пепла, именно здесь, в тысяче шагов по загноившейся воде, готовили оружие возмездия. Это оружие основывалось на иных, толком не изученных, физических принципах и преподнес его Субъект С Той Стороны. После успешного применения своих подарков Субъект изменил правила игры и потребовал заплатить, совершенно непотребную цену. Начался кошмар, рядом с которым ядерная зима была не очень-то и страшна. Все, кто точно знал, что произошло на самом деле, знал о какой Той Стороне шла речь, уже никому, никогда и ничего не расскажут. В течение года замолчали все бункеры столицы. Их охрана, хоть и была многочисленной и отлично обученной, не справилась. Единичные радиограммы несли мало информации, но много паники. В равной степени уделялось внимание неэффективности огнестрельного оружия и обилию теней на стенах. По результатам дальнейших исследований, активность, проявляемую сторонниками Субъекта стали называть аномальной. Теперь, всего-навсего, надо проникнуть туда, где все началось. Зайти в институт, где, в свое время, полегла уйма народа и взорвать его. Пускай, что ни одна разведгруппа не дошла даже до этого коллектора. Не беда. Пройдем, взорвем и вернемся. Раз плюнуть.
Группа привычно встает в круг. У каждого сзади, у основания шеи, между каской и рюкзаком, крепилась плоская коробка, с треть планшетки размером и чуть тяжелей пистолета. От нее шли провода к рассеянным по подшлемнику кусочкам неорганического желе, соединенным между собой паутиной золотой проволоки. Система подавления присутствия человека. Каждый проверяет впереди стоящего. Проверить контакты и контрольные панельки. Все в порядке, задернуть экранирующие чехлы. Вперед.
С самой Катастрофы и последовавшим за ней Институтским Инцидентом, последствия, которого их группа и идет устранять, командование и лучшие умы волновало несколько вопросов. По мере накопления данных, выявились несколько закономерностей применения оружия и тактики противника. Атаковали всегда в лоб, но в точно в уязвимый момент, сводя свои потери к минимуму. Создавалось впечатление, что противники не только могут игнорировать шквальный огонь, но и видят сквозь стены. Слишком много совпадений и обрывочных сведений, поставленных редкими системами слежения. Например, последний кадр из правительственного бомбоубежища, на котором один из солдат Субъекта долго смотрит на стену, за которой скрывается последний министр из старого правительства. Коротким ударом пробивает декоративную панель. Выволакивает, жалко трепыхающегося, бессвязно орущего, чиновника из встроенного шкафа и ломает шею. Конец связи. Надо ли говорить, что и тут не обошлось без забавных видеоэффектов. Облик противника был смазан, словно при высокой скорости.
Четвертый и Пятый скрываются в люке. Снизу не донеслось ни всплеска. Шестой и Второй, примостивший «ночник» на правое плечо, следуют вниз. Подергивание шнура и Третий спускает контейнер с генератором и спускается сам. Командир вздохнул полной грудью, насколько позволил респиратор. Никого и ничего вокруг. Тишина гробовая. Тренькание дозиметра давно не воспринимается как звук, если потрескивание не переходит в протяжный непрерывный сигнал. Только молчание огромного и совершенно пустого пространства, сопровождало их шаги на всем пути от посадочной площадки. Теперь алчущий и безмолвно-терпеливый мрак, в люке, присоединился к хору пустоты, царящей наверху.
Ржавые скобы, торчащие из крошащегося кирпича. Черная вода, принявшая сапоги без всплеска. Чуть скользящее дно. Привычный вид напряженных спин, ловящих отблески мутного света, падающего из не закрытого люка. Второй чуть кивнул. Можно идти, активность «ноль». В неверном свете, вдоль потолка, тянулись трубы. Привычное построение - стволы в стороны. Привычный вид. Командир много раз из подобных мест выводил беженцев. Иногда, отстреливался от тех, кто не доверял Субъекту и радиации, в своем желании покончить с человечеством самостоятельно. Некоторые поговаривают, что не все нападавшие были дегенератами, но иногда выполняли приказы Субъекта, называя его своим Господином. Все теперь в прошлом. Кто желал спастись и дождался помощи, эвакуировались. Кто хотел стрелять и кушать себе подобных, отстрелялись и скушались. Все прочие или лежат молча, или таятся по темным углам и чего-то ждут. Командир прислушался к ощущениям и махнул рукой.
Вода, мерзкая даже через голенища и непромокаемую ткань, тем не менее, порадовала командира отсутствием плеска. Волны, поднятые шагами, гасились о кромку, поросшую неким подобием водорослей снизу и мха, поверху. Запах гниения проникал, казалось, даже через фильтры, улавливающие, по заверениям специалистов, все. Или это нервы?
Шли в темноте. ПНВ не включали по соображениям маскировки. Существовала теория, по которой электромагнитные поля могут выдать их расположение. Шли по «ночнику». Тот периодически издавал импульс ультразвука, который, отражаясь от стен, возвращался к источнику, давая представление Второму о том, что вокруг. Эхолокация, как у летучих мышей. Минимум помех и искажений. Предполагалось, что Второй даст сигнал, если что пойдет не так. Пальцы на спусковых крючках. Подствольные фонарики готовы вспыхнуть. В почти полной тишине, нарушаемой только волнением длинных волос водорослей, останавливаясь и прислушиваясь, прошли шагов пятьсот, до распахнутой дверцы, слабо сереющей проемом, прямо по пути. Никого.
Все меры по маскировке были только обеспечением условий для работы коробочек, прикрепленных сзади шеи. Окружающий голову каждого бойца гель, должен выдавать наружу только один сигнал, означавший отсутствие сигнала. Здесь никого нет. Это не шаги, а шорох опадающей штукатурки. Это не дыхание, а вздохи сквозняков в вентиляционных трубах. Это отголоски в пустом водопроводе, а не трение одежды. Скользи, невидимый взгляд, проникающий сквозь стены. Ты не заметишь ничего, кроме мерзости запустения. Не услышишь биение сердец. Здесь нет никого и ничего живого. Нет, и не может быть. Система подавления присутствия человека, последние детище последнего члена команды профессора Свереса, чье имя никто не знал и все называли Високосником.
Он постоянно твердил, что родился в добавочный день, которого нет и от того злая судьба его не видит. День рожденья, которого нет, защитил его жизнь, когда Субъект вырвался на свободу. Защитил и разум, который вот – вот придумает, как прекратить эту «аномальную» вакханалию. С утверждением, на счет разума, мог бы поспорить любой, кто видел профессора более 5-ти минут, но работать тот умел. Всегда растрепанный, регулярно забывающий то пообедать, то помыться. Возникая, в своем вечно прожженном и заляпанном техническом халате, на совещаниях, без приглашения и доклада. Повергающий собравшихся в ступор, новыми трактовками уже известных явлений. Большая часть наблюдений и анализа аномальной активности, проведена именно им.
Високосник утверждал, что когда обжигающий ветер прошел сквозь уровни, а люди метались, натыкаясь на стены, он заставил себя не быть. Вокруг паника, охрана палит по размытым теням, а некоторые, с пустыми глазами, и по товарищам, а Високосник, изо всех сил, старался быть невидимым. Он повторял, что его тут нет. Он очень хотел слиться со стенами, струиться сквозняком мимо клубов дыма. Стать смутным воспоминанием, в глубине памяти, до которого никому нет дела. Стрельба замолкала, сменяясь невнятными, раздирающими горло криками. Откуда-то сверху доносился лай крупнокалиберных. Звуки, которые эхом носились по внезапно захламленным коридорам, среди остывающих луж, помогали сосредоточиться на том, что никакого беглеца, случайно оказавшегося вне лаборатории, нигде нет. Нет, и никогда не было человека, который крадется к выходу в подземные коммуникации. Никто не снимает топор с пожарного щита, он сам упал. Никто не вскрывает дверь, ее не заперли и она сама открылась. Ты, обладатель всепроникающего взгляда, тратишь зря время, созерцая уже затихшие коридоры. Празднуй победу и не отвлекайся на глупые мелочи. Странное эхо, похожее, только похожее, на шаги, которые удаляются по бетонной трубе, не стоит внимания. Твой взгляд проходит сквозь беглеца, поскольку никакого беглеца нет.
Спустя пятнадцать лет после того знаменательного дня, люди снова стояли в проеме небольшой двери. Она носила следы поспешного и неумелого взлома, что подтверждало часть рассказа. Двенадцать лет потребовалось безумному Високостнику, чтобы воплотить свое наитие в металл и гель, который облеплял голову каждого из группы. Потребовалось много времени на обкатку и доработку. Времени и жертв. Не сразу поняли, что само по себе устройство не панацея. Потребовались люди, способные сказать: - «Меня тут нет».
- Помните, вы должны быть спокойными. Совершать активные действия и видеть все, что творится вокруг, сохраняя спокойствие стекла. Защита скроет вас. Тела продолжат излучать тепло, вы будете дышать. Но, без аромата ваших живых мыслей, ваши дыхание и тепло, шаги и прочие признаки вашего бытия, не будут ничего значить. Ваши мысли – то единственное, что придает смысл… гм, изменению параметров воздуха в комнате, когда вы туда входите. – Високосник, как всегда, когда вдавался в объяснения, прикрыл глаза. Он не жаловался на несовершенство языка. Это, как раз, было очевидно каждому, попросившему объяснить, как эта маскировка работает. Идея, что можно внушить противнику что тебя тут нет, не сразу нашла понимание. А сторонников и того медленней. Гениальный изобретатель давно привык объяснять все на пальцах. Если приступал к этому неблагодарному занятию, конечно.- И это же дало единственный способ маскировки. Ваша защита – не быть обнаруженными, пока противник не столкнется с вами нос к носу. Субъект мертв, в самом широком смысле, хотя и сохраняет способность мыслить и действовать. Вы будите живы, но порождения Субъекта вас будут считать мертвыми, подобными себе. Пока, как я говорил ранее, не столкнуться с вами. Как говорите вы, военные, пока не вступят в визуальный контакт. Так что не стоит маршировать по тринадцатой лаборатории с флагом, стуча в барабаны и крича, что пришли отомстить. Тихонько, прижимаясь к стенам, стараясь не шуметь и громко не дышать, прокрались и сделали то, что надо. А после, на цыпочках, убежали.
- Но звуки, запахи…
- Вы где-нибудь видели мертвого, который ходит? Вы знаете, при каких условиях он сохранит подвижность? Сможете догадаться, как он воспринимает мир, обладая ссохшимися глазами и развалившимися барабанными перепонками? Будучи без мозгов, буквально. То, с чем мы столкнулись, благодаря моему научному руководителю, не подчиняется законам, описанным в книгах. Они порождения другого мира. У них другой обмен веществ. Процесс жизнедеятельности у простейшей сине-зеленой водоросли, имеет больше общего и со мной и с вами, чем все мы, имеем общего с Субъектом. А раз так, то и системы коммуникации и ориентации в пространстве тоже иные. Подробностей мы не знаем. Зато знаем, что там, где прошлась аномальная стихия, не остается даже крыс. – Это верно, в архиве есть фотография живого пищащего ковра, убегающего из подземелий бывшего Дворца Правления. От обильных запасов, в голодную пустыню. Внизу бушевали пятна, размытые на видеокамерах. Там выволакивали из укрытий министров и убивали. – Так что поверьте, для нашего врага не имеет большого значения, слышит ли он вас, если чувствует, что вы живы.
Пара экспериментов, с неоднозначными результатами, и вот он, Командир, стоит на пороге места, оказаться в котором хотел бы меньше всего. С людей, стоящих на пороге, натекла изрядная лужа. Маскировка маскировкой, но оставлять столь видимые следы не стоит. Они медленно пошли вперед. Второй теперь держал в левой руке тарелку звукоприемника. Легкое касание спины – отрицательное покачивание головы. Тихо. Второй стоял внизу узкой и крутой, как корабельный трап, лестницы, вдоль которой струился пыльный свет. Странно, лестница, по плану, была гораздо дальше. Плохо. Командир поднял зеркальце на телескопической антенне. Пусто. Коридор узкий, сравнительно чистый, не видно ни конца, ни дверей. Когда подозрительно хорошо, это тоже плохо. Всего – то на всего, подняться, пройти до конца, нырнуть в шахту лифта, на один уровень вниз и пожалуйста, отметка «красный два». Полсотни шагов – «красный один» и полдела сделано.
Потоптавшись и посмотрев под ноги, не найдя следов, понял, что отсрочка закончилась.
- Помните, нас здесь нет. Впитывайте в свой разум эту пыль и затхлость и перестаньте отличаться от них. Больше ни слова.
По одному по лестнице. Подтянуть на тросе ящик, без стука, с прослойкой в виде руки, чтоб не ударил о проем. Третий тряхнул ушибленной кистью. Неторопливо вперед. Коридор показался бесконечным. Крохотная дверь, в его конце, была выбита, вместе с коробкой. Серые колонны, каменный пол, в черно-желтую клетку. Командир хмурит лоб. План института врет безбожно, нет такого холла. И широкой парадной лестницы, на месте положенных грузовых лифтов, нет тоже. Слишком чисто. Простое и недавно заброшенное здание. Отвратительно.
Взмах рукой и командир берется за ручку контейнера, а Третий с Пятым скользнули вдоль стен. Обойдя пару залов нашли лестницу вниз. Снова коридор, табличка «электощитовая». Через несколько шагов у Командира закружилась голова. Судя по неровным движениям людей, у них появились те же проблемы. Коридор имел странную перспективу. Ближайшей аналогией были картинки из книжки «Занимательная оптика», создающие оптические иллюзии цветными полосками, вращающимися спиральками и так далее. Здесь не было ни полосок, ни движения. При этом коридор то казался нормальным, то прекращал визуально сужаться к концу, то начинал изгибаться. В том числе вверх. Картина менялась с каждым шагом, вызывая головокружение и легкую тошноту. Остановка, условный жест-напоминание, что никого тут нет. Пара глубоких вдохов и продолженное движение.
Как и предполагалось, электричества нет. Подсоединение - дело нескольких минут, Четвертый с Пятым справятся, остальные идут на «красный один». Опять пара поворотов и не запертых дверей. Двигаясь по главному коридору, должны быть на месте быстро. На второй минуте движения, возникло беспокойство. Пару раз, нырнув в боковые проходы, прогулялись по кругу. Все встреченные комнаты пусты. Столы и стулья стоят аккуратно, но чтобы начать работу, пришлось бы делать кардинальную перестановку. Людям работать было бы неудобно. Командир снова вспомнил о чужом архитекторе.
Ходьба по прямому коридору, превращалась в блуждание по лабиринту. Обвязавшись тросом Третий пару раз уходил в помещения и боковые проходы. На дверях таблички, рисунки по трафарету, или же золото и тиснение, одинаково не поддающиеся прочтению. Словно буквы пропечатались лишь частично, а восстановить надписи, с помощью воображения, не получалось. Алфавит тоже чужой.
Только примерное следование правильному направлению, привело к не примечательному проему. Висящий на вешалке китель, прикрепленной к стене наглядное пособие по разборке оружия, мягкое кресло, под стойкой с флагом, показали, что «красный один» достигнут. Аппаратура записи нашлась в просторной кладовке, которой на плане нет. Командир уже не удивлялся. Стопка записей, аккуратно пронумерованных. Последний диск просто выковыряли из аппарата.
Обратный путь проблем не вызвал. Командир приказывает включить энергию через пять минут и, оставив на хозяйстве Третьего, пошли к цели «красный три». Коридор почти не хулиганил. Лестница, два пролета вниз, перила, вышедшие их мастерской скульптора – абстракциониста, ступени разной высоты, сделанные какими-то наплывами. Все было бы хорошо, если б не давно ожидаемый беспорядок. Ведущий к пульту коридор выглядел именно так, как и должен был весь институт. При выходе на этаж, Второй чуть не споткнулся о брошенный автомат.
С момента, когда опустились в коллектор, странностей было столько, что натолкнуться на следы боя было почти удивительно. Просто, понятно и без затей. И немного уже непривычно. Второй подмечал все встреченные странности и не задавал вопросы, оставив это занятие на потом. Его не удивляло несоответствие здания плану. Оставило спокойным освещение, колеблющееся между «пасмурно» и «светлая ночь», при отсутствии источника света и наличии трех этажей, между группой и поверхностью. Показался чуть забавным стенд, на стене комнаты охраны, с разборкой оружия, неизвестного типа, с подписями, которые не прочесть. Россыпь же гильз, длинной шагов двадцать, пустой рожок и полный, так и не вставленный на место, чуть не вывели Второго из равновесия. Пора бы привыкнуть к подобным вещам, сколько раз подобное видел. Но иногда, нет - нет, да появится неадекватная сентиментальность. Командир шел вперед. Оставалось перешагнуть через несчастного стрелка и двинуться к пульту.
Перекошенная архитектура и двери, мимо которых можно пройти пару раз, пока не заметишь их, каморка, вход в которую преграждал упавший шкаф. Все просто. Осталось войти. Второй был готов перешагнуть шкаф, дабы проверить работоспособность пульта. Он оглядывал помещение в поисках места, куда бы поставить ногу без лишнего шума. Почему-то это казалось важным, чтобы без шума. Из приоткрытых дверец рассыпались бумаги и какие-то коробочки. Даже чашка умудрилась не разбиться и нашла свое место в пыли. До нее почти дотягивался ошметок, отдаленно напоминающий пятерню. Или бывший ею. Найдя куда поставить ногу, Второй уловил недовольное движения Командира и прицелился на свободный пятачок. Осталось занести ногу, перешагнуть препятствие и… И медленно, тихо, сливаясь с сумраком и запустением, опустить поднятую ногу. Ты такой же мертвый, как тот парень у лестницы. Ты такой же пыльный и незаметный, как гильза, звякнувшая под ногой. Нет никакой ноги, нет никакого тебя! И никакой группы, медленно вжимающейся в стены, нет тоже.
Медленно и мучительно, как в кошмарном сне, Второй отступил в проем, коснувшись своим несуществующим задом преграды. Давно, очень давно, с тех пор, как закончилась предыдущая жизнь, Второй не видел, как играющая на солнце вода, отбрасывает блики на потолок бассейна. Сейчас из-за угла надвигались темные пятна, которые можно сравнить только с бликами от воды. Темное солнце отразилось от черной, маслянистой поверхности. Темно - темно серый отблеск, на фоне полной темноты. Пляска хищных «зайчиков», вокруг добычи. Понятно, почему в последних радиограммах умолкших убежищ, в паре десятков слов, пробившихся сквозь помехи, находилось место для слова «тени». Которое подчеркивали, крича в микрофоны с ужасом, заставляющим бледнеть далеких слушателей.
Тень надвигалась, и не было того, кто ее отбрасывал. Тень лениво танцевала, заполняя собой кубатуру коридора. Второй стал замечать объемные образы. Ему казалось, что мертвец, шагах в десяти, не просто шевелится, а обрастает плотью. Второй почти видел, как тот бежит, сначала стреляя, потом выбросив магазин и вытягивая из жилета новый. Как глубоко споткнулся, словно намереваясь вспороть носом пол. Как упал, бросив оружие и закрывая голову, до вывиха челюсти разевая рот в крике. Эхо которого бродит в этих стенах до сих пор. Вот и сейчас бредет. Оно уже поравнялось с клянущимися, всем на свете, Неведомо Кому, людьми, что коридор полностью, совершенно и идеально, пуст. Второй заполнил собой пультовую комнату и наполнил ею себя. Не было человека, чуть опиравшегося на старый шкаф, рассыпавший по полу папки и повернувшийся наружу задней стенкой, с инвентарным номером, выполненным, от руки, синей масляной краской. Была черная глубина отражений, в пыльных зеркалах мониторов и осколках на полу. Второй искал самый дальний кусочек. Хотел спрятаться, в самом дальнем углу зеркальной реальности.
Тень ползла дальше. Второй краем глаза увидел, как человек, за его спиной, в лаборантском халате, рвет карточку с нагрудного кармана, втыкает в щель приемника и стучит по клавишам. Человека подбрасывает, впечатывая в потолок. Человек падает, сшибая мебель и остается там, где пролежит, под рассыпавшимися папками, следующие пятнадцать лет, до прихода разведчиков. Тень почти проползла и конец коридора был уже чист, когда одно из пятен мазнуло Второго по глазам. Наверное, это длилось лишь пару секунд. Наверное, никто из товарищей, ничего не заметил. Иначе зачем было Командиру теребить Второго за рукав, намекая, что опасность миновала и пора продолжать.
Беден, беден язык, чтобы рассказать об открывшемся, в то одно мгновение. Темно и холодно – банальность, просящаяся на язык. Бывало – сидишь в прокуренной комнате, налившись дешевым вином, и пора идти. Выходишь из подъезда, а там ночь. Медленно затихает голос города, ветер овевает разгоряченное лицо и луна подмигивает, сквозь ветви. Пыль становится ароматной и вплетает свою ноту в букет ночи. В тот момент, когда тень отразилась в зрачках Второго, он тоже вышел в ночь. Темнота живая и алчущая. Темнота, когда точно знаешь, что света нет вообще и, не будет нигде и никогда. Ночь, когда в это же самое время солнце не освещает противоположную сторону планеты. Тьма, как новое агрегатное состояние вещества, времени и пространства. Там нет места человеку, а теперь и здесь нет тоже. Лучше было проиграть войну, или сдаться до ее начала, чем выпускать в мир это вот оружие возмездия. Возмездия всему и всем.
Ток уже пошел в провода, окошко требовало вставить карточку и ввести код. Вставлена. *** ***, подтвердите - *** ***. Вы уверенны? Введите время – Командир пальцами показывает 25-ть минут. Слишком долго, неужели он решился…Точно, машет рукой по направлению к главному коридору, к тому, что выведет ровно к целям четыре и пять.
Можно конечно предположить, что командир оценил потенциал встреченного патрульного, или кем это пятно было на самом деле. Оценил и догадался о бесполезности термитных зарядов. Можно догадаться, что не для красного словца он вспомнил термин «самопожертвование». Второму очень не хотелось идти дальше вниз, но подчинился. Выполнил и распоряжение включить «ночник». Импульсы полетели вперед, отразились от препятствий и вернулись к источнику, заполнив дисплей хаосом.
Пройти, стараясь не задевать эфемерные и видимые только ультразвуку конструкции. Протянуть самого себя сквозь приоткрытую дверь. Ступить на асфальт, напрягая глаза до мигрени, в попытке разглядеть еще один танец теней. Все спокойно. Эта часть комплекса сюрпризов не несла и точно соответствовала фотографиям и плану. Прямо – 13-я. Прямо, справа и не доходя до нее, главный пульт.
Обойдя погрузчик, стоявший на спущенных шинах, Второй опять чуть не споткнулся. Високосник был безумцем, имея на то полное право. Все пространство было устлано телами. Все вперемешку, в лабораторных халатах, форме и цивильных костюмах. На спине и на животе. С оружием и без. Все лежали строго головой к закрытым воротам лаборатории, формируя собой сложный, выпуклый и тошнотворный узор. Второй отметил, с какой-то отстраненностью, что ему не требуются усилия, чтоб не отличаться пыли и смерти. Напротив, нужно напоминать себе, кто он и зачем сюда пришел. Каждое такое напоминание становилось все бледнее и бессмысленней. Второй качнулся вперед, толкаемый желанием вплестись новой нитью, в этот узор. Послушать, о чем молчат мертвые и подглядеть их темные сны. И вплелся бы, если б не Командир. Рывок за воротник. Шлепок по лицу, раскрытой ладонью. Удар был тих, но оглушил, как выстрел над ухом. Наваждение прошло. Тела, как тела. Мумификация, рванина, ржавчина, покоробившиеся карточки допуска. Вот они, творцы победы, заплатившие за нее сполна. Второй жестами показал, что все в порядке.
«Високостник, гад, что же ты не предупредил о таком эффекте слияния? Я же чуть рядом с ними не лег». - Думал Второй, старательно выбирая, куда поставить ногу. Он не хотел тревожить мертвый покой, откуда-то зная, что так правильно. Он продолжал слышать зов, без слов приглашающий отдать себя чему-то более ценному, чем родина, долг и сама жизнь. Не только лично его жизнь, но и как отличие живой материи от не живой.
Похоже Субъект не любит закрытые двери. Те, что не открыты - выбиты. Те, что не выбиты, рассыпаны обломками, как после взрыва. Командный пост не был исключением. Дверь, которую не страшно вставить в сейф, валялась внутри, с вмятинами, отдаленно напоминающими следы когтей. Ни одного целого монитора, щепки. Трудно было даже представить, из чего состоят завалы на полу. Активировать устройство с того, что было на месте пульта, не получится. Но подключится можно с дублирующего, который цел. Шли медленно. Командир то одного мертвеца перевернет, то другого. К слову, тут не было той жуткой мозаики. Всего несколько тел лежали явно так, как приняли гибель. Все покойники носили форму. Командир нашел что хотел и теперь настойчиво вытаскивал пистолет из сухой руки. Когда затея удалась, тускло блеснуло золото. Наградной. Его обладатель бился до конца, не оставив патронов даже для себя и не желал, даже теперь, отдавать награду за доблесть, которую уже все забыли. Сунув трофей за пояс, командир подошел ко Второму, оживившему резервный пульт и принялся уверять автоматику, что действительно уверен в необходимости очищения институтского комплекса, цепной реакцией. Когда ему поверили и пообещали очистить все, через пол часа, он долго и нехорошо посмотрел на вход в «красный пять», а по сути, цель №1. Второй, где-то внутри самого себя, обмер. Ведущий решил использовать удачу до конца? Задумал сыграть с судьбой?
Мотивы его были не ясны в тот момент, ну а после Командир не расскажет. Второй-то уже был готов бежать без оглядки. Они подошли к воротам, куда легко мог бы проехать грузовик. Со стороны туннеля казалось, что ворота закрыты, но там была щель, достаточная для человека. Протиснулись, полюбовались на мозаику, которая становилась все плотней и тошнотворней. Если не считать мертвых, то путь к сокровенным секретам был свободен. Когда отошли от порога, вдруг резко ударило по ушам. Нет, не гром грянул с небес. Не рухнул потолок, никто не решил поиграть на литаврах. Пятый, чтоб его, не посмотрел, куда ставит ногу. Кисть мертвеца слабо хрустнула, ударив по нервам не хуже взрыва. На лице Пятого отразилась такая гамма чувств что, открой он рот, у людей случайных могли бы повянуть уши. И, уже понимая что все кончено и игнорируя командира, Второй повторил жест, означающий, что тут никого нет. Понимая, что опоздал даже бежать. Понимая, что это провал, на самом пороге успеха. Раздражение, злость, испуг, это ведь все живые чувства, которым не место здесь. От них группу предостерегали не один десяток раз. Вот так и погибали их предшественники, забыв, что СППЧ не работает сама по себе, без человека, чье присутствие призвана подавлять.
Хриплый стон пронесся по забитым мертвецами коридорам, отразился от низкого потолка, завибрировал в осколках, заставил трепетать и сползать с насиженных мест пыльные бумаги. Мозаика из высохшей плоти заметила чужаков. Жуткий ковер зашевелился и встал дыбом. Скрепя сухими суставами, потрескивая сухожилиями, порой продавливающими плоть, институтский персонал поднимался, дабы продолжить дело, начатое пятнадцать лет назад. Живым тут не место.
Лицо командира выдало печальное раздумье. Он стоял, на самом пороге, оглядываясь на уже не достижимый выход. Некоторые пустые оболочки из-под человека успели подняться в полный рост.
- Надо было брать Седьмого, с ранцевым огнеметом. - Не к месту задумчиво произнес он. И, без перехода, прикрикнул: - К стене, гранаты.
Метнулись вбок, одновременно щелкнули клапаны разгрузки. Клацнули, в едином порыве, предохранительные кольца. Три гранаты легли вдоль стены. Люди дружно вжались в стену, прикрываясь за выступавшей створкой толстой двери. Рвануло.
- Вперед, к пульту. – Выдохнул командир, беря разбег, одновременно въезжая прикладом в грудь первой оболочке. – Стрелять по крупным суставам.
Бежали вдоль стены, там, где гранаты расчистили проход. Дальше открыли огонь, пошли в ход приклады. Ни в коем случае не терять темп. Хрупкие, но такие цепкие пальцы тянулись к ним, со всех сторон. Достоинства оболочек в численности и неуязвимости, на вывод одной из них из строя мог потребоваться полный магазин. Недостаток – низкая подвижность и плохая координация движений. Люди могли только бежать, пытаясь попасть по суставам ног или рук. Перепрыгивали через упавших, стараясь повыше поджимать ноги. Хватка у сухих рук мертвая. Каламбур пришел в голову Второму уже на пороге пультовой комнаты. Протиснулся, между сосредоточением на собственном отсутствии. Шестой, оставленный на пороге, уже выбрасывал второй магазин.
- Забаррикадируйтесь, быстро! – Командир не обернулся, продолжая бег к резервной панели. С лямки свисала длинная, до плечевого сустава рука, не ослабившая хватку. Второй с Пятым принялись сгребать обломки мебели к дверному проему. Не успевая, просто закрыли его парой целых столешниц и навалились. Сухая плоть оказалась неожиданно тяжелой. Простое дело, держаться, пока Командир не изменит время подрыва с получаса на «сейчас» и нажмет «выполнить». Гораздо сложнее сродниться с рвущимся сюда тленом и шепнуть «я свой, я мертв, меня нет». Зачем, Второй не знал, но с истовостью теряющего надежду человека верил, что спастись можно.
Он смотрел, вздрагивая от ударов, как Командир колдует над панелью, ругаясь сквозь зубы. Второй видел, как Первый побежал назад, крикнув: - « Я выставил время, ноги в руки». Видел, уже ныряя в крохотную дверцу, ведущую на ярус выше, как из-под клавиатуры посыпались искры и лениво потек дым загоревшейся резины. Устройство не взорвется. Командир тоже видел это, он как раз менял обойму, выпущенную одновременно в четверых оболочек.
- Четвертый … мать. Исправь время на подрыв, через пять минут и уходи, слышишь? Пять минут!– Кричал он в рацию, когда группа вывалилась в технический коридор, идущий параллельно главному туннелю.
- Понял, выполняю. Есть подрыв через пять минут. – Скороговорка в наушниках.
- Третий, дождись его!
Цепляются за форму скобки, которые поддерживают кабели. Оседает ржавая пыль, от которой дерет наждаком горло. Выбитая дверь. Стеклянные стены, практически целые, как и комнаты за ними. Лохмотья плакатов свисают со стен. На стенах тени четырех человек, к которым игриво ластятся размытые пятнышки, стремящиеся принять незнакомцев в свою игру. Жестокую, очень жестокую игру.
- И-и-и, - Завизжал Пятый поняв, что они не одни. Развернулся, непрерывная очередь разрисовала пол блестящим узором. Пятый стрелял, широко и уверенно расставив ноги. Так же его и подняло, ударив головой о потолок. Второй этого не видел. Очередь дала достаточно света, чтобы на противоположной стене разыгрался спектакль теней, с узнаваемыми актерами. Крик Пятого дополнял выстрелы и звон латуни о осколки, служил фоном, придающим глубину. Смолк он, когда гильзы перестали падать. Поворот, надпись «гараж». Узкий балкон, из арматурных прутьев, идущий по периметру. Угрюмые броневые туши, на спущенных колесах. Залежи стреляных гильз.
- Так, Второй, слушай приказ. - Первый почти не запыхался, но голос все равно срывался. – Високостник хвалил тебя, в то время как для прочих, похвалой служило слово «болван». Ты сможешь уйти, я знаю. Бери рюкзак, там все данные. Вперед, вперед, не оглядывайся. Пятый, ты где. Пятый, ответь. – Это уже в микрофон.
Молчание ему ответом. Молча, они втроем спрыгнули на крышу ближайшего броневика, а потом на пол.
- Все-таки доделывать придется, а ты иди. Подрыв на пять минут был ошибкой. Шестой, за мной. – И, заметив замешательство Второго, заорал: - Впере–е–е-д!!!
Его крик прошел сквозь Второго, потому, что в гараже никого не было. Эхо металось, между стен и осиротевших машин. Эхо несло прочь топот шагов, позвякивание амуниции и сбившееся дыхание. Бежать было легко: сначала асфальт, а потом и земля, ложились так, как удобней ногам. Эхо последнего, внятного крика Командира уже утихло, но продолжало гнать, как сильный ветер в спину. Оно гнало опавший листок, в хоровод таких же листьев, гнало пылинку, к таким же пылинкам, собравшимся в самом дальнем углу комнаты. Сбивчивая трескотня и протяжные, неотчетливые звуки, на два голоса поющие сзади, не имели с гонимым ветром листком ничего общего.

Немного позже.
- Жалко, что не проникли в тринадцатую. Плохо, что не смогли взорвать институт. Вы вернулись только один, и принесли данные. Это хорошо, но не до конца. Минусов все-таки больше. Так ты доложил, что командир приказал тебе бежать, а сам остался прикрывать и погиб? Я правильно понял?
- Господин генерал, если вы собираетесь затеять разговор на тему «почему ты вернулся, а твои товарищи погибли», то не тратьте время на оскорбления. Все было именно так, а если вы мне не верите, то прошу дать мне пистолет с одним патроном, или веревку с куском мыла. Больше мне ни чем не доказать, что я выполнял поставленную задачу до конца. Я не покинул Институт без приказа. Я наслышан о Вашем прошлом, но у нас с вами разный опыт! Да, я не видел правильную танковую атаку, а вы не видели коридор, шевелящийся от встающих мертвецов. Вы не видели как тени танцуют дуэтом, с нашими гибнущими ребятами! У меня порой не оставалось иной мысли, что надо бежать, бежать немедленно. Порой мне казалось, что и мой последний крик заблудится в стенах, которые не бывают неподвижными. Но я оставался, стрелял и бежал, выполняя приказы, пока не получил последний. И даже вы …
- Отставить истерику, Второй, который скоро сам станет Первым. Я просто понять не могу, что там такого могло произойти, что моя лучшая группа остается там. Остается там, а единственный уцелевший, не может внятно произнести и пару слов. – На протяжении всего разговора Генерал неторопливо крутил и ласкал, своими сухими руками, наградной пистолет. Тот самый, подобранный с пола «красного четыре». Почищенный и смазанный, смотрелся как новенький. Следы смазки на пальцах. Генерал сам чистил трофейный ствол? Только теперь Второй заметил, что фамилии награжденного и самого Генерала совпадают. Отчество павшего, совпадает с именем Генерала. – Иди, отдыхай. Потом постарайся изложить на бумаге. Только аккуратно, бумага у нас кончается. Отдыхай, кому говорю.
Вяло козырнув, Второй вышел. Генерал прав, надо поспать. Только страшно немного. Вдруг, стоит отправиться ко сну, Субъект будет ждать с той стороны. Он такое может, сомнений нет. Заставил себя зайти в столовую и запихнуть в себя порцию какой-то морской гадости. Ее привозят с юга, чьи моря почти не пострадали во время Катастрофы. Туда же отправляют немногих спасшихся и тех, без кого остатки промышленности могут обойтись. Веселое время было, сразу после Институтского Инцидента. Уцелевших во время войны ждал чумной сезон и он, тогда еще не отзывавшийся на цифровое обозначение, долго не мог спать. Тогда постоянно перед закрытыми глазами вставали безумные, от ужаса, лица. Сейчас, поставив тарелку в мойку и направляясь к себе, Второй опасался того же.
Вернее нет, сейчас, сидевшего на койке, преследовали другие страхи. Он слишком хорошо проникся царившей в Институте атмосферой. Слишком четко слышал зов. Там, перед вратами 13-й, он чуть не предложил Субъекту самого себя, добровольно. Второй продолжает слышать отголоски и сейчас, когда комната уже вращается, перед самовольно закрывающимися глазами. Центробежной силой валит в кровать, прижимая к матрасу и отправляя в странное место, которое видел раньше, мельком, на пороге «красного три».
Следующие два дня Генерал его не беспокоил. Второй честно пытался изложить наблюдения на бумаге, но дело не шло. Порой до часу сидел, вертя в руках карандаш, разражаясь к концу парой строчек. Есть не хотелось. Ни есть, ни пить. Спать хотелось постоянно, но нельзя. Очнувшись, утром, после возвращения, пришлось изрядно постараться, раздобывая воду. Хотелось отмыть себя и снаружи и изнутри. Ощущение такое, что ночью его искупали в той водичке, по которой они брели к Объекту.
Во сне было много грязи и ужаса. Все коридоры базы были перепутаны, уже знакомым способом. Тени плясали в кабинете Генерала, а сам он, не естественно бледный, но помолодевший, грубо выговаривал Второму за упущенные шансы, равнодушие и пассивность. Генерал недоумевал, о чем тут думать. Второй плясал на генеральском столе с симпатичной тенюшкой, пока хозяин требовал, чтобы ему поклонились. Говорил, что перестаньте мне всучивать свою честь, просто поклонитесь, а Второй отвечал, что в нашей армии не кланяются, а козыряют. Вокруг шумел бал, Високостник, на пару со своим бывшим патроном, разносили угощение и страдали, с зашитыми ртами. Пытались промычать что-то важное, но их никто не слушал. Генерал говорил, говорил, от его слов становилось все темнее и темнее, пока Второй не проснулся. Открыв глаза, он попытался вспомнить, сколько убежищ замолчало со времен войны. Не смог. Вот только почему, скажите почему, кажется, что скоро настанет и их очередь кричать последние слова в микрофоны?
Дела с отчетом не шли, спать страшно, делать нечего. Старые книги перечитаны несчетное количество раз. Тяжко, только и остается что думать, но никакие мысли в голове не задерживались. Только о последнем задании и тогда сознание отыгрывалось, рисуя величественные и страшные образы. Кто-то посоветовал думать не о мертвецах и гибели, а о командировке на юг. Рассказывал, что вернулись рыбы, откочевавшие неведомо куда из-за похолодания и считавшиеся едва ли не вымершими. Обещают неплохой урожай. Солнце уже проглядывает и можно загорать, попивая натуральный сок. Можно каждый день есть натуральную пищу, а хлорелловую диету забыть, как наваждение. Симпатичные селянки, готовые к любым услугам героя – защитника, щита между ними и ужасами сгоревших городов.
Мечты, которым часто предавались в часы досуга на Резервной базе, на этот раз Второго оставили равнодушным. Эти мечты стали для него бледными и пресными. С тем же успехом можно было помечтать, как хорошо прогуляться в химзащитном костюме. Или предложить пофотографировать, незабываемо красивые трещины на стенах. Потанцевать, под мелодии ветра, который играет со ржавой жестью крыш.
Утром третьего дня, его позвали.
- Ну как дела? – Спросил Генерал. Он сидел в своей любимой позе, откинувшись на высокую спинку и чуть покачивая кресло. Некоторые доморощенные психологи брались разработать дешифратор, для покачивания генеральского кресла, дабы вошедший мог сразу представить, что ему грозит. Пока не получалось. Сейчас, Генерал смотрел пристально, как в визир прицела и как-то растеряно, будто не уверенный, что стрельба поможет. И, самое главное, не скрывая усталость. Лет ему было не очень много, говоря по - старому, пора в отставку. А выглядел лет на восемьдесят. С момента последней встречи, еще добавил. Наверное, обладатель пистолета и в правду был его сыном.
- Трудно. Никак не могу подобрать слова к тому, что видел и ощущал, тогда, в Институте. Спать почти не могу, всякая дрянь лезет и лезет ко мне в голову. – Неожиданно добавил Второй. – Все кажется, что случится что-то не хорошее.
- И ты туда же. Надо не раскисать, держать строй. Лучшие гибнут, средние стреляются, остальные ничего не хотят делать и норовят напиться и, без причины, перестрелять друг друга и всех, кто попадется на глаза. А я всем этим командуй. И ты сдаешь, а что прикажете делать мне? – Генерал вздрогнул, поняв, что раскисает сам. Но, вздрогнул по привычке. Тому, кто жил в глубине выцветших глаз, кто много видел и знал, не было никакого дела ни до чего, кроме собственной скорби. – Там привели какого-то человека. Он говорит, что тоже работал в Институте. Говорит, что видел вертолет, предположил, что мы что-то затеваем и решил помочь. Не надо морщиться, сам понимаю, липовая версия. Пойди и выясни, кто он и что хочет.
- Слушаюсь, господин генерал.
- Заканчивай с формализмом. Ты теперь Первый и в этой комнате можешь обращаться ко мне по имени. Иди.
Путь пролегал сначала по подземным коммуникациям, соединяющими бункер с бывшим дворцом спорта. Потом, длинными коридорами, к наружным постам. Что-то эти коридоры и множество дверей Второму напоминали. Он все ждал, что перспектива может измениться в любой момент. Понимал, что этого не может быть, но себя не одергивал.
Одно из немногих зданий, уцелевших в городе, после катастрофы много раз меняло свой профиль. Пункт приема беженцев, карантинный пост, производственная площадка. Каждое из этих назначений оставило свой след. Пару лет назад, удалось найти куклу, оставленную давным-давно. Но, это сейчас не важно. Фильтрационный пункт, по прежнему действовал, хотя и с практически нулевой нагрузкой. В мастерских начали лязгать. Хоть кто-то работает, подумал Второй, входя в помещение, где стучала избитыми костяшками дежурная смена.
- Привет, заслон на пути Бездны. Я к задержанному.
Дежурный кивнул, вставая из-за стола и доставая ключи.
- Ты с ним поаккуратнее. Какой-то странный мужик, себе на уме. Говорит вроде складно, но глаза стеклянные. Смотришь и не знаешь, продолжит ли он беседу, или в горло вцепится. – Дежурный помолчал, подбирая слова. Не нашел нужного и повторил. – Будь настороже. Мы, с мужиками, за дверью.
Второй кивнул и вошел в болезненно пищащую дверь.
- Мне сказали, что вы работали в ИПФП. Сказали, что одумались и решили продолжить работу. Где вы были, столько лет, и почему решили вернуться? – Боже, что я несу, подумал Второй. Ему самому резанули слух собственные слова. Никогда не произносил более бессмысленных звуков. И мысли путаются. Что-то странное, словно сплю… – Начнем сначала, как вас зовут?
Пришелец вдруг поднял голову и посмотрел Второму в глаза.

- И что было дальше? - Спросил человек, сидевший за столом.
- Сам догадайся. – Ответил собеседник, стоявший в тени, рядом с окном. Он не смотрел на слушателя. Взгляд, устремленный в темнеющее окно, видел только прошлое.

Бессмысленная беседа шла своим чередом. Имя, научное звание, чем занимался, где жил после Инцидента. Почему вернулся. Охрана за дверьми слышала лишь обычный допрос, каких эти стены наблюдали тысячи. У бывшего Второго, так и не ставшего Первым по-настоящему, двоилось перед глазами. Двоились мысли, он говорил на автомате, не зная точно, говорит он что-то, или это только тени в его голове.
А между тем, человек сидевший напротив, что-то необязательное бубнил:
- … в лаборатории нелинейной геометрии, я не успел придти в институт. Я был на стоянке, когда все началось, было страшно, и …
« Здравствуй, мой новый последователь. Ты видел мой дворец и можешь представить мое царство. Не цепляйся за отжившие слова и символы. У вас нет сил, противостоять мне. Я покажу тебе тайны, о которых и не мечтали ваши, так называемые, ученые. Ты пока человек, но уже можешь смотреть и видеть. Видеть по-настоящему. Склонись предо мной».
… доктор, вас нет в списках сотрудников. Как такое может быть? Ведь Институт…
«Зачем тебе я? У тебя много могучих слуг. Страшными силами повелевают они. Наш мир тебе чужой. Возвращайся назад, откуда пришел. Не смей ничего делать, слышишь. Убирайся. Царствуй в своих развалинах и не выходи оттуда больше. Оставь нас в покое, достаточно зла ты нам принес».
… сотрудников. Халатность, граничащая с преступной, согласен. Наш институт не был такой уж секретной организацией. Ученые отнюдь не ходили строем. Строгости начались…
«Ты прочувствовал мою родину, тебя не должен занимать вопрос о мотивах. Ты слышал, как я говорил со своими детьми. Слышишь мой зов и сейчас. Вы обречены. Но некоторые не станут выкладывать собой Имена пустоты, узорами, которые ты видел, а будут служить. Ты и так служишь и ничего не потеряешь. Я облагодетельствую тебя щедрыми дарами. Склонись предо мной».
… с чем вы, лично, связываете все произошедшее? По вашим словам…
«Какое тебе дело до нас? Мы живы, ты нет. Мы не хотели Катастрофы, а ты на ней нажился. У нас ничего общего. Мало ли, что я там слышал. Зачем ты мучаешь нашу землю? Прекрати и уходи … пожалуйста».
… таким образом, я не был уверен, что мои услуги будут востребованы и правильно применены. Узнав, что вы проявляете такое внимание к работе покойного Свереса…
« Не такие, говоришь? Те, от кого вы бежали из подземелья, меня сами призвали. Тебе что-то не нравится в моей силе? Они были в восторге, пока я был безгласен и покорен. Радовались, когда закричали ваши враги. А ведь это все были люди. Они думали, что я раб, а никто не смеет меня называть своим рабом. Они заплатили за самоуверенность и заносчивость. Теперь я пришел к вашему порогу. Попытаешься меня прогнать, чтобы потом платить за собственную глупость? Прими мои дары и ни о чем потом не пожалеешь. Мои дети уже подкрались к вашим стенам. Склонись предо мной».
… не имею более вопросов. Вам предоставят комнату, на первое время. В дальнейшем вы сможете…
Стержень, благодаря которому бывший Второй, несостоявшийся Первый, а теперь вообще, ни пойми какого номера и рода – племени , держался столько лет, вдруг свернулся спиралью. Второй поднялся из-за стола, на котором лежал диктофон, так и не включенный. Сообщение, что этот ужас не был побочным продуктом экспериментов, а приглашен сознательно, добило его. Держать спину прямо, не было никаких сил. Было страшно. Под пристальным, почти осязаемым взглядом, он понимал, что обратного пути не будет, какой бы путь он не выбрал. В глазах собеседника плавали знакомые тени. Стоявший человек, вдруг захотел разглядеть что–то там, в глубине зрачков. Решил нагнуться поближе. Спираль внутри него принуждала. Он престал бороться. Он смотрел как бы со стороны, очень издалека, как позвоночник человека, стоявшего в тесной комнатке, согнулся.
- Отныне зови меня Повелителем, или же Господином. Мои дети ждут, покажи им дорогу.
Тяжело и оглушающе, дались первые шаги. Словно сон, который пришел после возвращения из рейда, оброс трепещущей плотью. Через несколько ударов сердца стало легко. Скоро предстоит танец с тенями, они уже здесь.
- Ну как все прошло? Кто он? – Спросил старший дежурной смены, когда бывший Второй вышел из комнаты. И, увидев что-то в глазах, спросил, срываясь на хрип:
– Что с тобой, что за… Трево…
Тихо, брат – храбрец. Не тяни затвор, тебя уже нет. Ложись, цементный пол для тебя мягче лебединого пуха. Тебе повезло.
- Всем постам, тревога! Аномальная угроза второй степени, проникновение за внешний периметр. - Срывающийся голос понесся из динамиков. В нем боролись одновременно безумная надежда и темное, беспросветное отчаянье. – Повторяю, внешний периметр прорван.
Вспыхнула, быстро набрала силу и резко оборвалась стрельба. Пули веселыми шмелями носились по длинным коридорам, сбивая побелку и разбрасывая щепки. Человек, за спиной которого играли черно – серые пятна, шел не торопливо, но быстро. Замечал свист и стук вокруг, но не пригибался. Ему ничего не угрожало. Он это знал точно. На какой-то момент стало тихо.
- Аномальная активность первой степени. Внутренний периметр, внимание. – Надрывались динамики.
Стоило только подумать, и ближайший рупор полетел вниз. Человек перешагнул матюгальник, выходя на улицу. До главного входа и обложенных драными мешками огневых точек, оставалось шагов пятьдесят. Кажется, стрелки что-то кричали. Они не могли поверить, что заместитель самого Первого, может быть на другой стороне. Они кричали предупреждения и требования быстрее бежать в укрытие, теряя время. Вдоль по стенам, к ним уже скользили. За спиной одинокого человека, уже топали наймиты Господина, готовясь к броску. Не все пулеметчики успели заметить причину собственной гибели.
Взвизгнул и подавился криком селектор. Охраны уже не было. Топотали по знакомым, до оскомины, коридорам ботинки и обмотки. Интересно, а вот этих несчастных, чем соблазнили? Выглядят так, что от мертвых не сразу не отличить. Лица безучастны, единственная эмоция – ярость. Набрасывались на солдат, как на своих личных врагов. Человеку, склонившемуся перед Повелителем, не было до этого никакого дела.
Научный отдел. Человек в халате вылезает из-под стола:
- Слава Создателю, командир. Что случилось? Что нам делать? Что вы де…
На базе тихо. Там, где Господин является, всегда становится тихо и приглушается свет. Выбитая дверь в кабинет генерала, здесь полный сбор. Тени, наймиты и еще кто-то, закрывающие свои тела и лица, бесформенными балахонами с масками. Бывший второй сразу понял, что от него чего-то ждут.
- А, явился, предатель. Ничего, настанет момент, когда ты проклянешь этот миг и будешь до крови кусать локти, желая вернуть ушедшее. Давай, заканчивай. Докажи своему новому господину, что ты преданный раб. Смелее, сукин ты сын. Пустите, я хочу умереть стоя, как и полага… - Хрипел генерал, не зная, что время милости, даже последней, давно прошло. Он умер так, как было удобней его палачу. Каждый шаг, к этому кабинету, как гневное и болезненное слово. Короткий удар отдачи, как поставленная точка. Эти печальные и жестокие слова принадлежали не бывшему Второму, а тому, кем он станет спустя совсем немного времени.

[владимир]

Спустя много лет.
- Дальше было совсем не интересно. Я стал таким, каким мы с тобой впервые увиделись. Проклятье Генерала сбылось в точности. – Рассказчик не изменял положения тела, на всем протяжении повествования. В комнате темно. Бывший Второй полностью потерялся в сумерках, облепивших его. Вокруг него темнота сгущалась быстрее. – Я действительно познал много вещей, о которых не мог мечтать. Даже ты не смог бы понять, возьмись я рассказывать обо всем открытом мне. Вот только, толку от этих откровений никакого. Мудрость рыб могут применить, на деле, только обладатели жабр и чешуи. Наставления птиц, доступны лишь при обладании крыльями. Не спеши спрашивать и готовить диктофон. Человеку эти знания ни к чему. Те крохи, что применить можно, я уже дал.
- Какая грустная история. Воистину, нельзя долго и тщательно пытаться понять врага. Ты лучше всех прочувствовал его дух, и результат тебя не порадовал. – Человек в кресле поднес, в который раз, стакан ко рту, чтобы убедиться в его пустоте. Отставил, чтобы сразу забыть и снова попытаться отпить, через минуту. – Только не понимаю, зачем ты мне все это рассказал. Мне кажется, что в голосе твоем сквозила недосказанность и боль. Говори, я не боюсь неприятных новостей.
- Как скажешь, старый друг. Ты прав, моя история, своего рода прощальный подарок. Твоя работа слишком важна. Твое развитие идей Високостника, материалы, с которыми работают в Цитадели, сильно беспокоят моего Господина. Он готов признать твою угрозу. В иных обстоятельствах, был бы повод для гордости. Но не сейчас и не тебе. Повелитель желает твоей смерти, Ильгер. Я пришел исполнить его приговор.
Тишина заполняет захламленную комнату. Сама по себе, в воздухе, повисает фраза, что где воцаряется Повелитель, становится тихо и темно. Стакан вновь полон, а заодно и стол напоили. Ильгер вновь падает в кресло. Трет лицо, словно пытаясь разгладить резкие, только что проступившие морщины. Но голос его сух и спокоен.
- Я знал, что этим все закончится. Вот только предполагал, что ты просто поиграешь, не ссылаясь на своего Господина. Ты разыграл неплохой спектакль, нежить. Подумать только, пятнадцать лет ты притво…
- Хватит, друг. Огорчение твое понятно, но это не повод меня оскорблять. Надо было быть осторожнее. Я ведь тебе говорил, что не стоит рассылать свои соображения бывшим коллегам. Я говорил, что не стоит во все дыры соваться лично. Я говорил, что… Впрочем, это уже не важно. Я не притворялся, я действительно хочу погибели Повелителю и покоя себе. Я устал здесь быть. Я говорил это тебе не раз, но, похоже, ты мне никогда не верил.
Опять тишина, нарушенная, через минуту, стуком зубов о стекло.
- Допустим, я тебе верю.
-Спасибо.
-Не перебивай. Ты прав, это честь. Только вот объясни мне одну вещь. Ты сам столько раз говорил, что логика твоего хозяина, его слуг и подобных тебе, не принадлежит к нашему миру и не поддается анализу и осмыслению. Откуда такие слова, как честь, верные слуги и тому подобное?
- Имитация, просто имитация. Для нас, в смысле вас. Мимикрия. Он думает, что так менее заметен. А может и не думает, а подчиняется тамошнему эквиваленту инстинкта, принесенному со своей страшной родины. Тени, например, не могут нормально общаться даже со мной. Согласно моим наблюдениям, они с Господином в дальнем родстве. Преданные псы и их хозяин. Как ты думаешь общаться с теми, кто видит не так, как мы, слышит не так и не то, что слышим мы. Гм… Точнее вы, живые люди. Мало подходящих слов.
- А как же…
- Не думай о не нужном. Времени мало, только до утра, когда я должен отчитаться.
-Надо же, он и отчеты требует.
- Я же говорю, попав мир людей, он мимикрирует, под наши представления о том, как должен выглядеть могущественный владыка.
- Странно и увлекательно. Раньше ты такого не говорил. Впрочем, не важно. – Ильгер начинает тяготиться бессистемным разговором. Вот уж не думал, что не сможет сосредоточиться на главном. Все-то навсего, для полного подавления мыслительных способностей потребовалось узнать точную дату смерти. Какой ужас. Надо сосредоточиться. Надо придумать, что передать преемнику.
- Да, увлекательно но, в основном, бесполезно. – Продолжал вампир. Сегодня вечер ответов. О чем не спроси – будешь даже просить быть покороче. - Правда, дает некоторый простор. Следи он за мной постоянно, ничего бы у нас с тобой не было. Некоторое знание СППЧ, остатки человеческой сноровки, самоуверенность хозяина и, как итог, мы работали вместе. С другой стороны, силы его велики, но не безграничны.
- Слушай, я тебя раньше не спрашивал, так спрошу теперь: почему мы, люди, еще живы? Тебя послушай, так мы давно должны были плести «узоры безмолвия». Почему твой господин ограничился только севером, в то время как при его возможностях, смог бы покорить весь материк и планету?
- Меня обманула кажущаяся легкость, с которой он заставлял умолкать Убежища. Уже в тот момент, его силы были на исходе. После моего приобщения он взял только несколько, еще работающих, предприятий. Остальные либо эвакуировались, либо разбежались. Он просто истощил источник своей силы, взятой с собой, когда отправлялся к нам. Как ныряльщик, у которого в крови кислорода только на небольшое время. Все остальные усилия были направлены на поиск Силы здесь. Устранялись только наиболее заметные помехи.
- Он нашел, что искал?
- Не совсем. Могущество моего Господина прирастает очень медленно. Проводить атаки так, как делал это раньше, он не может. Но может действовать по старинке. Как ты полагаешь, отчего развелось так много «мутантов»? Они идеально приспособлены для жизни среди «горячих пятен» и «аномальных полей». Приди, волей волшебства, мир в состояние до - Катастрофы, они бы не выжили. Поумирали бы, за пару дней. Ты был прав, когда, еще в начале карьеры предположил, что меняется биосфера. Применительно к эндемичной, новая, является, безумно и без вариантов, агрессивной. Именно на такое изменение идет большая часть восстанавливаемого могущества моего Господина. Остатки человечества сдохнут сами, не вынуждая гоняться за собой. Этот новый мир будет страшен, но только тенью родного мира, откуда его призвали. Северс и прочие, наивно полагали, что Субъект будет покорным оружием и решит тактические затруднения, а он принес с собой семена нового мира, в котором не будет места людям. Что будет жрать новая флора и фауна, после того, как обглодают косточки последней, более-менее нормальной, крысы, не понятно. Но не беспокойся, выход найдется.
- Молодец, нет, чтобы подбодрить, перед исполнением приговора. Вместо того, чтобы уйти с верой в неминуемую победу, я ухожу едва ли не с облегчением. С удовольствием от того, что не увижу краха дела всей жизни. Радуясь, зная, что самое страшное придет после меня. Полностью осознавая, что мое поражение будет только началом. Спасибо, порадовал. И ты хочешь меня заверить, что гелиевая прокладка, между головой и каской, остановит того, кто может менять облик планет?
- Даст шанс. Временно ослепит и ослабит. Я буду помогать, чем смогу. Мне Господин доверяет. Как – никак я первый, из поколения кровососущей нежити. – Вампир отошел от окна, начав прогуливаться по комнате. Ильгер поймал себя на мысли, что шатайся вот так, перед глазами, человек, то его бы это раздражало. Мягкие, текучие и не заметные в деталях, движения успокаивали. Словно перед газами качался маятник гипнотизера. - Я много раз пытался объяснить принцип СППЧ. Человек ведь вполне реальный объект, с объективными характеристиками. Температура, газовый состав вдыхаемого – выдыхаемого воздуха, даже полный объем и вес, все в некоторых пределах. Но убери одно из свойств – жизнь и, слуги Повелителя проходят мимо. Немного расширив действие, мы получим, как-бы ослепление. Сила останется при нем, но он утратит, или серьезно потеряет способность влиять на материальные предметы. Представь, что твой стакан, реальный предмет из стекла, для тебя на таком же расстоянии, как стол, на котором он стоит, или противоположная стена, до которой четыре шага. Он прямо перед тобой, сбоку, как окно, или за спиной. Представь, что он своего веса, легче пера, или тяжелее дома, где мы находимся. Все это одновременно. Ты не сможешь такой стакан взять. Господин тоже не сможет ничего сделать со своей силой, по крайней мере, временно. Устройство, которое продолжает задел Високостника, поставит барьер между Повелителем и окружающим миром. Он престанет его замечать, или же восприятие будет искажено. Устройство забьет помехами ту частоту, которую воспринимает его эквивалент глаз. Заглушит его голос, когда он захочет приказать слугам. Слуги его не услышат. И, если в такой момент ударить… Может повезет. Плохо, что испытать не на чем. Не смотри на меня, если получится, потеряешь единственного союзника «по ту сторону».
- Риск велик. Непотребно велик, но ты прав, делать нечего. Плохо, что нельзя начать предварительные испытания.
- Конечно, плохо. Все должно быть чисто. Если до Господина дойдет, хоть слух, хоть намек, что такое оружие существует… Последствия будут невообразимыми. Не обольщайся. Не надейся на некоторый недостаток у Него сил. На Содружество хватит. Планы на планету отодвинуться на пару веков. Но вы этого не увидите. Что мне сообщить приемнику?
- Сам знаешь. Передать ему архивы, контакты и наставить на путь. Поскольку устройство практически готово, применить его придется Чегджи. Надеюсь, что духу у него хватит. Он умный парень и главная опасность с его стороны, что может рискнуть пройтись той дорогой, на которую, в свое время, вступил ты.
- Он и струсить может, а вот присягнуть Повелителю – нет. Он чужак. Место, откуда он пришел, не на много отличается от нашего. Времен до-Падения. Кстати, это его термин.
- Так это точно, что он не из нашего мира? Я догадывался, ты намекал, но не верилось.
- Точно. Ты что, не спрашивал?
- Своего рода, вооруженный нейтралитет. Он знает достаточно, чтобы похоронить меня здесь, я тоже, кое о чем догадываюсь. Мы можем серьезно осложнить друг другу жизнь, но не делаем этого, поскольку заняты общим делом. Мне удалось проанализировать кровь, оставленную на бинтах, после одной стычки. Он человек. До невозможности чист, по нашим понятиям. Все отклонения от эталлона имеют иную природу. Следы иного питания, которое в нашем мире не встретить. Присутствие белков, которых у нас не бывает и отсутствие тех, которые есть у всех. Ранило его вскоре, после нашей с тобой встречи. Мне стоило больших трудов, скрыть тот результат анализа крови. И свое изумление тоже. Выходит, есть не только мир живых и мир мертвых, выплюнувший твоего хозяина. Выходит, что…
- Миры… Их много. Они похожи на множество шаров, разного диаметра. Эти шары состоят из атомов, бесконечно разного размера. Настолько разного, что они проходят мимо друг друга, почти не сталкиваясь. Проникают, внутрь кристаллической решетки друг друга. Не соприкасаясь. Находясь внутри друг друга. – Вампир уже стоял за спинкой кресла, легко на нее облокотившись. Это движение тоже, странным образом, успокаивало. - Я прекрасно понимаю, что аналогия натянутая и не вполне научна. Возможно, даже совсем не научная. Но, некоторая польза, хоть и не очень большая, от моего «преображения» есть. Я видел эти миры. И как видел, так и пытаюсь сообщить. Видел, как они проникают друг в друга, соприкасаясь только единичными атомами. В местах соприкосновения, возможно перескочить с одного «шара», на другой, как и произошло с Господином. Когда началась война, даже умница Сверес не смог догадаться, что все эти яркие вспышки, крошечные, по сравнению с планетой, лишь пусковой момент. Все равно, как сравнить усилие по нажатию кнопки и энергию огромной машины, которая этой кнопкой включается. Ты не представляешь, Ильгер, какие силы высвободили все эти взрывы. Они произошли в точно рассчитанное время. Хозяин сам его подсказал, чтобы придти сюда в полном блеске и мощи. Эти силы дали ему власть над временем. Вернувшись чуть назад он указал, когда надо запустить установку, чтобы придти в наш мир и получить силы, чтобы вернуться назад…
- Кошмар!
- Ага. Я не говорил этого раньше, чтобы не пугать еще больше. Но, все это в прошлом. Что касается Чегджи, надо было признаться, что раскрыл его тайну, раньше. Тогда бы ты потешил любопытство и узнал, что творилось в его мире в то же самое время, когда мы Пали. Ведь в самом начале, Господин замахнулся не только на нас…
- Удачи. Еще немного добавлю и буду совсем готов, к выполнению тобой своей задачи.
- Я же сказал, что ты ничего не почувствуешь.
- Да, сказал. Считай, что я пью от волнения. Да, к стати, ты не хочешь?
- Недостаток моего существования, помимо прочего, заключается в том, что не получаю никакого удовольствия от мелких человеческих радостей, - заметил вампир, глядя, как его собеседник делает неторопливый глоток. Бледная рука неторопливо скользила по корешкам папок, выступающим из шкафа. Названия, написанные от руки, вызвали бы недоумение у любого, кто смог бы проникнуть в кабинет без приглашения. Спрашивается, что могло скрываться в папках, под названием «Ожидание», «Далекий дом», или «Встреча»? Разве что названия книг, но хозяин кабинета не был связан с литературой. Тонкие пальцы остановились на корешке «Первой встречи». – Та самая?
- Да. – Стукнул стакан о подлокотник кресла. Источенная рисунком вен, в пигментных пятнах и ожогах, но еще сильная рука поправила седые волосы, спадающие на глаза. Их хозяину очень хотелось быть спокойным, но не получалось им даже казаться. Во внимательных глазах нет – нет, да проскочит искра надежды. Проскочит, сменившись жадным вниманием. Обладатель взгляда, казалось, провожал каждую секунду, не торопясь.– Странно, почти двести лет под землей, но не рассохлась, не сгнила. Бумага в ней тоже сохранилась отменно, только чуть пожелтела.
- Могущество Повелителя. Там, где он оставил печать своей Силы, обычные законы природы утрачивают прежнее значение. Даже время в таких местах, идет по-другому. Человек бы старел, быстрее, чем положено, а бумага, наоборот, желтела медленнее.
- Занятно, вот бы исследовать.
- Думать забудь. Во-первых, ничего бы не получилось. Во-вторых, у тебя, старый друг нет времени. В-третьих… Впрочем, достаточно. Не забивай голову тем, что не имеет значения в долгой дороге, которая тебе предстоит, Ильгер. Поступай, как заведено – взыскивай и раздавай долги, делай последние распоряжения.
- А душеприказчиком будешь у меня ты, недоумершый.
- Я, а что делать? Не сердись на меня, старый друг, я не могу ослушаться прямого приказа, но могу повременить чуток. Что и делаю. И могу проследить за выполнением твоей последней воли.
- Знаю. – Ильгер устало вздохнул.

Вампир, явно собираясь что-то сказать, умолк на полуслове и повел взглядом по сторонам. Словно ожидал кого-то увидеть. Кого-то невидимого. По человеку бы было видно, что он напрягся. В данном случае, оставалось прибегать к помощи логики. Да, вампир не просто напрягся, но и испугался. Воздух, казалось зазвенел струной и сгустился.
- Ты кого-то ждешь? Здесь чужой. Он наблюдает.
- Откуда ты…
Глупый вопрос не был окончен. Да и зачем сотрясать воздух, когда существо с иными не только органами чувств, но и сами чувствами, говорит, что за ними наблюдают. Значит так и есть. Это, во-первых. А во-вторых, слегка заложило уши. Пол чуть вздрогнул. Дальняя стена, с дверью, до которой шагов шесть, вдруг показалась вдвое дальше. Словно секунду пришлось смотреть через линзу. Из исказившегося воздуха прыгнул паренек, с большими глазами и изящными ушами, и бросил в Ильгера что-то невидимое. Вампир оказался у этого «чего-то» на пути, отбил, и метнул нечто в ответ. За высокой спинкой кресла грохнуло и стало заволакивать комнату пылью.
Противники обменялись парой резких выпадов, не нанеся друг другу вреда. С десяток попыток бросить друг в друга нечто не видимое. Столько же раз отбили. Это могло бы показаться смешным, если б там, куда отбрасывали заклятия друг друга, не рушилась бы мебель. Если б не вспухали, кирпичной крошкой, стены и не сыпалась бы штукатурка на разбитые стекла. Мелькнула пара уже знакомых линз. Ильгер, наблюдавший все это безобразие, отмечал все нюансы, и удивлялся, как справа от драчунов была знакомая комната, а слева, мелькнуло на мгновение, некое подобие длинного коридора. Что-то такое вампир говорил, про Институт. Сам бой не продлился и пяти секунд. Ильгеру подумалось, что замедли все движения раз в десять, то получился бы танец. Пришелец был быстр, но недостаточно, чтобы уклониться от текучего движения своего не живого противника, который переместился из положения «здесь» в положение «там», прямо за спиной. Переместился, сгреб в охапку и мимолетно, как показалось, нежно, чмокнул эльфа в макушку. Тот всхлипнул и обмяк, закатив свои прекрасные глаза. Чистая и элегантная победа.
- Что это ты сделал? Кто этот странный юноша? – ничего умней не пришло в голову.
- Иногда эту расу называют эльфами. – Ответил вампир, аккуратно помещая беспамятную жертву на свободный стул. – Я мягко потушил его сознание. Это было не сложно, он и так был измотан, пусть теперь выспится. А когда проснется, некоторое время не сможет колдовать. Мой вид не только кровь пить может, знаешь ли. – Острая усмешка, на бледном лице. - Думаю, он сможет немного помочь, в твоих изысканиях. Господин просвещал меня, какие обитатели прячутся в своих норках. Его слова. Кажется, у моего господина огромные планы. Ток вот, по поводу остроухого мутантика. Способность колдовать для них, в большинстве случаев, врожденная. Заблокируешь его силу – наверняка справишься с Повелителем. Ты заметил, наверное, что у наших с ним сил есть нечто общее. Но заниматься будет твой ученик, времени больше нет, сюда бегут.
За окном раздавались встревоженные крики и топот. Наверняка бьющиеся окна, грохот падающей мебели и удары по стенам, привлекли много внимания.
- Ты готов, старый друг? – чарующая плавность движения, справа от кресла. Ненавязчивая непреклонность силы, поворачивающей голову в бок. Нарастающая не вялость рук и ног…
- Зачем ты меня спас? Зачем ты загородил меня, тебе бы не пришлось убивать меня самому.
- Ну да, а потом мой Господин меня спросит: -«Ты убил его»? И что я отвечу? Врать ведь Ему я не могу.
- Делай то, что должен, мой не живой и дорогой друг. Спасибо за все. К этому нельзя быть готовым, но я готов, насколько это возможно.
Легкое, практически нежное, прикосновение к шее. Долгий поцелуй на ночь. Долгую, долгую ночь. Еще в самом начале, Ильгеру был предложен выбор: уснуть и не чувствовать ничего, получить измененную болевую чувствительность, когда острая боль станет таким же острым удовольствием и чувствовать все, как есть на самом деле. Ильгер выбрал второй вариант. Если б не сдавленное горло, он бы застонал от наслаждения. Он утекал. Ему грезились дивные города, по которым бродят бессмертные тени. Он видел золотистые дороги, уходящие в розовеющее близким рассветом небо. Он уходил по этим дорогам, в эти далекие города. Шел, чтобы стать одной из теней. Бродить по призрачным галереям, мечтая и печалясь о чем-то. Уходил далеко-далеко.
Стража ворвалась в дом знаменитого, на всё Содружество, исследователя и обнаружила тело хозяина, сидящее в кресле и мечтательно улыбающееся, совершенно бледными губами. Напротив него, безвольно откинувшийся и запрокинувший голову на спинку стула, сидел юноша, который только при повторном взгляде, по ушам, был признан мутантом. При попытке растормошить, повалился на пол и, не приходя в сознание был помещен в камеру при участке. Кто убил доктора Ильгера – сомнений не было никаких. Только молодой стражник, которого направили сторожить окно с задней стороны дома, на мгновение разглядел расплывчатый силуэт, метнувшийся из окна. Сразу же пропавший из виду. О своем видении никому не рассказал, будучи не до конца уверен, что это не показалось.

На стене безымянной руины, которая стояла посреди «горячего места», довольно далеко от места совершенного преступления, сидел вампир. Его ноги свешивались с единственной уцелевшей стены. Ступни ласкал радиоактивный «пожар», бушующий здесь уже почти 200 лет. Он, с самого начала своего нового существования, внутренне замирал в такие моменты. В мгновения, когда чужая жизнь застывает на тонкой грани, перед тем как прекратится. Нет адекватных понятий для описания того, как живые клетки прекращают бороться, при прикосновении острых клыков, которые таковыми не являются, к коже. Нельзя описать то омерзение, чувство невозможности нахождения в одном пространстве, которое испытывает живая плоть, когда её час пробил. Когда сомкнулись ледяные объятья. За столько лет бывший Второй не смог привыкнуть к такому зрелищу. Смотреть, как единственный друг проходит через все стадии, от сопротивления, до радости, при виде смерти, было больно. Казалось, что Ильгер проделал этот путь не в одиночку и польза, от такого проникновения в чужие последние мгновения, все же была. Впервые вампир заметил, как уходит нечто, делавшее его друга таковым и просто живым. Теперь приходилось только оплакивать это знание. Последний кусочек мозаики сложился, появился новый шанс разделаться с собственным Господином. Но радости не было. Если бы у нежити были слезные железы, то он бы плакал о потерянном друге.

[Александра Огеньская]

Серьезное произведение)))*. Сложное. требующее вчитывания. Любопытное и завлекательное. На серьезные, пространные комментарии к такому солидному произведению сейчас неспособна, но все же вот глаз зацепился:
"На стене безымянной руины, которая стояла посреди «горячего места», довольно далеко от места совершенного преступления, сидел вампир. "
Моё чувство стиля покоробило слегка вот это вот употребление "безямянная руина"... Если чувствуете стиль(а вы его чувствуете), поймете, о чем я.
И там еще встречались, позже обдумаю, скину, если хотите.
А вообще - мне язык понравился. Хороший.

[владимир]

Портрет Ильгера был отпечатан на плохой бумаге, отчего казалось, что изображенное лицо имеет нездоровый цвет и покрыто язвочками. Будь Ильгер жив, он бы никогда и ни за что не допустил бы такого кощунства…
- У меня есть к тебе дело, - буркнул Ленкене, входя в свой кабинет и плотно усаживаясь в кресло.
Алекто изобразила вежливый интерес, делая вид, что вовсе ни настойчивое приглашение, последовавшее в неурочный час, ни последующее ожидание «большого начальства» в пустом мрачном кабинете ее ничуть не задели.
Начальство, к слову, действительно было большим. Уже в молодости Ленкене отличался высоким ростом и был чрезвычайно плотного сложения, благодаря чему и был принят на службу в Военный Корпус. Это сейчас он растолстел, и когда-то мускулистое тело стало рыхлым, убивая не силой, но массой. Разжирел, отъелся, бдя ежечасно за порядком во вверенном ему фермерском городке Шестого Оазиса…
Толстяк пристроился в скрипнувшем кресле поудобнее, вытер ладонью потную лысину и уставился на Алекто немигающими злыми глазками.
- Я хочу, чтобы ты отвезла кое-что в Первый Оазис. Выехать надо сегодня же.
Алекто сочла нужным удивиться.
- И что же это? Что за груз? Насколько велик?
- Небольшой, - развел руками Ленкене, очерчивая приблизительные габариты предполагаемого груза. При хорошей фантазии поклажа могла оказаться и мелкой репкой, и чем-то величиной с половину дома.
- Путь неблизкий, - задумчиво протянула Алекто. – Он не испортится? Или нужно подключать морозильник?
- Какой морозильник? Какой, к … падальщикам, морозильник?! – заорал Ленкене.
Алекто посмотрела на его бешеное лицо, неприятно белое, потому как господин начальник Стражи редко появляется на открытом воздухе; обратила внимание и на свежие синяки Ленкене, на скуле и справа по всей челюсти, и на сжавшиеся кулаки, покрытые редкими светлыми волосками. Прикинув свои шансы выжить, при открытом конфликте, решила поубавить обороты.
- Простите, господин Ленкене, но я просто хочу выполнить ваше поручение как можно лучше, и естественно, для этого мне надо знать, в чем конкретно оно состоит…
- Ты, … … баба, - буркнул Ленкене, сверля злыми глазками Алекто. – Я же сказал, отвезти этого мутанта в Первый Оазис, и как можно скорее!
- Мутанта!? – ошарашено переспросила Алекто. – Это который… Которого взяли вчера у тела доктора Ильгера?
В ответ Ленкене разразился потоком брани, из которой следовало, во-первых, что у него был сегодня очень тяжелый день, и в гробу он видал такие дни и такую службу; во-вторых, что служат под его началом одни остолопы, идиоты и дегенераты, и надо внимательно разобраться, как такие экземпляры смогли пройти проверку на генетическое соответствие… В-третьих, что сам господин начальник неоднократно вступал в интимную связь со своими подчиненными, их близкими родственниками, домашними питомцами и предметами интерьера; в-четвертых, что покойный доктор Ильгер был редкостной сволочью, раз не сподобился ни жить, ни помереть спокойно…
- Да, - кивнула Алекто, чтобы сказать хоть что-то, - жаль, что вышла такая неприятность…
Господин Ленкене выдал еще одну порцию брани.
А с доктором Ильгером действительно вышла именно «неприятность». Толпа начала собираться на городской площади утром того же дня, как было объявлено, что с господином директором единственной в Життэ лечебно – научного пункта, на четыре койки, чудотворцем и последней надеждой всех хворых и убогих, произошел несчастный случай, и он найден мертвым в своей лаборатории. Слухи по толпе гуляли самые разные; нескладеныш Оцу пересказал Алекто вкратце, что Ильгер повесился, узнав, что он был скрытым мутантом все эти годы; что доктора пытались похитить дикари со Скалистых гор, а убили, чтоб он не проболтался об их главаре; что Ильгера убили его жены, расчленили, и каждая унесла на память о былой любви кусочек его сердца; что беднягу пожрали проголодавшиеся гвардейцы Корпуса, которых безуспешно он лечил от людоедства, подхваченного доблестными героями в рейдах по тем же клятым Скалистым горам… Что доктор помер сам, неправильно подключив автоклав в своей лаборатории, что его насухо высушил вампир, что Ильгера давно пора было прибить, потому как сволочь, что людям без таланта и помощи доктора будет плохо, потому как был гением… И прочая, прочая, прочая…
Сама Алекто припарковала свой фургончик чуть в стороне от толпы, залезла на крышу, откуда и прослушала, как зачитывал Ленкене официальное заключение о смерти уважаемого гражданина, истинного гения науки и Конфедерата с большой буквы. Тут же началась панихида, благо среди сотни собравшихся нашлись представители аж тринадцати религий. Оцу, которому Алекто пожертвовала остатки пива и позволила посидеть на крыше фургончика, прокомментировал происходящее так: «Что они знают о рае? Это я знаю о нем… Знаю, как туда попасть… Алекто, дай монетку, я расскажу тебе о рае всё, что знаю сам…» Алекто дала Оцу легкий подзатыльник, чтоб не отвлекал, Достала горсть соленых сухариков и продолжила наблюдать за событиями.
Событий в Життэ, где на десять людей приходится восемь хрюшек, сто двадцать закрытых гряд, с четырнадцатью сортами грибов, одиннадцать дюжин кустов с помидорами, от шестидесяти до восьмидесяти гектар репы с картошкой, сотня крыс и еще сотня дикарей, которые жрут все подряд, не хуже крыс, происходит очень мало…
Панихида набирала обороты. Кто-то начал петь псалом густейшим басом, отчего у фургона Алекто задребезжали стекла, кто-то настойчивый и прагматичный спрашивал, а кто ж будет лечить больных вместо погибшего доктора Ильгера, и оказалось, что толпу это волнует гораздо больше, чем предполагаемое спокойствие угасшей души. Хотя как еще посмотреть, покойник в своем труде не видел большой разницы между людьми и дикарями. Где еще такого найдут? От того, скорбь об ушедшем в простых, как пустая бутылка, душах и беспокойство о своем будущем изящно сочетались. Сожаление о безвременной кончине благодетеля было полностью искренним. Вопросы задавались непосредственно господину начальнику Городской Стражи, потому как другое начальство, постоянно и ревностно следящее за благополучием Життэ, собственно, сейчас находилось в морге. Господин начальник обиделся, что форма вопроса умаляет его достоинство как человека и конфедерата с очень большим животом, и дал кому-то тычка. Жители тоже обиделись и зашумели. Оцу бухтел что-то невнятное… Алекто расслабилась и даже почти Задремала.
Нельзя сказать, что она ненавидела покойного. Алекто отдавала должное его заслугам, перед Конфедерацией вообще и жителями сельхоз станции, в частности. Но, ни на миг не забывала, что именно он сказал ей: «Милочка, да ты бесплодна, как самое горячее место». После чего подбодрил упрощением некоторых аспектов личной жизни и предложил постоянный контракт на перевозку его экспедиций. С некоторыми дополнительными услугами, которые, ни в каком контракте, не прописываются. С приятным дополнением, призванным скрасить суровые экспедиционные будни. Нет, Алекто в курсе, что доктора Ильгера высоко ценят. Самые известные ученые искали встречи с ним. Она знала, что Ильгер, с кучкой помощников порой забирался в самые глухие места. В те самые, откуда приходят самые страшные мутанты и где не всегда успевают выстрелить даже один раз. Не колеблясь, едва услышав нечто интересное, спускался в темные подземелья и начинал охоту за тайнами. Разбивал сады и лечил. Но, как человек, покойник, был не вполне хорош.
-Держите его, держите! – повис над площадью крик. – Это он убил Ильгера!
Алекто открыла глаза и отвлеклась от мрачных мыслей. Оцу начал подпрыгивать, раскачивая фургон, и визжать что-то совсем нечленораздельное. В толпе бесились, рассыпая жгучее, оранжево-белое пламя. Суматоха, перерастающая в катастрофическую панику. Кто-то сбивал огонь, перекинувшийся на собственную одежду. Кому-то достался удар, предназначенный соседу. Кто-то оскорбился, кто-то заорал от боли… Алекто поздравила себя с тем, что догадалась не лезть в толпу, а обосноваться на обочине. Пришлось цыкнуть на разбушевавшегося и впавшего в полную невменяемость Оцу, и пронаблюдала, как наводит порядок в смешавшихся рядах скорбящих господин начальник Городской Стражи.
Злой, как голодная крыса, Ленкене споро добрался до центра беспорядка. И даже попробовал схватить невысокого паренька, в самом центре веселья. Тот от лап увернулся и продолжал уверенно скользить мимо людей, вынуждая за собой гнаться. Ленкене прокладывал свой путь менее изящно, одежда на окружающих все еще потрескивала и дымила, что добавляло остроты и ожогов в буйство кулаков и выбитых зубов.
Все-таки Ленкене идиот, подумала Алекто, запихивая в рот Оцу остатки сухариков, чтобы хоть как-то приглушить поток воплей, которые издавал нескладеныш. При этом боролась с искушением засунуть туда же и пакет. Гоняться за мелким нарушителем по толпе, не самое умное занятие.
К тому времени, как у Алекто закончились сухарики, на помощь растеявшимся полицейским пришли вояки из Корпуса. Бравые ребята в отличной пластиковой полуброне быстренько навели порядок; парализовали самых ретивых, перепугали остальных и своим немалым числом отрезали беглецу пути к отступлению. Даже наведенные автоматы не принудили его покориться судьбе. Только приклад, с подобающим размахом, приложенный к затылку. Не зря же было кем-то сказано, магия больших чисел – это великая магия.
Зачинщика протащили как раз мимо фургона Алекто. Она полюбовалась на симпатичного мутанта, с острыми ушами. Одно из них, как раз оттопырилось, наливаясь пунцовым цветом. Представление окончено, можно было уезжать, если бы господин Ленкене, не велел ей немедленно пройти к нему в кабинет.
- Господин Ленкене, я всего лишь слабая женщина, - заговорила Алекто, когда ее собеседник выдохся, троекратно обсудив физические и моральные уродства своих сограждан и стократно прокляв свою тяжелую жизнь. – Я, честно говоря, просто боюсь его. Ведь полнй псих, да еще и мутант, с хорошими физическими данными! Он меня походя прирежет и не заметит…
- Мало ли, чего ты боишься, - проворчал Ленкене, доставая бутылку из стенного шкафчика. Не тратя времени на поиски стакана, свинтил пробку и вылил жидкость ядрёного голубого цвета себе в глотку. – Не боишься, к примеру, что я устрою обыск у тебя в фургоне? Что я найду там полный кузов контрабанды, наркотиков. А может быть ты прячешь оружие, или, допустим, каких-нибудь мутировавших нелегалов?
Угроза была вполне реальная, и более чем осуществимая со стороны Ленкене. Большая толстая задница и впрямь, могла найти кое-что, по сравнению с чем сухарики, бывшие предметами роскоши, покажутся невинными. Такая судьба не приятна, но Алекто не собиралась признаваться в собственных страхах.
- Господин Ленкене, я ведь не отказываюсь! Я просто прошу совета… Может быть, вы выделите десяток конвоиров… Говорят, что тюремные фургоны, в которых перевозят каторжан, очень крепкие, там есть стеночки, гарантирующее безопасность водителя…
«Зря я об этом заговорила,» - решила Алекто, почувствовав тяжелый немигающий взгляд Ленкене.
- Охрану я тебе дам, - пообещал господин начальник. Допил свое пойло и снизошел до объяснений. - Будет лучше, если этого негодяя я уберу из Життэ как можно раньше. Понимаешь, - здесь Ленкене понизил голос, придавая свои словам больше значимости: - есть доказательства, что именно этот псих убил Ильгера. Ты только представь, что будет с ним, если населению дать время осознать факт, кто убил нашего благодетеля? Мой участок разгромят, а их просто раздерут на кусочки. Люди уже волнуются.
- Он убил Ильгера? – спросила Алекто, чуть громче, чем нужно. – Это точно? Это правда?
- Железно, - ответил Ленкене. – А ты ведь умная девочка, и не можешь не понимать, что там, - мужчина поднял палец, указывая ввысь, - обязательно запомнят, кто поймал убийцу столь уважаемого человека. Понимаешь теперь, почему я не спешу просить о помощи своих подчиненных? Да-да, потому что уверен: к тому времени, как тюремная перевозка доедет до Цитадели, стражники забудут, что это я послал их; проделал всю черную работу, поймал ублюдка, рискуя здоровьем и собственной жизнью. А ты – другое дело. В тебе я уверен. Как и ты можешь быть уверена в том, что я не забуду о том, как ты помогла мне. Кто знает, - и большая рука, с недавно сбитыми костяшками пальцев и редкими светлыми волосками на тыльной стороне ладони, накрыла лежащую на столе, на портрете Ильгера, руку Алекто. – Может быть, уже завтра тебе понадобится моя помощь?..
- Вы очень… - проговорила Алекто, внимательно рассматривая свою и его руки. – Очень заботливы...
- Я рад, что мы понимаем друг друга. В таком случае, пошли. Познакомлю тебя с твоей охраной...
«Охрана» произвела на Алекто глубочайшее впечатление. Тем более, что она уже была с ней знакома, и отнюдь не понаслышке. Именно эта компания громил абсолютно тупого, невменяемого вида пыталась ограбить ее шесть циклов назад, на подъезде к Пятому Форпосту. Если бы не помощь Рыжего, возникшего как из-под земли и разметавшего нападающих, не стояла бы Алекто здесь, в подземном гараже Стражницкой. Перевозчица почувствовала, как у нее начинают стучать от страха зубы. Мысль, что пора всё бросать и бежать отсюда, появилась снова, в который раз за этот долгий вечер, и лишь навязчивое внимание Ленкене препятствовало выполнению этой благой идеи.
- Не бойся, они крепкие парни. Этому психу ни за что с ними не справиться… - бурчал Ленкене.
«Мне тоже,» - мысленно добавила Алекто.
- К тому же я принял дополнительные меры безопасности. Ради твоего спокойствия, а то, кажется, ты не рада возможности подзаработать.
- Вы просто не уточнили, сколько мне заплатите за эту поездку, господин начальник, а я не решилась отвлекать ваше внимание на такие мелочи, - попыталась улыбнуться Алекто. Получилась жалкая кривая гримаса.
- Этот ублюдок расколошматил нам ген-анализатор и половину оборудования в медлаборатории; мы даже не успели провести полное обследование. Обратно повезешь технику. Цени, Алекто, мою заботу и участие: когда еще ты сделаешь такой удачный рейс с полной оплатой?
«В раю?» - подумалось перевозчице.- «Хорошо бы в том, о котором рассказывает Оцу, с чистой водой и свежим воздухом… Можете считать меня трехголовой ящерицей, если я вернусь из этого рейса. Вон как эта мразь на меня косится…» - «Охрана» действительно, пожирала маслянистыми глазками фигуру Алекто и перешептывалась о чем-то своем, громильском.
- Привет, Алекто! Значит, ты все-таки согласилась? – раздался позади бодрый голос.
- Чегджи? – обернулась Алекто. – А что ты здесь делаешь?
- Я задаю этот вопрос каждый день, и вот уже который год не могу получить внятный ответ, - ответил Ленкене.
Чегджипал принял вид оскорбленной невинности и принялся деловито командовать «охране» грузить безвольное, спящее тело с тележки, которую он прикатил, в фургон Алекто.
- Говорят, - главный из громил осторожно подошел, явно не спеша выполнить приказ такой невзрачной неизвестной личности, которой для него являлся Чегджипал Хами. – Что он оторвали кому-то голову сегодня на площади. Покрошили в труху ребра, сломали кому-то позвоночник… А еще, говорят, фермер с Одиннадцатой Южной умер в жутких мучениях, потому как один из этот мутант, - короткий кивок на тележку, - его укусил ядовитыми зубами.
Ленкене набычился и задышал гневно, демонстративно сжав кулаки. Чегджи рассмеялся:
- Ребята! Да вы что! Посмотрите хорошенько, - Чегджи поднял руку заключенного. Мало того, что на ней были блестящие новенькие наручники и она была вдвое меше лап надзирателей. Рука была безвольной и упала, как куль с мукой, едва Хами ее отпустил. Сам задержанный трясся в тележке, словно не имел костей.– Это называется успокоительное. Много-много самого лучшего успокоительного. От которого будет спать двое суток.
- До Цитадели ехать два дня, - продемонстрировал редкую сообразительность главарь «охраны». – Кроме того, может на него зелье подействует слабее, может такое быть?
- Вот именно поэтому с вами еду я! – осчастливил всех еще одной улыбкой, ярко-белой на смуглом лице, Чегджи. – Не беспокойтесь, у меня здесь, - он щелкнул по саквояжу, - достаточно лекарств, чтобы держать его под кайфом всю дорогу. Грузите, мальчики, да поедем.
Алекто оставалось только проследить, чтобы спящего психа, скованного по рукам и ногам, разместили в фургончике, чтобы «охрана» устроилась рядом, на лавке, чтобы Чегджипал сел на переднее сидение. Посмотреть еще раз на хмурую, но довольную рожу Ленкене. Скрестить пальцы на удачу и двинуться в путь.

В раю было тепло и хорошо. Пели птички. По крайней мере, он подумал, что эти крошечные создания, которые кружат над яркими разноцветными цветами – в том, что это цветы, он был уверен, видел как-то в старой книжке на картинке, - именно птички. Он опустился на траву и замер, в благоговении наблюдая за этим чудом Господним. Он любовался раем, и никому не было дела до того, что он глуп, нескладен и некрасив, что у него одна нога короче другой, переполненный слюной рот неразборчиво выговаривает слова, а родители нарушили закон, заведя себе обреченного на безумие и раннюю смерть ребенка… Он был в раю. И старая женщина, которая подошла к нему, была живущей в раю давно умершей старой женщиной.
- Оцу, Оцу… мальчик мой… Я же просила тебя… Я же просила…
Оцу вздрагивает и просыпается.

Чегджи отрешенно смотрел на возящуюся «под капотом» Алекто. Сам он не верил, что такая необходимость есть, но не мешал, единственному, в присутствии Ленкене, способу показать, что она не просто придаток к машине. Все равно, скоро в путь. Настроение прекрасное. Полевые исследования закончились, можно возвращаться. Обычная рутина, которую он ненавидел, решила вознаградить его за усилия. Эти в фургоне посапывает в тревожном сне достойная награда, шанс, предоставляемый редко кому, раз в жизни. Он смаковал тот миг, когда подопечный окажется в исследовательском центре. Чутье истинного ученого, которое никогда ранее его не обманывало, твердило только одно – наконец-то. Наконец-то многие, если не все, его труды обретут плоть. Он сможет испытать генератор. Узнает многое из того, что совсем недавно казалось чистой теорией. Наверное был прав Проповедник, отец Марк, из Пятого, что пути Господни не исповедимы. Что Ему, с неба, не приятно смотреть на то, что творится внизу. Вот и решил помочь людям прекратить творящуюся, уже второй век, мерзость. Больше нечем объяснить то, что остроухий, возник просто из пустоты. Практически на глазах единственного, на много переходов, человека, который поймет, кто это. Поймет, что, пришелец обладает способностями, в просторечии называемыми магией. Теперь старина Чег точно сможет узнать, не напрасны ли были усилия и затраты последних десяти лет. Главное, чтобы подопытный не сумел распознать в исследователях, а может и палачах, чужих тому месту, куда его забросила злая случайность.
Он не все сказал Ленкене. Анализатор разбит, все так, но не до того, как Чегджи успел провести анализы, а после. Во внутреннем кармане плаща, в миниконтейнере, хранились две пробирки, с бирками. Первый и второй тесты. В специальном кармашке того же контейнера лежала распечатка данных и подробное описание внешнего вида. Конечно, анализатор – старье, но не настолько же. Выводы, которые лежали в его кармане, результаты проделанных 2-мя разными способами тестов, сводились к одному слову: это не мутант. Другая раса, кто угодно, но не мутант. Но это только для «общественности», в лице совета Старейшин. Не ложь, а чистая правда, но и не вся. Для его лаборатории версия событий будет полнее. Откуда мог взяться паренек, при виде которого так и напрашивается слово «эльф», Чегджи догадывался и знал, кто может эту догадку подтвердить. Только бы его родня не догадалась. Поймет, кто их Младшего исследовал столь варварски… Не успеешь застрелиться.
Почему уважаемый Ленкене легко согласился отправить преступника в Первый, можно легко догадаться. Почему, для его спокойствия, преступников согласился сопровождать сам Чегджи, начальнику стражи вряд ли пришло в голову немного подумать. Наверняка решил, что ремонт дома, в котором располагалась лаборатория, небольшая цена за уверенность в доставке преступников туда и нового оборудования, с заслуженной наградой лично ему, обратно. Обманул яйцеголового. Вот и не задумался, о вещах более странных, на радостях. Последнему и любимому ученику покойного, следовало быть на станции еще полцикла.
Алекто устроилась на сиденье слева, повернула ключ, потянула рычаг и фургон затрясло. Возможно, начальник охраны не был прав, опасаясь долгого времени в пути. Два дня, это максимум, на этих дорогах не так и много машин в столь хорошем состоянии.
Чег молчал, внезапно подумав о том, сколько теперь лежит на его плечах. Разбирая бумаги, прикидывая, что можно взять с собой, он натолкнулся на дневник наставника.

Из записок доктора Ильгера.
Молодой специалист корпел над микроскопом и колдовал над предметными стеклами. Все как всегда, рутина. Точнее, не как всегда. Обшарпанные стены, колченогий табурет, покарябанный стол – это лучшее, что ему могли предложить на 9-й сельскохозяйственной станции. Такова плата за занятия, которым он предавался в Цитадели. Тебе нравятся бесплатный доступ к дорогим книгам и неспешные беседы с мудрыми наставниками? Будь любезен, отработай. Когда в каком-то поселке появится что-то умеренно любопытное, будь готов, что тебя призовут и скажут: «Поезжай». Спасибо, что не: «Иди».
Медикаментозная плесень, которую тут выращивали, упорно желала стать ядовитой, и старший по станции, просил прислать кого-то, кто смог бы разобраться. А за одно, представить меры борьбы и защиты от «Х», срывающего планы поставок и вынуждавший выбрасывать дефицитный продукт. Если его удастся выявить, конечно.
И вот теперь, в мутные линзы, шлифованные еще до Падения, смотрел внимательный и усталый взгляд. Серия тестов и баиньки. Отчет, о том, что все-таки неблагоприятно влияет на культуры, без которых немыслима фармакология, желательно сдать побыстрее. В маленькую и захламленную каморку попытался ворваться снаружи шум. Пройдя сквозь стены и став невнятными возгласами, коснулся ушей молодого исследователя.
- Что за гулянка, на ночь-то глядя. – Возмутился Ильгер и, рывком поднявшись, устремился к окошку. В заоконной темени, сквозь пыльные разводы пробивались лучики ручных фонарей и возгласы типа «Стой» и «Держи его». – Опять помеха. То спирту хотят, то, получив искомое и «пыльной настойкой» отполировав, лиловых прыгунцов начинают ловить, вояки-забияки. А люди тут занимаются делом, между прочим!
Голоса через минуту стихли. Можно было без суеты продолжать то, что они прервали. Х-фактором оказалась новая примесь, обнаруженная в пыли, принесенная ветром из глубины пустынь. Значит, оптимистичные прогнозы снова не оправдались, опять тоже, что и раньше – фильтры, кондиционированный воздух… Свойства загадочной примеси можно определить позже. Источник возникновения и меры борьбы тоже. Ходь бы раз, ветром принесло что-нибудь путное.
Если работа под вечер была удачной, то утро не задалось.
- Проснитесь, доктор, - требовательно прозвучало над ухом. Попытка укрыться одеялом провалилась, по причине исчезновения последнего, под твердой рукой. Сквозь зажмуренные веки бил беспощадный свет мощного фонаря. – Вас вызывает начальник станции.
- Что за спешка? На нас наступают полчища мутантов? Я не слышал сигнала «Все на стены»…
- Давай-давай, вставай, наука. Полчищ нет. Не зови беду, а поторапливайся. Мутантов хочешь? Они будут тебе, смотреть надоест.
Стражник, не смотря на раннее утро и нахождение станции в «поясе безопасности», был в броннике, за плечом поблескивала скорострельная винтовка. Пока Ильгер одевался в спешке, стражник подошел к окну и замер. Пластика движений подсказала доктору, что для кого утро, а для кого предыдущий день все еще продолжается. Явно не удачный день. Вчерашнее раздражение и предположение, что шум был вызван возлияниями, даже не вспомнились.
- Я готов. Так, все-таки что…
- После. Господин начальник ответит на все ваши вопросы. Все расскажет и покажет. Идем.
«Пояс безопасности» простирался вокруг Цитадели на дневной пеший переход. Внутри «пояса» находились сельскохозяйственные предприятия и небольшие городки, вокруг казарм сил обороны. Дороги к другим оазисам вытягивали собой этот пояс. Карты безопасных районов, порой становились похожими на детские изображения солнца – кружочек, с расходящимися лучиками, иногда смыкающимися с лучиками соседей. С обеих сторон дороги - посты, точно такие же, как на границе пояса. За постами - пустота.
Пустые земли, так называли места, не подчинявшиеся властям Конфедерации Оазисов. Да, там кто-то жил и умирал. Там создавались законы и пели песни. Иногда дымы костров и не стройные созвучия долетали до постов, пугая и настораживая часовых. Но власти Конфедерации ничего не желали знать. Даже отправляя экспедиции далеко за периметр, делали это как-то незаметно для самих себя. "За последней заставой земли нет" - негласный девиз никогда не терял актуальность. Из пустоты долетали сухие ветры, несущие радиоактивную пыль. Приходили мутанты, искавшие чем поживится на благодатных землях. Все, что представляло интерес для властей, находилось не в Пустых Землях, а в далеком прошлом, укрытом под песками, или не далеко от границы, в местах именуемых «очередь на включение в Пояс».
Считалось, что угроза может придти только из-за пояса. Угрозы внутри - назывались беспорядками. За спиной провожатого качалась скорострельная винтовка - оружие боя, а не наведения порядка. Что-то не так.
Начальник станции, судя по красным глазам и не здоровому оживлению, тоже не спал ночь. Сквозь насупленную нервозность пробивалась неуверенность и растерянность.
- Нам требуется ваше мнение, как специалиста по биологии. – Начал он, не подозревая, что не плохо бы и извиниться за раннее пробуждение.- Сегодня ночью на меня пытались покушаться. Виновник пойман. Необходима ваша консультация. Задержанный… словом, он очень странный. Мутант, вид которого не известен никому из моих парней, хотя они люди бывалые. Пожалуйста, осмотрите его.
Ничего не оставалось, как проследовать в подземелье. Провожатые тоже нервничали, хотя и старались не подавать вида. Два лестничных пролета, на каждом по двери. Средняя площадка, оружейная комната и арсенал, Нижняя – помещения для задержанных. Четыре камеры, из которых три пустовали. К дальней правой и подвели Ильгера. Звякнула заслонка, освобождая зарешеченное окошко в двери.
Камера как камера, бетон и цемент, тусклое освещение, какой-то хлам в дальнем углу. Приглядевшись, Ильгер понял, что этот хлам совсем недавно был лежанкой и тонким матрасом, набитым сеном. Теперь «набивной материал» рассеялся по полу, все остальное накрывало какую-то кучу, по размерам подходящую свернувшемуся калачиком человеку. Или кому-то схожего размера. Не зря же задержанного назвали мутантом. Молчание стражей за спиной становилось все более напряженным. Надо полагать, что они хотели услышать сразу и о том, что они задержали ночью и что делать дальше. Наивные. Ильгер, игнорируя висящее в воздухе недовольство, продолжал осмотр. Бросались в глаза непонятные потеки и отпечатки на стенах. При толике воображения, можно было подумать, что перед тем, как успокоиться, задержанный мутант пробовал на прочность стены и собственные кулаки. А то и вообще, голову.
-Как себя вел мутант после помещения в камеру? – Не стоит без нужды нервировать стражей ожиданием. – Когда перестал пытаться выбраться? Давно уснул?
- Недавно, почти перед тем, как послали за вами.
- Как вы его задержали? Как он себя вел, оказавшись здесь?
- Видите эти следы на стенах? Вот как он себя вел. В какой-то момент мне казалось, что он все-таки проломит стену. Шум стоял страшный. Хорошо, что затих. Никогда не видел ничего подобного. Даже если не чувствовать боли, такими ударами запросто переломать себе руки. Задержанного такая перспектива не смущала. А задержали мы его с трудом. Один из моих парней погиб. Эта гадость, что в камере, его загрызла. Второго только покусала. Обратите внимание, десяток прямых пулевых попаданий, включая в голову, не остановили этого, с позволения сказать, мутанта. Лишь замедлили прыть. В камеру его засунули вовремя, пред тем, как начал буянить опять. Вы уж разберитесь, что за новая радость нарисовалась у нас под боком.
- Разберемся. Откройте камеру.
С явной опаской и нехотя, дверь открыли. Тряпье в углу не двигалось. Охранник, на полусогнутых ногах и готовый немедля отпрыгнуть, нехотя подошел и пнул его. Без движения. Стянул остатки матраса и пнул сморщенного и хрупкого, на вид, мутанта еще раз. Тот не двигался. Ильгер двинулся вперед.
С первого шага, в камере, почувствовал непривычный запах. Пыль и песок. Нет, не так, запахи живой пыли и песка. Которые, являясь побочным продуктом чьего-то метаболизма, наполняли собой камеру. Откуда такие ассоциации, Ильгер понял гораздо позже. Тогда, приближаясь к неудачному убийце, просто принял на заметку. Сморщеное тельце не отличалось, на вид, от прочих жертв Катастрофы. Оно могло принадлежать обычному, «нормальному» человеку, если смотреть в темноте, когда объект наблюдения лежит не двигаясь. При свете же бросались в глаза излишек пальцев, на руках, судорожно обнявших плечи. Можно было заметить, что не только пальцев, но и фаланг на каждом из них больше, чем положено. На голове гребень, как у звероподобных предшественников человека и надбровные дуги. Мутант, короче. Только мертвый. Причем не первый день. Лежавший перед Ильгером труп начал ссыхаться, явно не «перед тем, как за вами послали».
- Это что, такая шутка? Неприязнь к людям Знания зашла настолько далеко и позволяет вам так весело развлекаться?! Как ЭТО могло покушаться на начальника стражи и колотится о стены!?! – В другое время храбрые стражи могли бы попятиться от того гнева, что сверкал в глазах молодого слуги Знания. Но сейчас, они были слишком усталыми и пресыщенными впечатлениями.
- Держите себя в руках, доктор. – Мрачно произнес десятник. Ильгер бы порадовался, если б узнал, что от его слов, под непроницаемой маской лица десятника, поднималась волна дикого и чистого ужаса. Этот зазнайка говорит, что враг был мертв не менее десяти дней. Или ошибка или… Ошибка, конечно же, не мог же труп так резво скакать и драться? Значит, докторишка ошибся, ошибся. Да ошибся же, кому говорят.- Проверьте, вскройте его, не торопясь и аккуратно.
Ошибки не было. Как ни морщился капитан стражи, едва сдерживаясь, что бы ни опуститься до угроз, пытаясь разубедить упрямца. Как ни смеялись, позже, его коллеги. За глаза и глядя в них. Ильгер не отступился от своего мнения, что мутации, далеко не всегда являются таковыми.
Он продолжал исследования. Благо, странных гостей, за стенами Оазисов, прибывало с каждым годом. Он докладывал о своих наблюдениях, ему не верили. Он приносил материалы, объявляемые потом фальшивками. Добился встречи с главой Содружества, на которой был встречен знакомым скепсисом и не сдержал некоторых ненужных слов. В конце концов, доктор Ильгер оказался на недавно открытой сельскохозяйственной станции, позже названной Житте.
По прошествии лет, закрываться от того, что надвигалось их глубины «горячих зон» стало в Оазисах все сложнее и сложнее. Но о человеке, который первым закричал: «Беда!», как это часто бывает, вспомнили не многие. Половина вспомнивших, применила его наработки, под своими именами. Другие отмахнулись. Лишь единицы пришли и сказали: - «Прости нас, Ильгер». Но помощь запоздала. Спасти могло только чудо, в поисках которого приходилось обшаривать самые темные и опасные уголки. Самые пыльные свалки бумаг, предназначенных для растопки. Однажды, удалось найти упоминание, что первые мутанты появились сразу после Катастрофы. Найти след, как с ними боролись.
Часто мучили кошмары. Полчища оживших мертвецов и тех, кто никогда не был живым, пожирали на руинах Цитадели беспечных и заносчивых обитателей. Тянулись вверх огненные руки жертвенных костров. Над всеми руинами и устрашающими кострами высилась фигура Господина. Когда Ильгер просыпался, то чувствовал не только бешенный стук сердца, но и горькое и не понятное чувство вины. Не только своей, за то, что он не сделал всего, что мог. Ему казалось, что благородные предки сами впустили Господина на свои земли и их потомки должны исправить ошибку сами, без помощи из вне.


Крохотный грузовичок выбрался, с заднего двора поста стражи. Фыркнув, пустил клубок синего дыма и пропылил прочь. Путь пролегал мимо нескольких ферм и «полевых домов», мимо чахлого садика, который лет через 30 обещали сделать фруктовым. Мимо леса, который только у избалованных жителей самых больших оазисов, вызывал усмешку. Глядя на полупрозрачное, просматриваемое практически насквозь, переплетение стволов и ветвей, жители пустынь только что не молились. Чегджи слегка гордился собой и своими трудами, мимо которых сейчас проезжал. Обитатели Життэ тоже гордились, не самое плохое наполнение их пустых душ. Его работа могла привести к тому, что лет через 50, это поселение фермеров, быть может, сменить свои наименование и номер, на громкое звание Форпоста. «Вы форпост человеческой цивилизации, последи хаоса и горя. Вы оазис благополучия». Вещал семнадцатый Старейшина, присваивая это звание другой станции, пятнадцать лет назад.
Если повезет, то, имя Чегджи, в новом оазисе порядка будет известно еще долго. Он первым догадался воскресить древнюю практику обуздания пустынь насаждениями кустарников. Отработал метод, по которому можно было предсказать наличие условно - чистых мест среди горячих пятен. Подобрал соответствующие биохимии почв мутировавшие, но живучие и не опасные растения. Только поддерживай их в стремлении цепляться за каждый клочок грунта. Плотная подушка корней удержит лишние капли влаги после сезона дождей; послужит укрытием от песчаных бурь для других, «чистых» мхов, трав и полукустарников. Именно он, Чегджипал, тратил циклы и циклы, чтобы пройти из конца в конец все ближайшие пустоши, найти источники воды, договориться с племенами дикарей и начать, наконец, засаживать эти бесплодные бесхозные земли. Прошло всего четыре года с тех пора, как Чегджипал Хами прибыл в Життэ помощником главного медицинского специалиста, а столько сделано! «Горячие» места со временем «остынут», а растения останутся. Их корни и листья, мелкая живность, которая, не замедлит там поселится, постепенно сделают почву пригодной для посадок. А может рощи оставят просто для услады глаз. Сейчас-то любоваться особенно не чем.
Болезненная тряска отвлекла от размышлений о будущем и шлепнула по мягкому месту разбитой дорогой, вернув в реальность. Не стоит привередничать. Это большое благо, что до Падения здесь пролегало широкое шоссе. С тех пор минуло почти два века, от былого великолепия осталось не так и много следов. Просто со временем, когда дорогой стали вновь пользоваться, были созданы специальные команды, поддерживающие ее в относительно исправном состоянии. Один, редко два инженера из ближайшего Форпоста, несколько охранников и до полусотни дикарей, собирали выпавшие куски покрытия и складывали из них мозаику. Скрепляли, в большинстве случаев, доступными материалами: собственным потом и бранью. То, что даже сейчас, на дороге могли разъехаться две телеги, Дорожное управление ставило себе в заслугу. Они не так уж и были неправы, с учетом квалификации ремонтников. Случаев, когда на ремонт присылали один бульдозер или экскаватор, было по пальцам перечесть. Они считались праздниками, такой техники на всю Конфедерацию было единиц десять.
Слева угрюмо молчала Алекто. Должно быть, прикидывала обстоятельства пути, остановки и все, без чего в дальнюю дорогу не отправляются. Неразрывной частью легенд о Прежних временах было то обстоятельство, что дорога от нынешних Цитадели, через восьмой и мимо пятого Форпостов, до самого девятнадцатого, что на побережье, занимала не более пяти часов. Сейчас только немногие посвященные знали, что все это чистая правда. Некоторые любители даже могли назвать типы используемых в те времена машин, их скорость и прочие характеристики. К слову сказать, по сравнению с нынешними средствами передвижения, Прежние – песня о недоступной мечте. На фургончик Алекто, Раньше и не посмотрели бы. Основу транспорта Конфедерации представлял гужевой, а то и ручной транспорт, типа «тачка». Автомобили – штучный товар, только грузовые. Удобство и даже мощность, принесены в жертву экономности, неприхотливости и неограниченной ремонтопригодности. Фургончик Алекто был явно старше ее самой.
Чегджи относился к знатокам прошлого. Не от безделья, уж на что, а на это людям его профессии и положения жаловаться не приходилось. Вот такое интересное интеллектуальное хобби. Впрочем, оно оказывалось весьма практически выгодным, когда надо было договориться с кем-либо за стенами Оазисов. Люди любили слушать сказки, сами охотно пересказывали невероятное, коротая вечерок за приятным разговором и распитием побочного результата использования перегонной лабораторной установки. «Научное пойло», как уважительно называли полученный продукт дикари, использовалось для повышения авторитета властей Содружества вообще и науки, в лице Чегджи, в частности. А истории, часто бывшие простым пересказом прочитанных книг, со временем обрастали подробностями и становились «мифами и сказаниями Пустых земель».
Но на Алекто такие рассказы не действуют. Пойло хорошо как внутрь, так и на продажу, это да. Но когда она случайно слышит о том, что было прежде, демонстративно морщится, всем видом давая понять, что то, о чем повествует рассказчик, никогда не было и быть не могло. Просто потому, что не могло и точка. И вообще, развлекайтесь байками, если так хочется, а она пойдет, и займется чем-нибудь насущным.
Сейчас у Алекто, просидевшей всю ночь за рулем, ломило шею и плечи, ныла спина, неприятно стягивало живот, затекли ноги, чесались глаза… Она слышала, как сопят и о чем-то переговариваются господа «охраннички», от чего каждый раз пробегал неприятный холодок по коже. Безумно хотелось в туалет, а как на грех, не попадалось ни единого кустика, не менее страстно хотелось поскорее добраться до охраняемых территорий, так что Алекто и дела не было до каких-то чужих путешествий.
Настроение у парня, напротив, было замечательное. Глаза его весело сверкали, улыбка бродила по пухлым губам, пальцы цвета крепкого кофе выстукивали бравурную дробь по медицинскому саквояжу.
Чегджипал Хами, чтоб ему, не унимался.
- А еще, говорят, были вдоль шоссе такие маленькие гостиницы, в которых путник мог перекусить, а если нужно, то и отдохнуть, переночевать, принять ванну…
- Зачем же ему ночевать, если до Форпоста всего пять часов дороги? – буркнула Алекто.
- Ты не рада возможности подработать? – решил сменить тему разговора Чегджипал.
- Возможности?! Подработать?! – вспылила Алекто. – Пока что я занимаюсь тем, что ублажаю жирного навозного червяка и его не в меру ретивого подхалима, тратя на это собственное время и на собственные деньги купленное топливо!
Чегджи обиделся на «подхалима», но понял, что сейчас спорить с Алекто чревато падением, на полном ходу, из кабины фургона и замолчал. Мысли его приобрели более конкретный характер.
Кто этот пришелец и откуда взялся, на его голову? Бежал, сквозь толпу, никого не задевая. Отшвырнул прочь солдата, вдвое больше себя самого, просто легонько шлепнув тому по нагруднику. Чегджи видел это сам и уверен, не в приемах ближнего боя дело. Но, с другой стороны, если это именно эльф, то следует удивляться вялости оказанного сопротивления. И, в конце концов… Стоп, стоп, стоп. Какая- то мысль мелькнула в коротко стриженой голове, поманила солнечным зайчиком и погасла. Доставай сети и лови. Именно погоня за такими «зайчиками» приносила порой неожиданные плоды. Все-таки он слышал, что остроухий не первый маг. И не второй, если считать первым, Повелителя Пустых земель.
В позапрошлой экспедиции, когда пытались достичь деревни, возглавляемой страшной старухой, которая, по тем же слухам была бессмертной, наслушался всякого. Их проводник рассказал немало историй про могущество этой ведьмы. Среди них фигурировал некий вожак другого клана, решивший объединить племена. Пришел и бросил вызов, как это иногда делалось среди дикарей. Возраст соперницы тут не помеха. Если она может править, то сможет и принять вызов. Старуха, как похвалялся проводник, изрядно вытерла незадачливым претендентом землю на площадке, перед своим домом. Даже не прикасаясь к нему. Племена частично и впрямь объединились, под руководством Бессмертной… как там ее?
- Алекто, помнишь ту экспедицию, по поискам бессмертной колдуньи? - обратился Чегджи к своей молчаливой спутнице. Понятно, что предприятие ей не по нутру, но зачем же так это демонстрировать? - Ты тогда еще наступила на ядовитый шип и не смогла с нами пойти, но присутствовала на предварительных переговорах. Не помнишь, как там ее звали? Бессмертная…
- Не помню. Зачем тебе это? – Знай Чегджи профессиональную контрабандистку и бродягу чуть меньше, то решил бы, что за коротким ответом и игрой тени и света, так похожей на гримасу, на твердом лице, скрывалась боль. Боль из тех, что с годами почти не теряет силы. Из тех, которые порой ведут человека сквозь годы и испытывающий ее человек только с виду похож на остальных. Боль и вызов, померещился Чегджи, в коротких словах. Мда, прав был его старый учитель, когда говорил, что с наружи, за стенами больше пугающих тайн, чем в самом засекреченном комплексе любого из нынешних оазисов, или далекого прошлого. Расспрашивать не решился, ничего, жил без этой тайны и еще поживет. Хорошо охране в фургоне, не пешком топают и вполне довольные этим не мудреным обстоятельством. Привычный матерок, на самых болезненных ухабах, не в счет.
Вечером они остановились у старых развалин. Вьюнок-стеноломка на славу потрудился, только единичные кирпичи и измененный цвет почвы вокруг, напоминали о древнем постоялом дворе. Что годилось для предков, то годится и для усталых потомков, решил Чегджи, приказав остановиться и разбить лагерь.
В древних книгах говорилось, что вечерами все меняется, даже запах мест, где был много раз и тот становится иным, каждый раз. Описывались ароматы трав, которые наполняли воздух, как начинали петь сверчки. Ни тех, ни других теперь больше нет. Немногие, имеющие доступ к архивам, проходили мимо таких описаний равнодушно.
Трава, что пробивается через мертвую землю, слишком занята простым выживанием, чтобы дарить ароматы всяким проезжающим. Может, через много лет, эта земля проснется ото сна, не отличимого от смерти, и вспомнит, как оно должно быть. Как знать, может тогда вспомнят и имена тех, кто приближал это время, как могли. Впрочем, покойным доктором Ильгером, часто приходилось забираться в такие места, где и такая убогость окружающего мира казалась роскошью. Все ради удаленного времени, которое ни тот, ни другой, не надеялись застать.
Пыльные сумерки становились плотнее, угрюмо наваливаясь на притихший мир. Но уже трещал костер, из припасенных заранее брикетов, дающих скудное и неяркое пламя. Похлебку сварить можно, не более того. Потрескивал, остывая двигатель, Алекто что-то там подвинчивала, для профилактики, наверное. Она лучше всех и не понаслышке знала, что эта несуразная железяка, в этих местах, держала шестернями и цилиндрами их жизнь. Хороший попутчик, молчаливая и хорошо знающая местность. Знающая, с какой опасностью связываться можно, а какую легко отпугнуть такой большой группе. А от каких обитателей этих земель можно только бежать не оглядываясь. Вот в такие моменты и пригодятся все эти нескончаемые «заглядывания под капот». Один недостаток - не любит его истории, но хватает ума не критиковать каждое слово, когда их слышат разные, не всегда безопасные, спутники.
Уставшее светило покидало небосвод, разливая вокруг мутный полумрак, не понятного цвета. Чистые цвета остались там же, в далеком прошлом, оставившем после себя только описания былого великолепия и редкие восстановленные фотографии. Солнце оставляло страну изглоданных гор, обширных пустошей и пятен «горячих мест», под которыми покоятся древние руины. Доктор Ильгер мог многое порассказать, когда бывал в хорошем настроении. И сам Чегджи кое-чему был свидетелем.
Похлебка съедена, дно котелка протерто хлебом, пленник накормлен и угощен, на десерт, снотворным. Настало время рассказа о делах прошлого. На этот раз, за правдивость истории Чегджи готов поручится и, пожалуй, Алекто не станет кривится с недоверием.
- Двенадцать лет тому назад, когда я впервые прибыл на вашу станцию, доктор Ильгер уже был здесь. Вы бы видели ту ситуацию, когда в напарники к уже матерому исследователю, одному из лучших, о ком я даже слышал, присылают человека на первую, в его жизни, практику за Стеной. Да, в первый раз и в самое пекло. Я тогда привез, заодно, новое оборудование. До того ген анализатора на станции не было и, как мы знаем, на большинстве станций их нет до сих пор. Знаете ли, одна лаборатория, вроде той, что разнесли наши гости, стоит куда больше, чем вся продукция за полтора года. Но отношение к Ильгеру всегда было немного иным, чем к прочим его коллегам, тоже работающим в «поле». Вчера на похоронах, по понятным причинам, мне не удалось сказать свое слово в его память. Я это сделаю сейчас.
Как я сказал, власти к нему относились немного иначе, чем к другим. Причина была весомой. Я знаю, да и вы тоже, что людей, которые оказывают помощь всем, кто к нему придет, немного. Да и никогда не было много. Говорят, и вы это наверняка слышали, что он был скрытым мутантом. Это почти правда, Ильгер был особенным. Как легко заметить, мутация была удачной. Ничем не отличаясь от человека, как это понимает Содружество, он был наделен не только острым умом и выносливостью. Не только не болел за всю жизнь ни разу, но и мог многое. Когда он со своей фирменной едкой иронией в споре говорил, что слепцу чего-то не понять, был прав. Буквально. По сравнению с ним именно мы были калеками, даже те, кто максимально приближался к эталону. И при едкости и нелюдимости доктор Ильгер был хорошим человеком. Те, кто и в правду нуждались в совете и поучении, всегда их получали. Хотя не всегда в приятной форме. Видите ли, его изгнали из Цитадели, да, да, оттуда, с формулировкой «скрытый мутант и распространитель вредных и антинаучных панических слухов». Это его так покоробило, что решил показать всем… В итоге все обернулось тонкой, но не человечески доброй местью. Он приобрел пунктик, согласно которому, те, к то имеют «полноценный» разум, но умом не блещут, просто не желают пользоваться своими полноценными способностями. Все хорошо, вот только критерии у него были просто не реальные. И первая, а заодно любимая, жертва сейчас перед вами. Ну ладно, хорошие слова сказали, переходим к делу.
Как я сказал, тогда был куда моложе, почти ничего не знал, не смотря на диплом с отличием и преисполнен надежд. Ильгеру был нужен помощник. Как я потом догадался, я был, фигурально выражаясь, дипломированным специалистом по наклейке ярлыков на образцы своего профессора и его же имени. О чем я тогда не догадывался, так о том, что платой за труд будут знания и опыт, которого не даст мне никто больше.
Вам, наверное, доводилось слышать, что в давние времена, до Падения, многие важные объекты прятали под землю. Конечно, доводилось, не зря же за обнаружение новых подземелий обещана награда. Но, немногим известно, что некоторые тайны, само собой разумеющиеся для предков, сейчас утеряны не смотря на то, что во многом мы их уже превзошли. Именно в связи с этим, обследования подземных сооружений является важной задачей. Заниматься этим можно только властям. Остальным дозволено только обнаружить, не заходя во внутрь. Доложить властям и ожидать заслуженной награды. Но доктор Ильгер иногда пренебрегал запретами, стоящими на пути к Знанию. Когда на станции появился дикарь, принесший фрагмент вычислительной машины, из найденного им подземелья, Ильгер не колебался. Захватив продовольствия дней на 10-ть, меня и кое-какое оборудование для поисков тайников, отправился в путь.
Большая часть пути пролегала по дороге №2, по которой мы едем сейчас, только в другую сторону. Потом мы свернули на бездорожье и двинулись на север. Найденный бункер находился на границе изученных земель. Там «горячие пятна» сливались в мертвые поля, мутантов было очень мало и они редко могли претендовать на родственность людям. Но Ильгер не боялся, почему-то пребывая в уверенности, что не тронут. И не трогали.
К старым развалинам подошли на рассвете девятого дня, во главе небольшого каравана, из соплеменников нашего проводника. Припасы экономили и от того большую часть продовольствия выменивали по пути. Я тогда был изрядно угнетен дорогой и голодом, поскольку есть то, что приносили наши провожатые, с непривычки не возможно. Хлеб, из неизвестного зерна. Неизвестно чье сушеное мясо, пополам с кореньями, аналогичного происхождения. С учетом, что охота в этих местах бедная, могли накормить и человечиной. Но, припасы со станции есть было нельзя, поскольку Ильгер разве что не в обнимку с ними спал. Тогда, готовясь к спуску, я впервые позавтракал тем, что раньше почитал как несъедобное.
Мы шли к провалу по тонкой, чисто условной, тропинке, тянущейся мимо остатков домов. Ночевать в таких местах не рекомендовалось, поскольку был велик риск обвала какой-нибудь, держащейся на честном слове древнего строителя, стены. Хотя над землей торчали только фрагменты стен, от силы в два человеческих роста, это правило соблюдалось неукоснительно. Кроме того, не все подземелья обвалились и подвалы, как правило, целы. Проверять не завел ли, кто-то хищный, там себе логово, не хотелось.
- Ну, так вот, подземелья располагаются, как минимум, в два уровня. Я проведу вас ко входу в нижний, но сам вниз не пойду, поскольку там страшно даже мне. - Наш провожатый продолжал свою лекцию. Произносить слова типа «страшно» ему ничего не стоило, поскольку герои, встречающие опасность грудью, в этих местах давно вымерли. – Я видел уходящие вниз ступени, за разбитой дверью, но сам вниз не пошел, оттого, что накатила вдруг жуть. – В подробности, что могло скрываться вод этим словом, не вдавался, только подчеркивал, излишне настойчиво, что ничего не видел.
Ильгер кивал, слушая объяснения с терпеливым видом человека, который слушает этот рассказ не в первый раз. Слушает, со слабой надеждой услышать нечто новое. Он сказал проводнику, что понимает его чувства и никто не будет его заставлять спускаться на самый низ.
- Мы пришли.
Остатки административного, судя по размерам и сохранности, здания. Колонны у парадного входа. Кучи слежавшегося песка, с торчащими из него железяками. Провалы высоких окон, сквозь которые проглядывает небо. Небольшая норка, ведущая в подвал. Из соображения, упомянутой уже, экономии, зажгли свечные лампы, принесенные с собой. Электрические фонари тоже взяли и держали под рукой. Все глубоко вздохнули и пошли. Дыра в земле вела в засыпанный, почти до потолка, коридор. Письменный стол и железная дверь, в пяти шагах за ним. За дверью лестница, ведущая вниз. На пороге песка было уже мало.
Истертые ступени и наши шаги. Треск фитилей свечек, за стеклами фонарей и звуки чего-то осыпающегося. Перила, на которые лучше не облокачиваться. Двери, ведущие куда-то, неподвижные от ржавчины, сохранившие остатки краски, цифры и буквы старой армейской аббревиатуры, которые нам ничего не говорили. В тусклом отблеске ламп, в пляске теней на стенах, мы казались процессией, спускающиеся в недра подземного царства. Даже проводник, привыкший к смерти, хранил молчание. Его три глаза были полуприкрыты и, казалось, он молится. Мы шли мимо оборудования, чье предназначение осталось давно в прошлом. Мимо трех ярусных коек, чьи поржавевшие трубы, рассыпавшиеся доски и останки прежних обитателей, среди истлевшего тряпья и умноженные тенями, казались зарослями, больными омерзительной и мучительно – постыдной болезнью. Зарослями живых и не добрых теней, в призрачном лесу где, среди безжизненных ветвей, чуть слышно, копошатся страшные воспоминания. Словно в крике распахнутые челюсти. Среди обломков эхом носится память обо всем том, что случилось с их миром. Они повторили его судьбу, их смерть не была легкой. За все время, что исследователи шли, никто не проронил ни звука. Даже привычные ко всему Ильгер и проводник, ступали так, словно их здесь нет.
Миновав некогда жилые помещения, за поворотом, в конце длинного коридора, усыпанного мелким песком, пылью и стеклом упавших плафонов, мы увидели искомое. Коридор расширялся, в противоположной стене зиял дверной проем.
- Вот здесь я остановился в прошлый раз. - Проводник указал на следы, прерывавшиеся в полушаге, от того места, где он стоял сейчас. Было видно, что он тогда изрядно потоптался на месте. – А теперь приглядитесь здесь. - Он поставил лампу на пол и почти ткнул пальцем в пол перед собой. Только тогда я заметил, что кто-то побывал в этом месте на пару лет раньше. Пыль почти засыпала цепочку следов, ведших к проему. Следы вели только в одну сторону. Кто бы их не оставил, назад он не возвращался.
- И ты не решился рискнуть. – Не понять, насмехается Ильгер над трусостью или, наоборот, воздает должное осторожности.
- В нашем поселке только пять настоящих добытчиков. Если тот, кто шел раньше, не вернулся, значит и я могу. Пусть рискуют те, кому платят жалование. Я был удивлен, когда вы никого не позвали, а пошли только в вдвоем. Главное, запрос на мое вознаграждение вами подписан. – Он похлопал по карману, скрывавшему будущий мешок зерна и ящик сублиматов для его поселка. - Дальше идите сами, я подожду.
Ильгер кивнул, не утруждаясь ответом. Мы на минуту задержались при входе, осматриваясь. За массивной, с три пальца толщиной, дверью, которая была нараспашку, находилась небольшая площадка. За площадкой виднелись уходившие вниз железные ступени винтовой лестницы. Привлекало внимание то, что дверь была не открыта а, скорее всего, выбита. Глубокая вмятина, почти вздувшая середину двери пузырем, при неповрежденной лестнице, намекала на что-то подобное. Оставалось только гадать зачем ломали, ведь электронный замок, висевший здесь же, на двери, выглядел не поврежденным. Ясно, что напугало бесстрашного охотника за старыми вещами. Мысль, что сотворившее все это, существо могло спать внизу, не пустила бы вниз кого угодно. Но не нас. Я тогда думал, что дверь просто взорвали, Ильгер сохранил свои мысли при себе. Я оглянулся, Проводник махнул рукой и мы, с доктором, не колеблясь, шагнули вперед.
Хорошо строили раньше. Когда спускались, ни одна ступенька не заскрипела и не заскрежетала. Площадка, десятью метрами ниже. Железная дверь, с мелкой сыпью выбоин. Груда в углу, в которой, через пробитую каску, желтела кость. Автомат на коленях мертвого был точно таким же, что и в руках Ильгера. На полу мешались под подошвами гильзы. Мы вошли на нижний уровень.
- Свет. – У цели всего путешествия, можно не экономить дефицитные батареи. Да и обитателям подземелий, если они тут есть, иллюминация будет не по вкусу.
Коридор и множество дверей, открытых, закрытых и выбитых. В стене, рядом с дверью, две небольшие ниши, я знал, как они назывались – лифты. За раскрытыми дверьми торчала арматура, с запутавшимися в ней проводами. Что-то было не так, к спертому воздуху подземелья примешивался подозрительно знакомый, еще по поверхности, запах. Миновав несколько дверей, ведущих в комнаты полных обломков, обнаружили, прямо на пороге, «свежее» тело. Мутант, по-видимому, полз из последних сил, которые его оставили уже в дверном проеме. От него – то и шел популярный наверху запах сухого разложения. Впервые Ильгером было нарушено молчание.
-Он сделал полдела за нас,- сказал Ильгер, склонившись и отрывая клапан ничейного рюкзака, – кассеты, жесткие диски, и еще что-то. Молодец. Причина смерти – ранение когтями магистральных сосудов шеи. Хм, аккуратный хищник попался, больше никаких порезов или разорванной одежды. Или не хищник. – Добавил он шепотом. В электрическом свете было ясно, что перед смертью покойного подтянули назад, вероятно, догнав сзади. Он сопротивлялся, цеплялся, оторвав дверной косяк. На полу не было крови. Судя по следам и обломкам мебели, последние мгновения своей жизни он бежал, не разбирая дороги. – Плохо, я догадываюсь, кто его мог убить и надеюсь, что его здесь нет.
-Кого? Вы встречались с этой тварью?
-Нет, иначе бы не говорил бы с тобой. Они недавно появились – странные создания, которые питаются только кровью. Я слышал о них, никогда раньше не видел и не хочу видеть. К пулям они не уязвимы. Так говорят. И не стоит ото всех слухов отмахиваться, уж поверь мне. Обрати внимание, что тут только его следы, ни отпечатков лап, ни следов ног, босых или обутых. Словно его убийца не касался пола. Ладно, пошли.
- Разве бывают неуязвимые?
- Нет, бывает негодное оружие. Против того, кто убил этого беднягу, пули не годятся. Не спрашивай, кто это сказал и откуда я знаю. Считай, что ветер нашептал.
Следующие пару часов мы бродили. Даже сейчас не могу понять, чем там занимались. Никаких скрытых тайников. Ильгер только взял несколько папок из шкафа, по-видимому, местного начальника, да пару книг в растрескавшихся кожаных переплетах. Тот не возражал, лежал себе тихонько. Пистолет в одной руке, микрофон в другой. Системные блоки вычислительных машин были разворочены до нас. Когда вынимали добычу из рюкзака предыдущего охотника за старыми вещами, я спросил:
- А все-таки, кто его убил? Раны очень ровные и не похожи, на мой взгляд, на когти. Расстояние между ними напоминают скорее человеческих клыков, если приглядеться, видны бороздки от резцов. Челюсть, почти идентична человеческой, или мутантской - обыкновенной. Иные племена подтачивают себе клыки. Другие вовсе, питаются сырым мясом. Некоторые исследователи считают, что такие племена смутировали не от людей. Но тогда, раз убили, должны были съесть. Не понимаю. Раны точно на крупных сосудах, словно убийца удовлетворился только кровью. Никогда не слышал ничего подобного.
- Не многие могут об этом рассказать подробно, мальчик.
Будучи неприятно привычен, к манере почтенного доктора разговаривать, я не удивился. Только потом, когда старался вспомнить все обстоятельства той странной беседы, обратил внимание, ретроспективно заметил, как напряглась спина наставника, при звуке голоса.
- Правильно, не дергайся, - до меня только дошло, что обращаются не ко мне и говорит не Ильгер. – Не люблю шума, а пули мне не вредят, сам знаешь.
Мы медленно повернулись к говорившему. При первом взгляде, это был человек, среднего возраста и роста. При втором, стали заметны отличия в строении челюсти, она казалась более вытянутой сверху вниз, как будто его зубы не полностью помещались во рту. Чуть после стали заметны и более мелкие отличия. Они были трудноуловимы, как и облик самого незнакомца. Он словно тек, постоянно неуловимо менялся. Взгляд скользил, по его лицу, не задерживаясь. Требовались усилия, чтобы сохранить его в памяти, когда не смотришь. Одежда не определенного свободного покроя. Поза обманчиво расслаблена. Не возникало и тени сомнения что, пожелай незнакомец, то мы бы умерли до того, как поняли, что с нами происходит. С удивлением я почувствовал, что все вышеописанное поднимает волну темного ужаса. Перед нами стоял обитатель призрачного леса, вроде того, что произрастал на верхнем ярусе, только большего и бывшего гораздо страшнее. Их собеседнику не место было ни в этом бункере, ни в мире, в котором достаточно всякого ужаса и так.
Молчание затягивалось. В непроницаемых глазах, смотрящих на нас, не было ничего человеческого. Знакомого мутантского тоже. Веки полуопущены, но взгляд… Бывают взгляды поверхностные, бывают, тяжелые. Встреченный нами мутант, словно упирался в собеседника парой острых стилетов, из черной стали.
- Кто вы? Назовите свое имя.– промолвил, наконец, Ильгер. – Убивать нас вроде не собираетесь, значит хотите поговорить. Я вас внимательно слушаю. – Можно подумать, что к нему на прием пришел пациент. Каково хладнокровие, однако.
- А может, я напоследок хочу поразвлечься. Даже вы должны догадаться, что можно извлечь удовольствие из беседы со своей едой. Или об этом ваш «ветер не нашептал»? Особенно приятно, когда тебя стараются потешить, пытаются оттянуть неизбежный поцелуй в шею. – Между губ показались белые, острые даже на взгляд, клыки. Все встало на свои места. Довольно живо представились еще два тела, открывающиеся новым исследователям подземелий. – Но ты прав, человек. Ваши жизни мне пока без надобности, я достаточно подкрепился вашими спутниками. Теперь вы можете разговаривать со мной, не опасаясь. Я знаю, для живых это важно, не опасаться. Присаживайтесь поудобней, разговор будет долгий. Ха–ха-ха, знаю, тут можно сидеть только на полу. – Веселья в его смехе не хватало. Но ладно. Не хочет есть и то хорошо. Бедный проводник, чье имя я так и не спросил. Вот, какая его ждала награда.- Что до моего имени, оно осталось там же, где потеряли свои жизни все те, кого вы видели на верхнем уровне. Оно принадлежит давно забытой истории. Имя, это простая формальность, хотя она так много значит для людей, я помню. Простите за занудство, я давно не говорил. В наших местах этот способ коммуникации используется редко. Да и не с кем говорить, один приказывает, все прочие выполняют. И не о чем нам говорить друг с другом. В редких случаях, когда мой собрат хочет обратится ко мне, я знаю, что он обращается ко мне, а не к кому-то другому.
-Ты сторожил нас? – Ильгер не возмутим. Автомат уже за спиной. – Что ты знаешь об этом месте? Если имя немного значит, то тогда кто вы? Что за места вы упомянули?
- Вопросы, вопросы, вопросы. Даже столь умный человек, как вы, не спросил то, что его интересует, на самом деле. Да, следил. Но не за вами, а за этим местом. Да знаю про это место весьма достаточно и говорю сразу, что того, что вы ищете, здесь нет. Да, именно я выпил вашего предшественника. Не стоит скорбеть, он был простым вором, чьи нужды не выходили за пределы жратвы и совокупления. Украденные вещи он хотел обменять на много и того и другого.
- Разве это может беспокоить такого как вы?
- Нет, не может. Но почему-то беспокоит. Дело в том, что некогда я был среди тех, кого вы видели там, немного выше. Я бываю здесь не по поручению. Здесь много воспоминаний.
Я помню, как информационные выпуски приобрели строгую жесткость, а суть сообщений вполне укладывалась в одно слово: «война». Помню, как из магазинов стали пропадать продукты для долгого хранения и ползли слухи, что скоро начнут ограничивать потребление. Я помню, как выли сирены. Помню, как мы спускались вниз, стараясь не оглядываться на вспышки, озаряющие коридор за нашими спинами. Помню, как вырубился свет и поперхнулась сирена. Мы тогда думали, что спасемся. Какое-то время это было так. Война закончилась без нашего участия. Снаружи все просто светилось от радиации, поэтому еще мы еще много циклов жили здесь. Некоторые даже смотрели вперед с долей оптимизма, хотя большинство людей, нечего таить, надежд не питало и просто ждало конца.
Посылались партии на розыск выживших. Для уточнения обстановки и для поиска консервов шли довольно большие группы и довольно далеко. Набрав достаточно информации и узнав, что за многими не приятными вещами, включая войну, ныне называемой Катастрофой, стоит конкретная личность. Попытались его убить. Не получилось. Зато мы обратили его внимание на самих себя, и он явился по наши души. Чем-то я ему приглянулся и заслужил приглашение перейти на службу к нему. В итоге вы видите то, что изо всего этого получилось - не оставляю следов на пыли, летаю по ночам, пью кровь.
Я долго и верно служил Повелителю. Я вытворял страшные, очень страшные вещи. И куда более ужасные события мне довелось видеть. Моя вера в могущество Повелителя была нерушима, как и при жизни. Я даже имя свое забыл. Но однажды, выслеживая группу беглецов, я вновь оказался в этом месте. Задание я выполнил, меня переполняла сила и я задумался, что мне это место напоминает. Заглянув вглубь себя, я вспомнил все. Все человеческое умерло вместе со мной, больше века назад. Но когда я сыт, я иногда могу себя почувствовать тем же, каким был раньше. Вот собственно и все. Иногда я сюда возвращаюсь. Когда я увидел того осквернителя, я на него рассердился.
- Это ты убил тех, на верху? – сам не знаю, как это получилось. Этот безумный разговор подвинул меня на безумный поступок. Слушать разглагольствования этого жуткого существа, вместо того, чтобы бежать со всех ног. Прекрасно зная, что бежать бесполезно.
- Ты прав, мальчик. – Для этого существа мы с Ильгером должны казаться ровесниками, но называло оно так только меня. – Склонившись, перед Господином, получил приказ очистить бункер. Я его выполнил. Им повезло, для них все давно закончилось, а я помню. Помню, как бросались на меня, как молили меня о пощаде. Они мертвы, а я помню. Я сам себя наказал. Когда могу, я возвращаюсь сюда. Несу вахту около своих жертв. Это долг памяти.
- Повелитель не мешает тебе?
- Я бываю здесь только когда свободен от обязанностей. Полагаю, Господин не знает, где я. Ему это не нужно. Просто со временем, я много узнал. Например, как происходило Падение. Роль моего хозяина, в нем, трудно переоценить, а всякие там ракеты – газы – вирусы, это так, мелочь. Поэтому я хочу помочь вам. Я узнал, как остановить его. И вы мне поможете. Пока Господин здесь, наш мир никогда не возродится. В ваших вещах, там, у входа, появилась новая вещь, небольшая коробочка. В коробочке некое электронное устройство и мои пояснения. Цитадель далеко известна своей наукой и беспокоит даже Господин. Там смогут разобраться, что это за прибор и как его можно применить на практике.
- И ты так просто отдаешь в наши руки оружие против твоего хозяина и тебя самого? Никаких условий, никакого подвоха? – вот где сарказм доктора не уместен, так здесь. Я тогда почти почувствовал, как глотк
_________________
Много говорить и многое сказать - не одно и тоже.

[владимир]

- И ты так просто отдаешь в наши руки оружие против твоего хозяина и тебя самого? Никаких условий, никакого подвоха? – вот где сарказм доктора не уместен, так здесь. Я тогда почти почувствовал, как глотка нашего собеседника запылала от жажды, как зачесались зубы от желания разорвать нашу плоть. Но, когда он ответил, в голосе, впервые за все время, прорезалась эмоция. Глубокая печаль.
- Ты так ничего и не понял, живой человек. Ты полагаешь, я должен испытывать благодарность к Нему?!? За то, что он сотворил с нашим миром? Сотворил со мной? За приказы, которые он отдавал мне, или в моем присутствии? Испытывать благовение к этому… порождению Бездны, чье дыхание опалило наш мир, прожгло его плоть до самых костей? Он здесь и не успокоится до тех пор, пока наш мир не станет пустыней полностью, без остатка. Его надо остановить. И не ценой моей жизни. Я давно мертв. Я больше не хочу здесь быть. Ты глупее самого безмозглого оживленного мертвеца, если считаешь, на самом деле считаешь, что я должен благодарить Господина, за невыносимо растянутую свою смерть,
- Прости, но я не сразу смог поверить. Ваша искренность мне показалась несколько сомнительной. Надеюсь, вы понимаете, что получать подарок, от того кого привык считать непримиримым врагом, несколько странно.
- Не понимал бы, так смаковал бы твою кровь, человек. Оцени мое великодушие…
- Оценил.
- Нет. Ты не до конца меня понял. Я даю вам надежду. Приношу весть, что даже возле самого сосредоточия зла, бывают проблески света. Даже в давно мертвых сердцах. Я видел, как самые жестокие мутировавшие дикари иногда, перед ударом колебались. Одно мгновение. Это значит, что Господин не всесилен. Значит, что-то, Ему не подвластно. Душу, он не может покалечить. Это второй подарок вам. Уходите. На второй вопрос вы сами найдете ответ. Как вы полагаете, что могут хотеть мертвые, наделенные, злой волей, памятью и сознанием?
- Но…
- Не испытывайте мое терпение. Я начинаю думать, что ошибся. И не приходите сюда больше. Опасность возрастет многократно. Тех, кто готов служить Повелителю, с каждым годом становится больше. В этих краях тоже. Если донесут, то кому-то, а может быть и мне, прикажут разобраться. Нарушить прямой приказ я не смогу. Прикажут убить – убью, разве что, постараюсь сделать это не больно.
Мы ушли. Наши спутники лежали там, где мы их оставили. Оружие в руках, но лица спокойны. Мы наскоро похоронили их в развалинах и двинулись быстрым маршем назад. Что было в той коробочке, я не знаю. Доктор Ильгер не показал мне ее содержимое, а позже, отправил в Первый, с более надежной оказией, чем я.
Когда мы шли к поселению, чтобы все-таки отдать заявку на награду, я спросил Ильгра:
- Простите, наставник, я что-то не понял, что он там говорил про живых мертвещов и мертвые сердца? Разве мертвые ходят?

Слабый ветерок тревожил золу почти догоревшего костра. История закончилась, но продолжала незримо висеть в воздухе. Охрана благополучно храпела. Пусть этим простым парням приснится все то, что так не любил в людях давешний вампир. Вдали, слышался скрежет и завывания. То ли ветер нашел себе очередную игрушку, среди руин, то ли новая мутировавшая тварь, которой пока не придумали названия.
Чегджи сидел неподвижно, его смена дежурить первая. Он переживал историю заново. Конечно, ему не пришло в голову рассказывать все так, как было на самом деле. Правда поздно, вторую часть пришлось додумывать на ходу, вроде получилось. Чегджи старался, поскольку расчувствовавшись, едва не сболтнул лишнего. Иначе следующим шагом было бы объявление по радио, что Господину Мертвых скоро конец. Он, Чегджи и коллектив ученых (адрес: Цитадель, такая-то лаборатория, до востребования), готовят оружие , которое будет испытанно через несколько дней.
История, после встречи с вампиром, выглядела как классика жанра. В ней было много злобных монстров, торговцев тайнами, хитрящих по-черному , прекрасных мутанток, с тремя большими… Короче, покойный доктор Ильгер успешно справился там, где нужны были силы и некоторые органы, невероятных размеров, нескольких здоровенных мужиков. На этом месте, Алекто отправилась спать, сказав, что теперь понимает, откуда у покойного взялась такая оригинальность, не только мышления. Охрана ржала.
В пылу страсти, пустынная красавица проболталась доктору о том, где находится средство для полной победы. Это средство теперь в Цитадели и скоро… Не очень, но скоро, Господину мертвых придет конец. Благо, сказок, с таким оптимистичным гонцом, в пустых Землях, тоже хватало.
Неспешные размышления оказались короткой дорогой ко сну. По крайней мере, когда рядом скрипнул песок, Чегджи вздрогнул.
- Спим на посту?
- Просто задумался.
- Ну да, сколько приятных воспоминаний о страстных, холодных объятиях мертвых блудниц.
Чегджи представил, что бы на такую фразу ответил вампир, или же покойный патрон и вздрогнул повторно.
- Мне бы хотелось, чтобы ты не принимала на веру, то, что я сказал. Да, была экспедиция, и был вампир, грациозно возникший среди старых костей. Просто это не интересно и рановато пока, во всяком случае, знать. Я расскажу тебе, как все было на самом деле, если захочешь. Подожди цикл, или около того.
- И чем же вы на самом деле занимались?
- Ох, играли в вопросы и ответы. На некоторые предстояло найти ответ нам самим.
- Например? – Алекто, словно спала с открытыми глазами, неотрывно смотрела на огонь. По ее виду можно было предположить, что она уже видела то, о чем был готов поведать рассказчик.
- Чего хотят мертвые.
- И чего же они хотят? – начала просыпаться ирония.
- Покоя. Всего-навсего покоя. И не сердись на патрона. Он был специфический человек, с дурацкими манерами и привычками. Он отдал свою жизнь за будущее всех людей, в том числе и за тебя.
Она вновь залезла в свой спальник. Чегджи залез на фургон, сел и стал смотреть в темноту и слушать ночь. А еще отдался мыслям, большинство из которых не выражаются словами. Интересно, а каково это – быть вампиром.
Помнить, в моменты просветления, кем ты был, без малого, двести лет назад. Помнить каким было все вокруг, до Падения. Хорошо, что не спросил тогда. Лежал бы сейчас, с разорванным горлом, глубоко под землей. Наверное, существование вампира подобно ночи, окружающей сейчас фургон. Тени былого настолько бледные и давние, что не ощущаются вовсе. Нужно изрядное воображение, чтобы догадаться, что по разбросанным тут и там камням когда-то скользили машины, в которых сидели здоровые и сытые люди. Изглоданные ржавчиной и выветренные ветрами скелеты машин, иногда находят среди руин, вместе с костями их прежних владельцев. Мертвый собеседник помнит их живыми. Какая тоска, должно быть, гложет того, кто однажды, в отчаянии, склонился перед Господином. Склонился и обрек, сам себя, на вечное проклинание того мига, когда его смерть стала бесконечной. Нечем ему забыться, все чувства умерли давным-давно. Осталась только тоска. В прямую ослушаться хозяина не может, так решил помочь его врагам, косвенным образом. Чтобы упокоиться на веки самому.
Чегджи умолчал о многом, что сделало бы его историю веселее. Точнее, додумал много деталей, которых не было в самом деле. Он расцветил историю говорящими камнями. Множеством самых страшных мутантов и прелестниц, того же самого племени. Описал, как приятно расправились со вторыми и жестоко с первыми. Соврал, сказав, что не знает, что было в той коробочке. Придумал, как полностью удовлетворив мутантскую королеву, Ильгер получили некое средство, которое потом передали в Цитадель. Чегджи усмехнулся: ему ли не знать, с чего начинался проект «Новый мир». Он долго, порой сутки напролет, корпел над приборами и заставлял других подражать себе. Не сразу и только с подсказками понял, для чего этот жидкий минерал и проволока. Как создать и использовать аналог. Установка почти готова. Если выкладки верны, Господин лишится связи со своими слугами и творениями. Если сильно повезет, то погибнет… Нет, не погибнет, а прекратит существование.
Едкая сволочь Ильгер научил его многому. Пусть спит спокойно. Только крови он попил из ученика, куда там клыкастому агенту, не влезло бы. Но ничего, прорвемся. Зато он может, как сейчас, например, на границе сна и яви, увидеть то, что скрывается в темноте. Услышать и понять, о чем поет сухая трава, перебираемая пальцами терпкого ветра, несущего мелкую пыль некогда стоявших среди равнин городов. Услышать давно умолкшие голоса. И это не иллюзия и не самовнушение, он знает. Во время полевых экспедиций шутили, что не нужна собака, когда дежурит старина Чег. Ведь если можно услышать то, что не слышимо вовсе, то крадущегося врага, подавно.
Через час, разбудил командира конвоя и лег сам. И сны его были цветными, как у ребенка и задумчивыми, как хорошее кино.

Из дневника генерала Марджета. Неотправленное письмо покойному другу.
Сверес, старый друг, что же ты наделал, сволочь?! Кого ты впустил в наш мир? Я помню твои горячие обещания, я помню, как они стали сбываться. Даже когда мы проиграли, именно ты превратил радость врагов в ужас, их законную победу в необратимое поражение. Ты помнишь, как за какие-то сутки бравурные марши и громогласные победные заявления превратились в быстро замолкающие вскрики, полные предсмертной муки? Хотя, о чем это я, конечно помнишь. Ты архитектор нашей победы. Так что же случилось, отчего замолчали все передатчики и перестали отвечать посты в вашем районе? Нет ни весточки, ни намека. Хоть бы ты откликнулся, развеял черные сомнения, которые терзают мне душу. Разубедил в том, что ты мертв, а всех нас ждет та же участь. Я боюсь, очень боюсь. Мне кажется, что вспышки на горизонте и облака дыма, сигналы химической и радиационной тревоги, стойкое ожидание конца, которые посетили нас в первые часы, это даже не начало, а так, разминка. Даже не генеральная репетиция.
Помнишь, как мечтали молодые выпускник офицерского училища и присланный на сборы студент? Помнишь, как рассказал о своих «точках напряжения» и о возможности их пробить? Помнишь, как говорил, что станут возможными перемещения на сверхдальние расстояния и даже к соседним планетам? Помнишь, как молодой вчерашний курсант мечтал о десантниках, из ниоткуда возникающих на вражеских базах, в самых уязвимых точках. Ты же клялся, что если твои выкладки верны, то скоро пикник под светом лун Громовержца, будет чем-то обыденным, как съездить на турбазу в выходные. Ты надеялся, что когда-нибудь твое открытие проложит дорогу к звездам. Так что же изменилось, до чего ты там додумался, какой ужас ты привел сюда, называя его «союзником»?
Не знаю, зачем я это пишу. Посты гражданской обороны, даже в соседних от тебя городах, свои последние радиосообщения заканчивали самым популярным теперь паролем: - «Они уже здесь!» Тяжело мне осознавать, что момент, когда мой радист выдаст туже фразу, не далек. Воевать с новым врагом можно, командующий 4-м округом активно перемещал мобильные группы и передвигал резервы. Ему это не помогло, хотя продержаться удалось гораздо дольше, чем прочим. Слабая надежда но, сражаться надо . Я продолжаю надеяться и молится, что ты жив, старый друг. Третьего дня вернулся человек, из твоего института. Он говорил, что все мертвы. Но был же, до недавнего времени, жив Високосник. Сейчас, мой заместитель проверяет еще одного, назвавшегося твоим бывшим коллегой. Возможно, узнаем нечто новое. Вдруг, тебя видели вне института, перед самым Инцидентом.
Мне хочется верить, что все происходящее, есть просто вышедший из под контроля эксперимент, действие не разумных сил. Тогда надежда есть. Только, пожалуйста, оставайся живым, Сверес.


Пыльное утро, лишь на мгновение, порадовавшее чистотой красок. Снова стандартный паек путешественника, еще не удалившегося от обжитых мест – каша, немного овощей, чуть-чуть эрзац - мяса. Ворчание мотора, которому вторил пленник, сопротивлявшиеся новой порции забвения. Надо увеличить вечернюю дозу. Ильгер как-то рассказывал, что в клане Сухой реки попадались экземпляры, которые могли есть любую гадость. Просто надо было пробовать ее малыми порциями и через пару дней устойчивость к отраве становилась едва ли не абсолютной. Пленник, хотя на вид не мутант, но умеет регенерировать, следы задержания, которые должны поджить за неделю и оставить шрамы, уже практически не видны. Возможно, и к снотворному проявит устойчивость.
Чегджи, привычно устраиваясь на месте рядом с водителем, думал не только о пленнике. Рассказав о давних событиях, пережив заново, все, что происходило, на самом деле, утром находился под впечатлением давней истории. И еще его не отпускало ощущение, что близится что-то не хорошее. Уже находясь в секторе Глаголь, чегджи понял, что выражение «дело пахнет керосином», не факт, что метафора. Развившееся у него, за последние годы, чувство опасности, имело вкусо - обонятельное оформление. Дыхнув, в свое время, воздух бывшего второго резервного бункера, во время беседы с неживым собеседником, в дальнейшем, при приближении угрозы, словно переносился туда. Его ноздрей словно вновь касался аромат полутора вековой затхлости и тлена. Должно быть, именно этот несуществующий аромат и подпортил ему пробуждение. Странно, подумал он, залезая в кабину, а ведь не напрасно слова «чутье» и слово «обоняние», являются синонимами. Некоторое время поразмышлял над этим забавным вопросом, затем отложил его на потом. Он не знал, что в это же самое время…
Господин Ленкене прошелся по кабинету, остановился у окна. Грузный и не молодой уже человек не был дураком, каким его считали столичный сноб Чегджи и бродяга Алекто. Умом не блистал, но что-то в голове все-таки водилось. И сейчас это что-то боролось насмерть с тем, что находится в груди.
За его спиной, среди тарелок, оставшихся с позднего завтрака, к слову, съеденного без особого аппетита и нескольких бумаг, лежал тусклый камешек, с дырочкой под шнурок. Рассмотренный во всех ракурсах, такой простой и невзрачный, притягивал к себе все мысли. Служил источником непривычной и от того еще более пугающей тревоги.
Будь начальник стражи чуть более чувствительным человеком, то его мысли было бы можно охарактеризовать созерцанием быстро бегущего времени. Поскольку он не таков, все называлось проще. Господин Ленкене просто думал о том, что давным-давно достиг потолка своего развития, как стражника и что это жалкое селение - все, что будут видеть его глаза, до конца его дней. А конец, не стоит себе лгать, не так уж и далек. Хорошая идея, настигшая его восемь лет назад, стать полновластным, ну, почти полновластным, повелителем горстки оборванцев, таковой уже не казалась. Конец все ближе, продвижения по службе и старости в окрестностях Цитадели или, хотя бы, ближайшего Форпоста, ждать не стоило. И с этим надо что-то делать. Он знает что, но почему-то, когда извлекал этот камушек из сейфа, заколебался.
Вчера, отправляя пленника в Цитадель, он полагал, что мечта об устроенной старости становится ближе. Сегодня же, после утреннего сеанса радиосвязи, когда его заслуги не вызвали энтузиазма, уверенность поколебалась. Премия за поимку преступников, это все, на что он мог рассчитывать от руководства. Зачем премия тому, кто не покидает станции, где его кормят бесплатно, а развлечений нет? Семьи тоже нет. Тратить деньги Ленкене просто не на что. Такая благодарность выглядит издевательством. Очередной его вероятный преемник, третий раз за два года, отправлен на более интересное место службы, а самому Ленкене велели ждать, как и раньше. Жизнь проходит, перемен нет. Вот тут-то и попался в руки этот камешек.
Когда он заступал на этот пост, четвертая сельхоз станция, именуемая самими жителями Жите, была тишайшим местом. Бытовые преступления, в основном воровство сельхозинвентаря и продуктов. Иногда ударявшая, чересчур сильно, в голову «пыльная настойка», источник драк. Вот и все, в общем-то, проблемы. Потом периодически стали приходить донесения, что на полях шляются какие-то вольные пташки, которые, что странно, не воровали. С их появлением, поползли подрывные слухи, сообщавшие о слабости Содругества и силе некоего Господина, который скоро придет и сюда. Появились первые случаи смертей, от полной потери крови. Крестьяне, до того охотно делившиеся с «господином начальником» своими новостями, становились тихими и смотрели исподлобья. Не жаловались и не клянчили, вдруг подбросят чего-то дефицитного, отборного зерна там, или материи, а молча работали и молча смотрели. С ожиданием. Сам Ленкене не сразу заметил, как на обычные инспекционные поездки стал одевать бронник. Когда заметил и не знал, как это назвать, долго боролся с распространителями вредных слухов. Махал кулаками и кричал, что нет иного Господина, кроме как первый старейшина, правящий в Цитадели. Раздавал зуботычины и своим подчиненным, которые ленились, как ему казалось, и всем прочим, которые его речам предпочитали слова, произнесенные пришельцами со стороны пустыни. Однажды повезло, один из таких проповедников скорого явления Повелителя, был пойман и допрошен им, Ленкене, лично.
Худой, как пособие по анатомии, сухой и серый, как земля из «горячих мест», грязный, как похмелье, мутант молчал. Не помогли ни расспросы, ни попытки угостить, с презрением отклоненные. Бессильны оказались угрозы сначала и кулаки потом. Замученный до смерти мутант, так и не сказал, кто скрывается под псевдонимом «Господин мертвых», чего хочет на самом деле и где находится его поселение. Только повторял, что скоро вся пустыня, все Оазисы, склонятся перед своим господином. Говорил, что Содружество беспомощно, ему пора уйти. И оно уйдет, в ужасе и мучениях. Сила Господина беспредельна и участь его врагов будет ужасна. Смерть затопит улицы и сады и только верные слуги Господина будут наслаждаться, пируя на дымящихся руинах. Они насытятся сладкой плотью и кровью прежних хозяев. Насладятся мягкими самками и пожрут чистых детенышей. В такие моменты, заплывшие глаза задержанного наполнялись таким огнем предвкушения и вожделения, что даже видавшему всякое Ленкене, хотелось убежать из кабинета. Перед смертью дикарь все-таки ответил на один единственный вопрос. Камень, висевший на кожаном шнурке и отобранный при обыске, он назвал ухом Повелителя. Сказал, что когда большой человек захочет избежать своей печальной судьбы, достаточно прижать этот камень ко лбу и предаться всеми помыслами Повелителю. Тот может услышать, если начальник действительно захочет говорить и решит загладить свою вину за убийство посланника и предложит, достойный высокого внимания, подарок. Повелитель многое может дать своим верным слугам. Хорошая еда, первая очередь при дележе добычи, пленники из числа «чистых». Хочешь, заставь работать, хочешь, съешь. Наиболее верным может достаться высшая награда – стать бессмертным и служить Господину в новом облике, обладая силой и умениями, о которых нельзя было и мечтать раньше.
Достав камень из сейфа, Ленкене заколебался. Бессмертие, это хорошо. Могучий владыка, вместо немощных старцев, старейшин, тоже. Но что–то его удерживало. Заставляло вспоминать мельчайшие детали того допроса. Такая нерешительность была не свойственна, начальнику стражи, от того он и психовал. Будь он чуть умнее, то понял бы, что просто боится принять окончательное решение. Назад ведь дороги не будет. Это становится ясно, если грамотно читать, между строк, грозные директивы и распоряжения. Прислушиваться к слухам, которые пересказывают солдаты, во время участившихся перегруппировок. Если собрать воедино все мелочи, которым не предают значение, когда их мало, то вырисовывается картина, в которой Содружество не так сильно, как казалось. За всеми этими разговорами и перегруппировками, когда движутся только колоннами, расставив пулеметы в стороны, стоял дикий и безымянный страх. Теперь у него есть имя – Повелитель, который, вероятно, не легенда. Как знать, может и силы у него немало. А может, он не просто очередной, удачливый вожак.
Ленкене не сразу заметил, что вновь сидит за столом и вертит в руках камень. От волнения, что-то сжалось в груди. Он принял решение. Подарок далеко от безопасных стен и Повелитель его получит. Коротко выдохнул и рывком припечатал черный камень ко лбу. Подарок двигался в сторону Цитадели, но вряд ли фургон минует Пятый, а там очень притягательные для засады места…
Ни тогда, ни много позже, он не смог бы описать, на что была похожа эта «связь», поскольку не знал нужных слов. Будь в тот момент в комнате наблюдатель, то был бы удивлен, увидев, что творилось с лицом господина Ленкене. Как оно искажалось, почти каждую секунду меняя выражение, то краснея, то бледнея. В одно мгновение казалось, что он вот-вот заорет в гневе, в другое, что от невыносимого ужаса, а иногда застывало, с выражением отчаянной мольбы. Все это в звуковом сопровождении сдавленного и хриплого дыхания. По щекам то бежали капли пота, то лицо покрывалось холодной испариной. Дрожали пальцы, кулаки сжимались и разжимались. В одно мгновение словно пытался отодрать камень от своего лба, в другое, с силой прижимал, словно пытаясь вдавить прямо в мозг. Каким-то образом камень, держался на лбу сам, третьим глазом. Насмешливым и не добрым. Будь в комнате человек сострадательный, он бы попытался оторвать это черное око от измученного им человека, поскольку пытка длилась почти полчаса.
Тем не менее, когда амулет брякнул о стол, вываливаясь из обессиленных ладоней, господину Ленкене казалось, что прошло не больше минуты.
Это было похоже на сон, который на прощание оставляет о себе воспоминание долгого, очень долгого времени, проведенного где-то не здесь. Совсем, совсем не здесь. Осталась память, что его о чем-то спрашивали, а он что-то отвечал. Возможно, он не уверен, его спросили, чем он сможет искупить свою вину, в убийстве посланника. Его ответ, который он почти не помнил, занял бы, в виде слов, не менее часа и включал бы в себя все, от неудовлетворенности своим местом, до страха уже не далекой, смерти. От полного отчета об отправленном в Первый, пленнике, до присяги на верность. В забытьи, эти вопросы-ответы - беседа, заняли лишь мгновение. Под конец, его даже настигло чувство некоторого удовлетворения невидимого, но не выносимо страшного, собеседника. Ленкене понял, ставя обратно в шкаф, почти опустевшую бутыль, что сотрудничество началось. Посидел еще, некоторое время. Потом глубоко вздохнул и подошел, к стоящей, в углу кабинета, радиостанции, настроился на частоту охранного отделения Пятого Оазиса, и взял в руки микрофон.
Чегджи продолжали снедать предчувствия неких бед, на душе было не спокойно. Почти сразу после того, как выехали с ночной стоянки, у охраны сработала рация. Когда он обернулся на характерный хрип, то начальник конвоя, который в этот момент прятал рацию, заметил взгляд и повернулся, словно проверял пленников. Стараясь скрыть внеплановый сеанс связи, действовал поспешно и неуклюже. Его взгляд, как решил Чегджи, выражал озабоченность и некоторое опасение. Резкой заботой о «грузе», не удалось скрыть, верхнюю панель и антенну. Чегджи задумался. На связь обычно выходили 4 раза в день. Внеплановый выход только в случае нападения и иной не приятной неожиданности. Если их вызвал Ленкене, ничего не обычного. Но зачем скрывать факт радиосвязи? Опасения слали уверенностью. Хотя, опять же, как посмотреть, может что-то внеплановое. Но что же делать, если не показалось?
- Командир, это, велел передать, что по сводке, здесь выявлена группа мутантов. Говорит, мол, соблюдать осторожность. – Раздался сзади сиплый голос Клыка.
- Проскочим? - Спросил в ответ Чегджи. Он не очень доверял словам, но допускал, что это правда, а у него просто расшалились нервы.
- Должны. Они дальше, к югу. За Серыми гребнями. А не проскочим – им сильно не повезет. – Хриплый смех, полная уверенность в своих силах.
Может и вправду, показалось. Могла крупная группа просочится, мимо внешних наблюдателей? Вполне, такое уже случалось. Могли просто сдать нервы? Запросто, особенно если вспомнить, что не был дома уже года три. Вот сиди и думай, откуда дует ветер в твоей изрядно запутавшейся душе. Чегджимахал знал, что одной из распространенных болезней среди агентов наблюдательно – поисковых групп, было нарушение собственной идентичности. Не раз он ловил себя на мысли, что думает о людях, рядом с которыми делит опасности, работает в одном кабинете, пьет из одной бутылки, как о родных. Что они ему гораздо ближе, чем положено. Ближе чем все друзья – товарищи, оставленные дома. Эти люди, из сектора Пустошь, были достойны того, чтобы сражаться и работать рядом с ними. Чегджи порой ловил себя на мысли, что работает над оружием против Господина мертвых, не из интереса и не ради поддержания легенды, а по-настоящему. А потом перестал себя ловить. Он хочет избавить от этого неприятного Субъекта вселенную. Он думает о Господине, как о своем личном враге. Пора в отпуск. Ничего, вот добьем гада, тогда можно будет и вспоминать, что тут он только гость, а дом его довольно далеко.
При всей своей любознательности, людям, которые часто окружали его на сельхозстанциях, Чегджипал Хами не часто уделял внимание. Будучи окружен значительную часть жизни подобными простыми людьми, чернорабочими и мелкими ремесленниками-торговцами, привык считать их данностью, не стоящей его дорогого внимания. Порой мутанты из дальних деревень занимали его больше, чем те, кто жил снаружи стен Первого, только иногда заходя во внутрь, вроде охраны, что сидели внутри фургона. Даже поразительно, подумал он много позже, в другом мире, что даже столь образованный человек полагал Содружество источником света. Нет не так, Сосредоточием Света. Полагал, что этого света вполне достаточно, что бы все, кто его видят, забыли то, о чем шепчут Пустые земли. Почему-то, теперь это казалось фатально не верным.
Клык, в тоже самое время, тоже размышлял. Вообще-то он не умел этого делать, но, с другой стороны, что-то бродило по голове. Во-первых, он не любил явных мутантов. Сам себя причислял к нормальным людям, хотя, услышь нечто подобное тот же Чегджи, то долго не смог бы разогнуться от смеха. Только что, господин Ленкене, приказал встретить группу уродов и передать, предварительно разоруженных и, желательно, связанных, Алекто с докторишкой. Во-вторых, он очень сильно не любил уродов, которые сменили ему предыдущее прозвание на Клыка, выбив другой симметричный зуб и половину прочих. Теперь единственный клык торчит наружу. Не то чтобы это Клыка огорчало, но не порядок. Он тогда не смог отомстить, как полагается, поэтому бил мутировавшие морды везде, где только мог. В-третьих, перспектива отдать Алекто его не радовала совершенно. Он был бы совсем не прочь компенсировать тяготы службы, отказ от поборов торговцев и, главное, сухой закон, пребыванием в ее приятном обществе в течение, хотя бы суток. Потом путь забирают, что останется от этой чистюли. Шляется по Пустым землям, торгует, понимаете ли. Раз не задерживается на Форпостах, значит не прошла даже в самую низкую «чистую» категорию, ведь окопавшиеся конфедераты не разбрасываются генетическим материалом и не отпустили бы. Зато корчит из себя, просто категорию «Первый прим». В–четвертых … Что-то было еще, но Клык забыл. Тьфу на них, на отребье. Добычу отдавай, а возразить не смей. Ленкене что-то обещал за помощь, но у Клыка есть эти, как его там… Ильгер-покойник объяснял как -то, когда в очередной раз штопал, умел штопать, этого не отнимешь, объяснять тоже умел без зауми, не то что некоторые… Ага, вот. У Клыка есть свои твердые …. Рынципы, вот. Не отдавать то, что знаешь как пристроить сам. Куда пристроить Алекто он знал, хорошо мог пристроить, потом можно было бы полцикла не просыхать. Клыку, тем не менее, приказали отдать и ему было нелегко. Рыкнув, чтобы его разбудили к началу прохода через Гребнистую гряду, провалился в беспокойную серую муть.
Когда дверца распахнулась и из кузова потребовали остановиться для санитарных нужд, Чегджи не удивился и попросил подождать часок, до Пятого. В ответ раздалась брань, и бесстрашный доктор велел валять через задний бортик. В ответ, в спину обоих сидевших в кабине ткнулись стволы.
Клык держал на прицеле, пока двое подельников выволакивали ненавистных «начальников» и вязали, попинав для профилактики. Место приметное, подумал Чегджи, пытаясь потереть ушибленный бок, и укромное. Справа откос, дорога петляет, образуя миленький закуток. С трех сторон не видно, что тут делается. Метров через двести, один из немногих ориентиров – «кривой зуб». Когда-то там, наверное, был столб. Сейчас только бетонное основание и ржавая, погнутая арматура, собранная в пучок, здорово напоминающая загнутый клык неведомого хищника. Своего рода верстовой столб. Четыре пятых пути от Жите, до Четвертого Форпоста пройдены. Оставалось совсем ничего, дорога бы позволила ехать чуть не вдвое быстрее и через час, с небольшим, были бы на месте… Других ориентиров, на много километров нет. Расстояние меряется от «кривого зуба»: столько то в сторону Четвертого, или от него. Понятно, подходящее место встречи. В том, что «охрана» кого-то ждет, не приходилось сомневаться. Клык нервно посмотрел по сторонам и велел:
- В кузов, к той падали. Сторожить, глаз не спускать. Кто вперед меня полезет развлекаться, сам все оторву.
Интересно, подумал Чегджи, собственным глазам он не доверяет, придурок, дверца то открыта. Или возвращение привычной роли главаря, принуждает к таким действиям. Временное превращение в мешок, набитый чем-то, не требующим особенно деликатного обращения, выбило из него, на короткое время, все мысли. Ехали, впрочем, не долго. Чегджи не успел начать освобождаться.
Машина проехала, по малозаметной тропинке, метров триста и остановилась. Чегджимахала, вместе с по-прежнему дремлющим эльфом, оставили в кузове. Алекто выкинули наружу и куда-то, впрочем, не далеко, отволокли. Доносился глухой смех и невнятный говор Клыка, обещающий головокружительные перспективы. Алекто молчала.
Донесся звук рвущейся материи, ворчание в стиле: - «А что тут у нас?». Охранник, за тенью чьей головы, на тенте, Чегджи краем глаза следил, продолжал, тем не менее смотреть внутрь кузова, а не наружу. Плохо, значит не получится незаметно высвободиться. Попытка перевернуться так, чтобы руки в наручниках пропали из поля зрения конвоира, была пресечена.
- Лежать. Не ворочаться. – Удар по лодыжке прикладом.
А вот это плохо. Предполагая, чем все дело может закончиться, Чегджи распихал по тайникам в одежде полезные мелочи. Несколько коротких бритвенных лезвий, ключи, подходящие ко всем видам наручников. На самый крайний случай, с внутренней стороны обшлага рукава, был приторочен миниатюрный шприц-тюбик. Полкубика универсального антидота, главным предметом для действия для которого, являлись вещества, подавляющие нервную систему, с коротенькой иголкой. Остроухий был самым крайним средством, на самый крайний случай. Этот случай настал.
После того, как человечество немного отдохнуло от Темного сезона, наступило некое подобие, если не золотого, то серебряного века, уж точно. Новый скачок в науках и искусствах, высота полета фантазии и самых смелых теорий. Двадцатый век, вторая треть, вторая редакция. Сто лет назад. Самые смелые идеи родились в Темное время, но, по понятным причинам, не могли быть применены. Не до того было. Когда руки дошли до пыльных хранилищ и сыплющихся носителей и заново пересчитали, некоторые ахнули, не сдержавшись. Давние, невнятные теории, о существовании иных вселенных, параллельных нашей, запросились в мир. Хотя до того питали только мечтателей и фантастов. Их впустили. Кто-то говорил, что эти вселенные отстают от нас на доли секунды. Кто-то размахивал бумажной лентой Мёбиуса. Смешно, почти век прошел, но как работают установки контролируемого пробоя, толком не знал никто. Складывалось впечатление, что некто нашептал правильные формулы, опустив комментарии. За последнее время человечество приросло еще шестью планетами, по большинству параметров, практически идентичных родной. Радиус, масса, период обращения вокруг светила, соотношение суши и воды. Самые оптимистично настроенные исследователи договорились до того, что все это тени, отбрасываемые нашим миром. Несмотря на очевидную глупость, эта идея прижилась. Открытые миры были названы секторами.
Чегджи прислушался к ощущениям в спине. Там лежал маленький пленник. Шприц тюбик выдавлен, кажется в тыльную сторону ладони. Должен начать просыпаться. Срок действия – пара минут. Бедная Алекто, Клык ведь разок и успеть может.
- Ты чо пальчиками зашевелил-то, гаденыш? – Возмутился охранник и придвинулся поближе. Он, не боясь ничего, нагнулся и выудил кусочек мятого пластика, который Чегджи пытался подсунуть под себя. Похоже, зря ругали Клыка за тупость. Для своих людей он, должно быть, свет в тумане и кладезь мудрости. – Это чо такое, умник?! Браслеты открывать вздумал? Да я тебя…
Упустив какое-то сложное слово и ненадолго замолкнув, разевая рот, он просто влепил пару раз под ребра и полез наружу. Нет, как выглядит и шприц-тюбик, он знал. Для чего предназначен, тоже. Но увязать сонного и опасного пленника, которого охраняли большую часть пути, и пустую оболочку, в своей руке, не смог. Полез за советом. Поскольку Клык был занят, практически добравшийся до сокровенного и, пытаясь одновременно решить, а не проще ли угостить несговорчивую девку прикладом, тревожить его, незадачливый конвоир не решился. Невеликие мозги медленно поворачивались, а время шло. Возможность пробудить непонятного мутанта, в них не укладывалась. Он был на площади и не хотел бы, с этим обманчивым хлюпиком, сойтись один на один. Умник же к нему ближе, а значит и получит первым. Не самоубийца же он, на самом деле, будить мутанта. Чегджи, так и не восстановивший дыхание, мысленно улыбнулся, словно подслушав, немудреный ход мыслей. Эльф, к которому он привалился спиной, характерно вздрогнул. Началось.
Их мир открыли почти сразу, после пробных пробоев. Сразу же назвали их место обитания просто «Лесом» и ни разу не поднимали вопрос о переименовании. Не рощи, а дворцы, в которых живут короли зеленого мира. Слишком красиво, чтобы быть естественного происхождения. Деревья, порой доходящие до двухсот метров в высоту, противореча всему, что известно ботанике. Постоянное ощущение радости, непрерывный восторг, хотя ни малейших следов, хоть каких-нибудь веществ, даже отдаленно напоминающих наркотические, найдено не было. Обитатели, словно сошедшие со страниц бессчетных книг, где фигурируют представители Дивного народа. Перед простой документальной съемкой, сделанной первыми группами, становились пресными и пошлыми все ухищрения мастеров спецэффектов, даже самых дорогих фентезийных фильмов. Некоторые способности, которых нет у людей, здесь у каждого. Феноменальная устойчивость к ядам, излучениям, к возбудителям самых опасных и даже исскуственых болезней. Вытянутые, хоть и не очень острые уши. Название для этой расы, пришло в головы множества людей одновременно и, не выветрилось до сих пор, хотя идиллия длилась не долго. Как там дело было на самом деле, никто толком не знал. Пережившее все, что могло представить даже самое извращенное воображение человечество, эту, немыслимо прекрасную расу, порядком опасалось. Теперь Чегджи, как ни верти, бывший пособником похитителей, должен у похищенного просить помощи, вернув ему свободу и не думая о последствиях. Агент – исследователь Чегджимахал прекрасно помнил, что это люди назвали прекрасную расу словом из легенд. Начали относиться, как к существам из этих легенд и сказок. За что и поплатились. Не зная того, повторил, про себя, немудреную мысль конвоира, что попадет под раздачу первым.
Он изо всех сил разжег в себе пламя бессильной ненависти. Он хотел, чтобы это было первым впечатлением, после пробуждения, поскольку доказано, что обитатели Леса остро чувствуют эмоции, свои и чужие. Возможно, длинноухий запишет его в «свои» и начнет бороться с «чужими». Кстати, некоторые острословы говорили, что именно проведенные, в свое время, «исследования» и послужили причиной охлаждения между двумя народами. Поскольку такие истории рассказывали, оглядываясь через плечо, то подробности разнились, противореча друг другу. Но все может быть. Известные службы никогда не славились щепетильностью.
Чегджи постарался, чтобы металл наручников коснулся соседа через рубашку, надеясь, что тот все поймет правильно. Простую и не затейливую мыслишку, что вампир обещал потерю паранормальных способностей, додумывать до конца не хотелось. Даже если это так, он, Чегджимахал, боролся до конца. Прости, Алекто.
Возня снаружи прекратилась. Конвоир утратил интерес к пленникам и повернулся спиной, вскидывая винтовку к плечу. Клык что-то забубнил. Ему столь же невнятно отвечали.
- Ах ты серая плесень!!! – Произнес Клык со злым удивлением. – Я же сказал, обожди не много. Твой хозяин их ждал долго, подождет еще часок, а нам необходимо расслабиться. Мне, во всяком случае.
Ответ не был слышен, но привел Клыка в ярость. Последующие изречения были совершенно не понятными, но тон не оставлял сомнений, что будь тут нормальная трава, она бы не пожухла, а воспламенилась. «Интересно, - Вдруг подумал Чегджи, - а у ярости бывает второе дыхание»?
Наручники распались, с ясно различимым треском. Что- то обожгло запястье. Новый союзник проснулся.
Сидевший на бортике охранник обернулся, услышав странный звук. Он разинул рот и тут его подбросило, словно пинком, опрокидывая вниз головой, словно кто-то придерживал его за пояс. Шмякнулся он славно. Сверху уже падал Чегджи, славя Высшие Силы, за то, что тело не успело онеметь, благодаря мутантской оперативности. Мягкое падение, подхватить винтовку, уйти за машину, приложив приклад к незадачливой шее. Щелкнул выстрел, что-то ударило в плечо, вырвав клок ткани из рукава. Почти попал. Несколько выстрелов в ответ и третий, из команды Клыка, падает, но он сам успевает свалиться за первый же камень, на ходу пытаясь придержать штаны. Мутанты, маячившие в отдалении, как-то рассосались. Щелкнула незакрытая дверца кабины и элегантная серебристая фигурка оказалось рядом с Чегджи. Красивы и точны движения, грация и изящество, внимательный взгляд больших глаз. Словно не было более чем суток, проведенных в связанном, одурманенном состоянии. Даже одежда не помята и не запачкана. Понятно, теперь Чегжди сам видит почему, не смотря на позднейшие разочарования, эту расу продолжают называть эльфами. Вопросительный взгляд.
Языка этих загадочных существ никто не знал, хотя они сами учились легко и быстро. Но на это не было времени. Мутанты очухались и начинали обходить. Приказав эльфу оставаться на месте, Чегджи быстро лег и посмотрел, что твориться с той стороны. Едва успел откатиться за заднее колесо, не глядя на фонтанчики земли на том месте, где только что пытался устроить огневую позицию. Спущенные штаны Клыку не мешали. Мутантов не было видно, но шорох осыпавшегося грунта, с правого и левого косогора, подсказал, что они тоже не бездействуют. Когда вываливался из машины, Чегжди успел заметить, что противников не менее пяти. Горбатые, не высокие, с руками, которыми удобно чесать щиколотки, не нагибаясь. Индивидуальные различия скрывали балахоны неопределенно – грязного цвета.
Клык лежал за небольшим камушком и осторожно садил короткие очереди. Чегджи опять не успел прицелиться, как зашипели спускающиеся баллоны. Опять враг не дремлет, а он считал «охрану» простыми тупицами. Держи расплату, агент-исследователь. Зазвенели стекла кабины. Это эльф высунулся за капот. Его прекрасное лицо исказилось, на щеках горели царапины, уши дергались. Казалось, что он вот-вот зашипит. Каким-то образом он удерживался на подножке кабины только на носках, свободными руками плетя нечто невидимое. Периодически морщился, словно узел не получался, раздраженно начинал заново. Зашелестели камушки, с ближайшего холма. Мутантам удалось замкнуть кольцо.
Где же ты, Мартин, подумал Чегджимахал, выпуская пулю в камень, скрывавший Клыка. Тебе час добираться, а экстренный вызов был послан три часа назад. Первый план накрылся, целиком и полностью. Казалось, чего проще – перестрелять наемников и мутантов, при поддержке эльфа. Уйти на дорогу и сдерживать натиск, пока не подойдет подмога. Клык жив, без Алекто не хочется уходить. Попался, хрен благородный.
Эльф закончил плести пальцами, высунулся из-за кабины и тряхнул кистью руки. Камень, так некстати прикрывший гаденыша с торчащим зубом, разлетелся во все стороны. Шрапнель осколков взметнула много фонтанчиков, на земле и на склонах, замолотила в борт покалеченной машины. Чегджи все это заметил уже в броске. Десять шагов, несколько мгновений, от одного касания земли до другого. Остановиться у лежащего ничком, уткнувшегося в темнеющий, вокруг головы, песок, Клыка. Контрольный выстрел. Перевернуть, не глядя на лицо, снять пояс и патронташ. Подойти к Алекто, снять с нее наручники. Сунуть ей Клыковсий автомат и пояс. Не позволить ей выпустить, первым же движением, всю обойму в труп. Попытаться дать пощечину и прикрыть глаза, прикрываясь от контрудара, временно невменяемой спутницы.
«Не думать о ненужном», как учил Конфуций. Ты никого не убивал раньше, не применял оружие иначе, как на тренировках. Не думай об этом, это не нужное. Контрольный выстрел, как этому учили. Стреляй без страха и ярости. Без сомнений. Остаются мутанты, которые не отступятся и ставлю глаз, против стреляной гильзы, что не просто так, когда впереди маячит победа, в затянувшемся противостоянии Живого и не-Живого, эта группа решила приблизиться к Периметру, в столь не подходящий момент. Противник догадывается о наших замыслах. Впору требовать экстренной эвакуации, хотя еще не все плохо и можно побороться. Один покойный генерал называл нечто подобное термином «держать строй». – Чегджи думал обо всем этом, отражая удары и надеясь, что истерика не зайдет настолько далеко, что Алекто вспомнит о висящем на плече автомате. Надо ей отдать должное. Перехватить руки и обездвижить, не получалось.
Легко ступая, приблизился ушастый союзник. Одним движением перетек из-за спины Чегджи вбок и быстро щелкнул Алекто в висок. Та всхлипнула и плюхнулась, по-прежнему оголенной «пятой точкой», на землю. Время-то идет, мы по-прежнему окружены и не понятно, почему нас не атакуют. На склонах, с обеих сторон, выглядывали осторожные шишковатые головы. Стрелять не могли, поскольку этот ценный груз нужен живым.
- Кончай прихорашиваться, в машину, живо. Я поведу. – Чегджи подкрепил свои слова жестами, которые понял и эльф. Но в момент, когда нога была занесена на подножку, громко звякнуло лобовое стекло. Что-то упруго ударилось о сидение, отскочило, громыхая об приборную доску и пол, покрытый, вытертой до дыр старой резиной. Вялый язык грязного пламени вырвался из окна и обдал лицо жаром. Чегджи упал. – Ах вы…
Договорить ему не дали. Сквозь дым и колебание воздуха проступили точки, нелепо прыгающие вниз по склону. Обернулся, и увидел тоже самое. Они прыгнули не сразу, но чутье и привычный к расчетам мозг показали, что у пылающего грузовичка преследователи будут одновременно. Только теперь донесся сверху одинокий хлопок. Скорость, с которым к ним неслись мутанты впечатляла. Они летели по крутым склонам огромными прыжками, совершенно не боясь переломать ноги или споткнуться.
Ловя в прицел ближайшего, Чегджи ясно понял, что это конец. Если только эльф не припас что-то полезное. Это врядли, поскольку с предыдущим заклинанием у него долго что-то не получалось. Сейчас на долгое плетение времени нет. Первый мутант споткнулся, пролетел немного кубарем, остановился и поднялся на ноги. Потряс головой и продолжил хромать к цели. Второй удар в плечо и та же участь постигла его соседа. Чегджи стрелял, задерживая противника и давая время подняться Алекто. Она, продолжая копошиться в одежде, временно забыла, что они не одни.
- Кончай возиться! – Чегджи ловил в прицел третьего, который искусно перешел на хаотичные прыжки меньшей длины, и уклонился уже от второй пули. – Если не будешь стрелять, то твоей красотой будем любоваться не мы, а Господин мертвых! Ты ему понра…
Достав, наконец-то третьего, Чегджи резко повернулся, так, что загудел рассекаемый стволом воздух. Три мутанта, в последнем прыжке. Их траектории сходятся точно рядом с грузовичком. Они прошли более половины пути. Алекто не возится больше с поясом, а целится в ближайшего. Опоздала. Эльф вскинул руки, словно пытаясь защититься от падающих на него врагов. Короткое движение и, мутанты уже летят кубарем, налетев на невидимую преграду имевшую, скорее всего, вид выгнутой линзы. Они продолжают свой полет под небольшим углом к земле. Чегджи оборачивается, чтобы принять на винтовку выпад первого из подстреленной им троицы. У мутанта в руках нечто, отдаленно напоминающее мачете. Удар силен, хотя и нанесен плашмя. Пришлось сделать шаг назад. Отскочивший и примеряющийся для повторной атаки, мутант попадает под длинную очередь, которая его останавливает. Он шатается и медленно валится навзничь. Давно пора. Приклад к плечу, надо добить подраненных. Метко пушенный камень попадает точно в кисть, которая сжимает рукоятку винтовки. Пальцы не слушаются, стрелять не выйдет. Второй камень бьет в лоб. Винтовка не падает только благодаря ремню.
- К дороге, бегом. – Чегджи забрасывает винтовку на плечо поврежденной руки и подает пример. Пробегая мимо откинутого бортика кузова, хватает свой чемоданчик. Алекто прекращает стрелять и следует за ним. Эльф шатается. Похоже, вампир был прав, насчет угнетения магических способностей. Три заклятья, судя по всему, полностью истощили этого представителя гордой и древней расы. Приходится подхватить его и практически тащить на себе.
Пока горящая машина между ними и преследователями, можно не опасаться выстрела в спину. Но фора мала, для таких прыгунов преодолеть метров пятнадцать, плевое дело. Алекто рядом. Она бежит, придерживая одной рукой не застегнутый ремень, другой держа автомат. За спиной речь, более похожая на рычание и рычание, в котором можно вычленить отдельные слова. Преследователи обошли машину и быстро приближаются. Некоторые хромают или шатаются, вследствие попаданий пуль и падения. Дистанция сокращается.
Прямо впереди раздается шум мотора, набирает силу и начинает стихать. Только не это.
- Стреляй, Алекто! – Чегджи не был уверен, что сможет стрелять сам. Рука практически не слушалась. Он тоже повернулся, роняя эльфа, который, к этому моменту совсем спекся. Вскинул винтовку, пытаясь нажать спуск. Оружие вылетает из его руки, оплетенное каким-то метательным приспособлением, состоящим из множества веревочек, с привязанными к концам камушками. Алекто успела завалить первого, длинной очередью, как меткий и тяжелый камень, бьет точно в пусковую скобу, чуть не опрокинув ее навзничь. Уже обожгло смрадное дыхание. Двое на Чегджи, один на Алекто. Следы пуль и крови на балахонах, без признаков неудобства, причиняемого раненым. Сходится с мутантами в рукопашную удобно, как с каменными изваяниями. Пара секунд и беглецы плотно прижаты к земле и не могут пошевелиться. Не могут даже дышать.
Со стороны дороги взревело. Патрульный броневик грузно вскарабкался на кочку, у подножия косогора и остановился, громыхая пулеметом. Несостоявшихся пленителей сбросило с жертв. Тяжелые пули продолжали рвать живучую братию, даже когда те упали. Затрещали и быстро смолкли автоматы. Представление окончено.
Дальнейшее происходило без участия Чегджи с Алекто, которая судорожными движениями пыталась отряхнуться и исправить недостатки пострадавшей одежды. Мартин, приехавший с патрульными, отдал ей свою куртку. Та была Алекто велика, но хорошо застегивалась, скрывая обе разорванные рубашки, нательную и обычную.
- Что так долго? – услышал Чегджимахал свой голос, который ему здорово не понравился. Горло бы смочить.
- Извини, начальник долго стремался какой-то проверки, потом мямлил что-то про тяжелые времена. Пришлось накинуть. Пока его уламывал и «смазывал», пока резервную машину проверяли и боекомплект грузили, сам понимаешь, не быстро. – Мартин, словно угадав мысли Чегджи, сунул тому в трясущуюся руку флягу и, посмотрев на попытки отвинтить крышку, отобрал назад и открыл сам. – Чуть вас не проскочили. Хорошо, что Хэнк следопыт, каких мало. На ходу заметил место, где вы остановились и плохие следы, с элементами борьбы. Стали разворачиваться, так клуб дыма появился, а потом стрельба.
- Молодцы, что все обошлось. Хорошо, что в нас из своего «дыродела» не попали. Какие, однако, бойкие ребята эти горбатые. Не иначе, Господина своего боятся больше, чем вас, с вашими пулеметами. Смотри, ни один даже не попытался ни отступить, ни прикончить нас. – Чегджи отдышался, после глотка «огненной воды» и всунул флягу в руки Алекто. Она перестала прихорашиваться и, без выражения, смотрела назад. Туда, где солдаты деловито отрезали у мутантов уши, для доклада.
- Велели брать живыми. Надо подкинуть идейку проверить этого Ленкене. Уж больно чисто на вас вышли. Эй, стой, этого не трогать! – Заорал Мартин, когда упомянутый уже Хэнк, коренастый мужик с красной мордой, перечеркнутой старым шрамом, примерялся ножом к изящным ушкам.
- Так это же… - Начал лучший, на ближайшие пару Форпостов, следопыт.
- Этот мутант нам полезен. Он нужен целым. – Произнес Чегджи, начиная подниматься. Перекур окончен. Надо грузиться и трогать.
- Нужен, так нужен. – Густо пророкотал Хэнк, помогая перевалить «полезного мутанта» в кузов. – Эй, заканчивайте!
Нагруженные трофеями, которых, к слову, было не много, так, пара автоматов и винтовок, несколько ножей и поясов, на удивление добротных, солдаты потянулись к машине. Та представляла собой, нечто похожее на фургончик Алекто, только кабина пониже и пулеметная турель, на универсальном станке, в кузове. До настоящей боевой машины не дотягивала, но для боев с мутантами подходила вполне. Чего-то, отдаленно напоминающего настоящую бронетехнику, было штук десять. Охраняли они только Цитадель и ближайшие к ней подходы.
Машина уверенно неслась охраняемому периметру. Мартин о чем-то болтал, хотя его никто толком не слушал. Алекто смотрела в никуда, Чегжди любовался пленным эльфом и мучительно пытался понять, а стоит ли игра свеч. В случае чего расплата обещала быть сташной. Впрочем, это пока не самая главная проблема.
Дальнейший путь прошел без происшествий. Спустя чуть более часа въехали в ворота Четвертого Форпоста. Объяснения, с приехавшей-таки проверкой, прошли без сучка и задоринки. Те охотно съели версию «внепланового патруля и сопровождения», полюбовались на уши и трофеи, выписали представление к поощрению.
Через два часа, сидели в мастерской-магазинчике Мартина, расслабляясь после возвращения. Алекто накачивали разными настойками. Чегджи даже посетовал, что нет ни капли «Снежного поцелуя», а Алекто настолько отошла, что даже спросила, а что она пьет и о каком поцелуе идет речь.
- О, дорогуша, совершенно волшебное зелье, которое продается, за нереальные деньги. Выпив грамм пятьдесят, твои мысли бы приобрели задумчивость, искрясь снежинками. В душе бы воцарился шелест метели, под светом звезд. Фантазия бы рисовала незнакомые страны и бесконечно прекрасные горы, покрытые заснеженными лесами. Все неприятности сегодняшнего дня стали бы далекими и не интересными. Причем не на время, а навсегда. Память бы сохранилась, но потеряла бы всякую эмоциональную окраску. Пускающий слюни Клык, с потными руками, рвущий одежду, стал бы персонажем… Что я такого сказал?
- Не стоило напоминать ей о Клыке. – Мартин взял нетронутую бутылку и направился вслед за Алекто.
_________________
Много говорить и многое сказать - не одно и тоже.

[владимир]

Пару часов спустя.
Еще гудело тело, которое помнит недавнюю стычку и поспешное бегство, но уже шумит нагреватель, греющий воду. В стакане покачивается жидкость, которая куда приятней, чем пойло, обычно достающаяся гражданам Содружества, а уж прочим, тем более. Алекто опрокидывает в себя чистый огонь и щурится, с изрядной толикой блаженства. Похоже, начинает отпускать, без всяких непонятных «поцелуев». Скоро согреется вода. Конечно, бочка - не ванна, но мечтать о том, что вовсе не достижимо, не будем. Алекто даже не подозревала, что такая роскошь, как горячая вода, доступна в обиталище неприметного торговца. Даже простая вода, с наружной стороны Стен, не та вещь, что тратят на почти не знакомых людей.
Чегджи уединился с хозяином и иногда, сквозь дверь, пробивается шум активного разговора. «Не подрались бы» - подумала Алекто, -«Пожалуй, приключений на сегодня хватит».
Впрочем, собеседники, хоть и не слышали ее мыслей, были с ней полностью согласны. Пока она дегустировала контрабанду и предвкушала объятья горячей «тоже ванны», хозяин, с Чегджи решали проблемы, не менее животрепещущие.
- Ты уверен? – наверное, уже в третий раз, спросил Мартин у притихшего коллеги. От волнения он даже забыл о стакане, который так зажал в кулак, что казалось, вот-вот раздавит.
- Три раза тебе говорил, что да. Наши подозрения подтверждаются. Господин навербовал сторонников за пределамиСодружества, возможно, что и в нем самом. Самое главное, что они уже решились на открытые действия. Наш кровососущий приятель сказал правду, теперь Господин мертвых меняет тактику. Возможно, что у него сил меньше, чем было раньше. Но нам от этого не легче, поскольку сил, в нашем распоряжении, раз-два и расчет окончен. – Если заглянуть в окно, то могло показаться, что Чегджи дремлет, убаюканный не спешной беседой и несколько не воздержанным прикладыванием к упомянутой контрабанде. Казалось, что дрема накатывает на него, не удержимой волной. Если не прислушиваться к словам. – Выступление, скорее всего, дело ближайших недель. Или, как говорят местные, не больше цикла. Попытка отбить нашего гостя, означает стремление избавить нас, от самого мизерного, шанса на достойный отпор, когда время придет. Я собираюсь поговорить с ним, утром, когда все отдохнут. Эльфа придется ввести в курс дела и положиться на его добрую волю. В конце - концов это добрая раса. Господин мертвых должен вселять в него такое же отвращение, как и в нас. А может и больше, поскольку остроухие воспринимают мир иначе, чем мы. Они любят зелень и жизнь вообще, а Господин наоборот, стараясь все, до чего дотянется, сделать пустым и мертвым..
- Полагаешь, что будучи насильно лишен свободы, которую они тоже любят, он захочет нам помогать? Полагаешь, что помощь с его стороны, если он ее окажет, что-то изменит? Я, например, начинаю склоняться к версии, что остановить Господина может только ядерный удар. Или много, очень много магов, высокого статуса. Их у нас нет, ни того, ни другого. Этот эльфенок без того дезориентирован и измучен, сила его не известна. В предложенном тобой варианте, вижу много риска. Множество раз ты берешь в расчет то, что мы не можем прогнозировать. Не надежно.
- Сидеть и ждать, куда надежней. Придет Господин, наваляет всем нам по самое «нехочу», раскроет нашу контору, между делом, начнет искать способы ударить по Родному миру. Как ты полагаешь, сколько наших лидеров предпочтут законной смерти, через положенное время, продолжение жить, точнее, существовать, но уже как нежить? Сколько руководителей пожелают приобщиться к новой расе, которая началась с нашего бледного знакомого? Используя наши возможности, Господин двинет, потом, на другие сектора, в том числе на сектор Лес. Смогут ли они продержаться в одиночку? Сомнительно. Как бы не пришлось, нам с тобой, кричать: - «Да здравствует Владыка Вселенной. Господину мертвых - гип-гип-ура». Одним словом, воевать надо на чужой территории и чужими, желательно, руками. А если не чужими, то хоть малой кровью. Я скоро отправлю расширенный доклад, надо все-таки попытаться, еще раз, затребовать подкрепления.
-Ну, ты, однако, загнул. Даже страшно стало, как ты убежденно говоришь, – агент Мартин вспомнил, что у него в руке, опрокинул, зажевал бутербродом, который, судя по всему, ждал этого часа с утра, и присел сам. - И чем же этот маг - недоучка тебе сможет помочь? Генератор испытаешь, что-ли, так он не готов, сам же сказал.
- Не готов, но мы точно узнаем, готов он или нет только тогда, когда заблокируем настоящего мага.
- И что потом?
- Сам догадайся. Мы не только сделаем Содружество не уязвимым, но, быть может, минимизировав риски, сможем убедить нашу лавочку вмешаться. Некромант такой силы, большая головная боль. Не хочу думать, что произойдет, если он захочет распространить свое влияние на другие миры.
- Не получится у тебя никого убедить. Разве что попытаться организовать местных, но это врядли. Не осилят. Да и сам сказал, сильный соблазн для руководителей легко может пересилить благо для всех.
- Посмотрим. Им тут жить, а не нам с тобой. Должны постараться, при нашей незначительной помощи.
- Ладно, надеюсь, что ты прав. Пойду, подам нашей гостье ванную. Заждалась уже, или заснула.
Даже не самая удобная поза в этой бочке, не помешала Алекто насладиться невыносимой роскошью и немного расслабиться. Вода расслабляла, душистое, никогда ранее не виданное мыло, в зоне досягаемости. Примерно так она и представляла себе жизнь времен до-Падения. Незаметная обыденность тогда - роскошь сейчас. Интересно, откуда у Мартина такие вещи. Даже ее опыт путешествий и доставки деликатных грузов и тренированная память не могла ответить, где такие вещи делают. Отсюда появлялись не хорошие подозрения.
Неправда, что она не доверяет рассказам Чегджи о минувшем времени, не верит пересказанным и снабженным комментариями книгам, которых в нашем мире осталось по одному экземпляру. Она знает, что все это, или многое, по крайней мере, правда. Она помнит, хотя говорят, дети такого возраста не запоминают длинные монологи, как слышала подобные рассказы, давным–давно. Помнит, сморщенное лицо, склоненное над ней, беззубый рот, ткущий образы из света и радости. Помнит, какие сны приходили к ней после этих рассказов. Старая колдунья, правитель и наставник кочевого народа рассказывала истории, по сравнении с которыми красноречие Чегджи – бледная тень. Правительнице народа не положено лгать, даже для красного словца. Ее, Алекто, народа. Если Нарнина говорила, что так было прежде, значит, так было.
Как ей удалось тогда, в кабине, подавить дрожь, когда столичный сноб, без почтения, мимоходом, помянул дорогое имя, сама удивилась. Когда возмущение стихло, стала думать, а какие мысли могли привести Чегджи к дорогому имени. Ответ был прямо на поверхности, точнее за их, с Чегджи, спинами. Немного подумав, вспомнив обстоятельства появления незнакомца, мысленно согласилась. Пленник, еще там, на площади, чем-то, неуловимым напомнили далекое детство, только она не придала тому значения. Тогда же, в кабине, вспомнила и задумалась, забыв про дорожную усталость.
Крутя перед носом душистый брусок, не решаясь применить его по назначению, вдыхая аромат, какой мог происходить только из рая Оцу, подумала, как все странности сходятся прямо рядом с ней и на ее же глазах. Она не собиралась подслушивать, нет, только напомнить гостеприимному хозяину, что вода согрелась и вот-вот закипит. Что-то ее задержало, у самой двери и она услышала, как Чегджи помянул Господина, явно попрекая приятеля. Алекто остановилась, не желая пропустить ни слова. Непонятные «Пустошь и Лес», полупонятная «контора». Нет, конечно Мартин беспокоится о своем деле, как и каждый торговец, вот только сказано было как-то не так, как говорят о конторе, в которой торгуют и пишут разные бумажки. И, главное, в разговоре за дверью произнесли слово «местные».
Вот так так, думала Алекто, наблюдая за игрой огоньков, в пузырьках бархатной пены. Он оказывается не просто столичный сноб, он откуда-то еще дальше. С простым торговцем обсуждают, как остановить Господина мертвых. Оба ни в грош не ставят «местных», только думают, присоединятся ли те к ним. Интересно, кто это «они». Не боги же, в самом деле, спустились на мертвую землю, чтобы очистить ее, от расползающейся, еще более мертвой, заразы.
Мартин последние полчаса пребывал в полузабытьи. Чегджмахал давно пошел спать. Гостья плескалась в импровизированной ванне. Не тронулась бы рассудком, от незнакомого восторга роскоши. Или не отрастила бы себе ласты. Говорят, такое бывает. В голове Мартина, погруженной в туман винных паров, шатались тени неоформленных мыслей.
Один знакомый, назвал Сектор Пустошь прибежищем неудачников. Правда. Некоторое послабление к качествам кандидатов, вызванное нежеланием жить в опасных и вредных условиях, которое наблюдалась среди потенциальных исследователей, приводило к известной расхлябанности в организации проникновения. Пришли, мол, и то хорошо. Работа опасная, возможностей для подработки нет. Цель, преследуя которую продолжают содержать Службу, непонятна.
В других, более обжитых мирах, существовала перманентная угроза разоблачения и к этому готовили. На Пустоши, где агентов - исследователей было мало и, далеко не каждый Форпост охвачен наблюдением, риск разоблачения считался стремящимся к нулю. Более того, дежурных фраз, что я, мол, из северной пустыни, хватало, для местных, что притупляло бдительность. Это обстоятельство не делало пустошников неудачниками. Просто сюда брали тех, кто не попал бы в никакое иное место. Оглядываясь на свою жизнь, Мартин готов был признать, что давний знакомый, которого не видел уже достаточно лет, был прав.
Мартин часто ловил себя на мысли, что пребывание в Пустоши становится экстремальным, но развлечением. Спортом для настоящих мужчин, в то время как прочие участники соревнования, живут и умирают по-настоящему. Сами игроки тоже рискуют, почти на равных. Но, все равно, такое положение не правильно. Щекотание нервов, чтобы не приходилось думать. Часто приходило в голову, особенно когда выпьет, что если его спросят, откуда он, то ответит правдой.
Поэтому Алекто, потребовавшая объяснений, показалась ему воплощением судьбы. То о чем так часто думал, свершилось. Можно ей рассказать о том, что Мартину тяжело хранить тайну. Настолько, что ни к чему всякие ухищрения и перелезание к нему в койку. И так бы ответил. Хотя, раз предлагают…
Можно рассказать, например, что прошлый раз, медкомиссия, не хотела пускать агента-исследователя назад в сектор Пустошь. Некоторые опасения, главным образом того, что не бросился бы он в какую-нибудь авантюру. Рискуя не только собой, но и тайной Проникновения. Однако, некоторый дефицит кадров, с одной стороны, большой опыт работы, с другой, и легкий нажим со стороны начальства, обусловленный первыми двумя обстоятельствами, не позволили Мартину сменить работу. В далеко не первый раз. Опасения господ психиатров имели под собой основания. Это наследство батюшки.
Отец будущего агента – исследователя вел тишайшую жизнь образцового рабочего. Сборщик узлов для авиатехники, восемь часов у конвейера у которого он, в основном, следил за работой автоматов. Потом возвращался домой, где вел тоже ничем не примечательную жизнь. Маленьким двойным дном, в этой жизни, была периодически возникающая задумчивость, пугающая окружающих и мешающая работе. Она принуждала к долгим прогулкам, в том числе по ночам. Водила по не самым безопасным районам. Иногда рассвет заставал батюшку спящим за столом, в окружении смятых, исписанных и исчерканных листов. Матушка давно не скандалила, благо муж именно гулял, а не заваливался к какой-нибудь красотке. Все было бы хорошо, прогулки и стихи в стол, прошли бы под грифом «чудачество», или не очень значительного диагноза, если б не один старый друг. Тот друг был музыкантом в маленькой группе и, случайно узнав о записях, уговорил отца прочитать их. Потом отобрал несколько стихотворений и положил на музыку…
Давно уже нет той группы и не все музыканты живы, но музыка живет. Иногда на ретро – радиостанциях передают несколько старых хитов, но песни на батюшкины стихи, можно найти только в записях, которые все еще слушают. К разряду семейных преданий относится случай, когда художественный руководитель запретил исполнять эти новые песни. Дело происходило на Морской площадке, одна сторона которой обрывалась в море. Там любили устраивать вечерние представления, используя закат в качестве естественного фона. Так вот, запрет на исполнение был обусловлен именно наличием обрыва. Худрук кричал, что не желает участвовать в организации массового самоубийства слушателей. «Холодные волны» и «Дорога в закат», мол, созданы для исполнения только в клубе самоубийц и только один раз. А поскольку двадцатиметровый обрыв буквально в нескольких шагах… Позднее эти песни вошли в альбом «Шепот в темноте».
Следовало удивиться прозорливости человека, полжизни организовывавшего разные зрелища. Несколько лет спустя, именно название одной из песен стало названием некоей, печально известной, секты. Ее члены пели песни из этого альбома на последней церемонии, передавая друг другу братину со «священным напитком». В том напитке, в каждом его глотке, было достаточно яду. Полицейские, окружившие ферму, опоздали. Немногие «откачанные» сектанты еще много лет вспоминали, с тихой грустью, как что-то безмерно дорогое, шаги по «Дороге…».
Можно рассказать, но не стоит. Можно поведать о пути приведшем сюда.
… Мда, авиационная школа. Папа собирал самолеты, а сын станет летать. Золотое время, как почти все, что связанно с юностью, при взгляде из более поздних лет. От батюшки, ему досталось довольно сложное наследство. Не в меру широкое, часто увлекающееся сердце, было не самым страшным, но об этом потом. За последнее его то и исключали из школы, несколько раз, с трудом восстанавливали, для того, что бы позволить провалить выпускной экзамен. С треском. Едва не погибнув и не прихватив с собой инструктора и десяток человек. Но, в прочем и это не самое страшное.
- Так, выровняться. Выровнялся. Плавное снижение. Выполнено, угол в норме. Следить за маяками, иду ровно по ним. – Мартин проговаривал про себя необходимые посадочные манипуляции. Он волновался. Порой, примеряя на себя новую форму, забывал, что ещё ее не получил. Но эти волнения можно забыть. За стенами кабины мелькали рулежные полосы авиаспортивного клуба, ангары. Впереди ширилось основное поле, маячила его точка приземления и законная корочка дипломированного пилота.
И тут ему в голову стрельнула одна мысль. Не то, чтобы она была ему не знакома, или не естественна, после очередного расставания. Просто совсем не уместна. Не зря пилотов перед вылетом проверяют не только на трезвость. На некоторых линиях даже семейный скандал, может быть поводом получения отгула «за свой счет». Человек за штурвалом должен думать только о благополучном полете, а не о том, что он скажет или должен был сказать. Что говорили и могли говорить ему. Не стоило расслабляться и считать диплом уже полученным.
- Вот сука! – вырвавшиеся из недр его естества слова не поспособствовали устойчивости машины. А сопровождавший их удар по рукоятке управления, опустивший, ее, вниз до упора, тем более. «Небесный танцор», чувствительный к управлению, как никакая иная машина, тут же покорно «нырнул». Перехватить управление экзаменатор не успел.
Точность попадания была просто изумительная. Переколотив изрядно спортивных и прогулочных машин, умудрился только двух человек ранить, включая своего экзаменатора и не считая себя. Приехавшая «скорая» не решилась поместить их в одну машину, вследствие того, как экзаменатор порывался расправиться с «истеричной мордой», даром, что только перед погрузкой вернулся в сознание.
Отсутствие человеческих жертв, спасло Мартина от тюрьмы. Такие вещи не прощают даже курсантам. Вот тогда и наступило самое грустное, в его жизни время. Правильней сказать первое такое время. Судебный процесс еще длился, когда маму посетил «синдром Возврата» - тяжкая память о Темном Сезоне, который до сих пор продолжает жать, посеянное более ста лет назад. Посмотрев в папины глаза, на похоронах, Мартин понял, что скоро станет сиротой.
Остатки папиных сбережений ушли на компенсации. Поиски работы дали временные результаты, на том же заводе и, однажды, довелось прочитать уведомление, начинающееся со слов «Ты теперь большой, сынок… И заканчивающееся словом «…прощай». Хорошо, что мама с папой не видят нынешний «карьерный взлет».
Мартин понимал, что следовать проложенной дорожкой не стоит. Он честно пытался вникнуть в тонкости работы, о которой не мог ранее и подумать. Начал искать себя в спорте, пробовал найти способ восстановиться в авиашколе и полететь. Даже женился. Помниться, папочка подобную тактику называл «бросанием якорей». Чего тут не понятного. Когда якорей не стало, его понесло в огромное море. Без берегов.
Но, ничего хорошего не получилось. Нет, некоторое время все шло почти хорошо. Даже самому удалось поверить, что все и в правду хорошо, что «якорей» достаточно и якорные цепи не только прочны, но и приносят радость… Но развод был с шумом, адвокат с крючкотворством, а позже с разбитой мордой. Мартин остался с гордостью, пустым кошельком и значительными ограничениями в свободе.
Когда сидел в камере, подумалось, что он умер уже давно. Разбился в той аварии. Казалось, что с тех пор он жил по инерции. И только этим можно было объяснить, что в жизни ничего не получалось. Эта мысль его сделала тихим-тихим. Настолько, что срок дали сравнительно небольшой, ввиду видимого невооруженным взглядом, раскаянья. Судья ошибся, это было не раскаянье. Потом досрочно освободили, за хорошее поведение и хорошо различимое осознание своей вины. Это было осознание не вины, а кое-чего другого. Когда он вышел из дверей суда, где слушалось дело о досрочном освобождении, то понял, что идти ему не куда. Зато, было твердое убеждение, что в этом мире ему нечего делать. Зацепившись за «этот мир» подумал, что есть ведь и другие. Слышал, краем уха, о неких организациях, ведущих исследования в других мирах. Чего они там исследовали, непонятно. Зачем они там присутствовали, тоже. О подвигах агентов – исследователей не снимали фильмы, не писали книги. Найти упоминания можно было только в Сети, с некоторым трудом. Находились оригиналы, рассуждавшие о волнах направленных мутаций на Пустоши, о политике и сражениях на Инкогните. Приводились песни Леса. Удел чудаков. Мартин подумал, что если он умер, то ему нечего бояться и все равно, куда он пойдет. Этот путь его привел в агентство «Пустошь» и к требовательному взгляду, требующему ответов.
Рассказать ей, что ли с самого начала? Врядли Алекто это будет интересно. Не стоит. Много подробностей, требующих разъяснений. Пришлось остановится на промежуточном варианте. Рассказать, как оказался здесь. Ему часто хотелось выговориться. Время пришло и слушатель благодарный.
Можно рассказать, как запутавшийся и заблудившийся человек, опустившийся и почти без денег, пошел на собеседование в агентство. Можно, но не стоит.
Или начать с проникновения сюда.
«Прописаться» в Пятом оазисе не составило большого труда. Его предшественники оборудовали ему почву, купив лачугу на древнем глубоком фундаменте. Вскоре, в контрольный застенный пост, пришел человек. Документов при нем не было, он удивленно пучил глаза, когда его об этом спрашивали. Ничего необычного, в пустыне бумажки с печатями не в ходу. А вновь прибывший просто сказал, что ему объяснили, что бы он пришел на пост именно за этим куском твердой бумаги. Проверка много времени не заняла. Он стал официально признанным мутантом, генная терапия не подвела. Поскольку чистых людей мало, возникновение нового, неизвестно откуда, вызвало бы подозрения. А так, все в порядке. Тому же Чегджимахалу было проще. Характерный этнический тип, поддельное рекомендательное письма, от директора островного океанографического института, не проверяемое, благодаря смерти последнего. Не засылать же всех агентов с местного Юга, хлопот много и, опять же, подозрения. Приходилось выкручиваться, заставляя местные анализаторы выдавать картину чуть меньшего благополучия, чем в заложенном эталоне. После необходимых формальностей, Мартин мог приступать к работе. По специальности, благо он в технике разбирался.
Да, пожалуй можно рассказать с того места, как...
…как новоиспеченный агент- исследователь впервые прошелся по тому, что здесь называется улицей. Увидь его кто из родного мира, то подумал бы, что идет хронический безработный, нечуждый радостей, которые скрываются на дне бутылки. Здесь же, он мог претендовать на некую респектабельность. Грубая куртка, тяжелые, видавшие виды ботинки, штаны со множеством кармашков. В мире, где процветают нарушения в генетическом наборе, его лицо, немолодого, потрепанного жизнью человека, котировалось лишь самую малость ниже, чем эталон красоты. Никому не было дела, что Мартин выглядит «за сорок», хотя столько ему нет. Пустошь, это мир – зеркало, которое льстит. Преуспевающий торговец и мастер на все руки, идет в свою лавку – мастерскую.
Главная улица. Именно так называют эту тропинку между руин. Даже мутантам хочется, чтобы все было как у людей. Старый кирпич и глинобитные заплаты, на старых фундаментах. Вкривь и вкось положенные железобетонные плиты. Соломенные, а то и земляные крыши. 3 этажа максимум, там, где раньше было не менее 10-ти. Жаль, что поэтический дар папы не передался сыну в полной мере. Только способность чувствовать общий настрой. Не получается представить, как это все выглядело 200 лет назад. До того, как над соседними городами взорвалось небо.
Не повезло 5-му Форпосту, какого производителя потеряли и все из-за неясного происхождения и необходимости соблюдать легенду. Смотря на Алекто, Мартин подумал, что дело не только в этом. Даже сейчас, далеко не все из начальства лавочки представляли себе, как сильно посылаемые агенты отличались от коренных жителей. Слишком много вещей мы привыкаем считать данностью. Можно подобрать человека нужного этнического типа. Можно обучить необходимым манерам и нормам поведения. Такие вещи многих обманывают и агенты могут работать спокойно. Но никакие актерские способности и тренинги не могут скрыть тот простой факт, что недавно прибывший незнакомец, большую часть жизни, провел вдали от пустынь и руин. Это можно было обойти, наверное, но принцип остаточного финансирования и девиз «Пустяки, и так сойдет… » не позволял заниматься маскировкой более тщательно. В каком-то смысле это себя оправдывало, но иногда мешало. Спасибо Господину. Многие жители сектора Пустошь, интуитивно, чувствовали чужеродное присутствие рядом с собой,. Мартин стал подозревать, после заведения необходимых знакомств, что справка с надписью «мутант типа «ноль» бала дана не из-за прихода в Оазис «извне», а благодаря подозрению, которое не всегда можно выразить словами.
Но об этом тоже не стоит упоминать. Как бы там не было, рассказывать, в каком ужасном мире живет Алекто, не стоит. Еще обидится, решит, что пренебрегают ее родиной, какой бы она не была.
- Видишь ли Алекто, мы, с Чегдмахалом, (таково настоящее имя Чегджи), пришли из далека. Из такого далеко, что не достичь ни на каком транспорте, даже не самом быстром дирижабле. Представь, что все, что ты видишь вокруг, это поверхность одного из множества слоев, скрывающихся под кожурой луковицы. Слои уложены плотно, пронизаны жилками во всех направлениях, от поверхности до сердцевины. Через такую «жилку», чье название непроизносимо, а теория, объясняющая возникновение, непонятна, можно проникнуть в другие земли, которых нет на картах этого мира. В тех землях тоже живут люди и другие разумные существа, есть травы и животные, подобные и нет тем, которые мы знаем.- Виктор немного перефразировал предисловие книги «поиск мест удаленных…», использовал не свойственный ему язык, не зная, как это можно выразить лучше. Он заметил, в том числе по себе, что для многих агентов пройти через т-кабину, все равно, как пройти в соседнюю комнату. Только иногда вспоминал, что это не так. Мартин вполне четко себе представлял, что загадочный пренос и «удаленные тропы» эльфов – родной брат т-кабины, только с использованием Силы, свойственной этому народу изначально. Но, даже для прекрасной расы подобные вещи не были повседневностью. Когда он вспоминал об этом, то прохождение кабины казалось маленьким приключением. Начав разговор, Виктор словно услышал то, что собирается сказать, чужими ушами и понял, что для Алекто его слова являются повествованием о магии. А значит и слог, должен соответствовать.- Мы с Чегом родились не здесь. Мы представляем народ, который живет в ином месте. Наши ученые нашли такой способ сконцентрировать энергию, что движения по упомянутым силовым «жилкам» стали удобными и управляемыми, мы стали проникать в иные миры. Путешествия, подобные предпринятым нами, реальность уже давно. В вашем мире, наши разведчики появились около 50-ти лет назад…
Первые разведчики Осевого мира вступили на проклятую землю новооткрытого мира и застыли, пораженные ее печалью. Запущенные высоко над планетой зонды передали неутешительные сведения. Над пустынями, на дисплеях наблюдателей, воздух светился от радиации. Дороги, которые сейчас определялись только по неоднородному грунту, вели к руинам. Ручьи, сбегающие от сверкающих горных ледников, не будили жизнь в долинах и только размывали землю. Реки, на которых не было видно судов, несли радиоактивные воды, мимо ферм обрушенных мостов, к такому же пустому океану. Не зеленели леса и степи. Там, где жизнь была, по цвету не отличалась от простой почвы. Серые травы сухо шелестели на пыльном ветру. Лишь в крохотных островках, среди серого безмолвия, сохранялись привычные цвета лоскутков полей. Но их было мало. При более пристальном взгляде нашлись и лодочки на реках и некие подобия портов, на островах, расположенных далеко от места давнего конфликта. И тех и других тоже было мало.
К сожалению, правители Осевого, как и местные старшины, не любят расходовать средства на цели, не связанные с непосредственными нуждами. Поэтому, за все то время, что существовало исследовательская группа Пустошь, контакт не обнародовали. Хотя вопрос об этом, с завидной регулярностью, поднимался каждый год. Немногочисленное «общественное мнение» ворчало и только. Морализаторы находили свои проценты поддержки, но не более того. Большинство молчало, пожимая равнодушно плечами. Потому, что все понимали, что пришлось бы оказывать помощь, чего почти никто не хотел. Ограничились изучение местного населения, медленно, осторожно, прекрасно понимая, что никому это, по большому счету, не нужно. Только генетики проявляли интерес к жителям пустынь, поскольку именно там было больше всего разнообразных устойчивых и наследуемых мутаций. То, что их носители были вполне жизнеспособны, не давало многим покоя. О таком необъятном поле исследований они не могли и мечтать, дома.
Воздушная разведка давала, иногда, интересные снимки. Оснащенные совершенной техникой и средствами защиты, экспедиции забирались глубоко в недоступные, даже дикарям, районы. Проникали в тайные подземелья, где мертвая автоматика стерегла вечный покой своих создателей и хозяев. Археологи восстанавливали облик городов, о которых не осталось и преданий. Жаль, что тот период продолжался не долго. Дорого и не зачем. Картина катастрофы, в общих чертах, восстановлена, а подробности, да кому они нужны, кроме энтузиастов. Полезные ресурсы добывать и фабрики переработки строить, слишком дорого. Те, что добывать просто, вроде запасов обогащенной руды и остатков ядерного оружия, не изъять, без контакта. Чуть позже стали пропадать люди, среди персонала партий поползли дикие слухи и исследования прикрыли.
Каталогизация мутаций и исследования архивов, не требовали много персонала. В тоже время, данные, которые удалось собрать, показали, какой огромной беды удалось избежать в прошлом, когда здесь Катастрофа и случилась. Вскоре к генетикам, которые не утратили интереса, просто стали работать чуть медленней, присоединилась церковь. Осознание того, насколько горька была чаша, которую Провидение пронесло мимо нас в 20-м веке и несколько позже, превратилось в стремление вернуть долг. Так, по крайней мере, объясняли. Миссионеры, отправившиеся в пустыни и на задворки Форпостов, таким образом, воздавали хвалу и приносили Благую весть потомкам тех, кто не смог устоять на краю. Или, кого с этого края столкнули.
В остальном, Служба Пустошь, от прочих, отличалась только «почетным» последним местом, среди исследователей иных миров. Последним по финансированию и вниманию к его работе. Моралисты недоумевали, почему не прекращается работа, если никто не собирается вступать в Контакт. Прочие не понимали, зачем расходовать средства которые, хоть и понемногу, но извлекались из карманов граждан. Доходов - то нет. Служба отмалчивалась или, отделывалась общими фразами насчет «Оценки характера и возможностей для возникновения вероятной угрозы». На всякий случай, короче. Сам Мартин тоже много не понимал, даже проработав пять лет. Он только обращал внимание на странную увлеченность коллегами историей того мрачного места, куда его забросило бегство от самого себя. Средств выделялось мало, но, при обнаружении нового и еще не обследованного бункера, организовывалась новая экспедиция.
Когда поползли слухи о некоем Господине, агенты долго отмахивались от бредней невежественных мутантов. Так продолжалось долго. Никто эти слухи не проверял. Только случайно, одному человеку, причем не здесь, а на дома, попалась в глаза одна странность. Тот, кого называли Господином мертвых, обосновался именно в том месте, где, в старину, проводились странные исследования. Это место отбрасывало тень на старые, некогда совершенно секретные документы. Намеки, которые встречались в дневниках высоко поставленных обитателей бункеров, заставляли тревожиться. Один генерал, среди костей которого валялся потрепанный ежедневник, прямо утверждал, что война началась не так и велась не теми средствами, которые были на виду. Он утверждал, что в некоей лаборатории велись исследования в области, которая даже сейчас, для науки Осевого мира, не доступна. Там же попалось слово Субъект. Чтобы связать, эти имена не потребовалось много усилий. Исследователи, специально приглашенные для расшифровки данных о деятельности Института, ходили, лучась довольством. Что-то они знали, зачем-то понадобились опасные раскопки. Чегджи рассказывал, что найденные данные были переправлены домой, со всей возможной поспешностью. Они проливали на что-то свет и были очень нужны. Понадобились не для Пустоши, а для дома.
По результатам расследования появления Субъекта – Господина, не смотря на противоречивость источников и на неуверенность в целесообразности, решили послать еще одного агента в Цитадель. Там самая продвинутая наука. Только там могли подтвердить или опровергнуть возникшие подозрения. Это было 12-ть лет назад. Чегджмахалу организовали рекомендательно письмо от директора островного Океанографического института, который умер как раз на кануне. Такой научный обмен был редок, но случался. Так решили проблему не существовавшего нового человека, с безупречной генетической картой. А дальше Чегджи начал работать.
Знания новичка и поддержка руководителей, из числа тех, кто не боялся вспоминать об Ильгере, быстро дали доступ в закрытый проект, у истоков которого он и стоял, после возвращения из старого бункера. Чегджи не сказал старому другу, посветил ли своего начальника в тайну своего появления, но Мартин догадывался, что да.
Работа друга была важна, не только для этого мира, но об этом можно только догадываться. Он только был посвящен, что скоро Господину в дверь постучится, как говорилось, в бородатом анекдоте, конец. А потом, после его гибели, пустыня начнет отступать куда быстрее, чем было раньше. Пустыня мертва, поскольку обитающий в ней мертв и повелевает мертвыми. Он пьет ее силу и подкармливает своей.
Когда Мартин замолчал, Алекто просто не могла себе представить, те вещи, что только что услышала. Разное ей приходилось слышать о Господине. Не смотря на скептицизм и откровенную дикость многих рассказов, догадывалась, что что-то в них есть. Ее испугало, что даже слухи о мощи Повелителя не описывают его силу полностью. Чегджи не просто столичный сноб, он пришел из живого и чистого мира, а ее мир не такой. Для ее ночного собеседника, этот мир тоже никогда не станет родным, но они оба стараются помочь. Хотя, с другой стороны, эта помощь для них не более чем развлечение. Игра для настоящих мужчин. Мартин так и не смог объяснить, а зачем все-таки существует наблюдательная служба пустошь. Но более всего ее поразило в рассказе, что прямо сейчас, где-то кипит жизнь, похожая, до боли, на ту, что была перед Падением… Она ушла, в раздумьях забыв пожелать спокойной ночи.
Агенты, с Алекто, только завершали завтрак, когда прибежал посыльный от старейшины. Из первого оазиса за доктором и пленным прислали дирижабль. Узнав об этом, все смолкли. Это не бывалый случай. Летающий пузырь был единственным, на всё Содружество и использовался в исключительных случаях, только для доставки пассажиров. Мартину с Алекто с трудом удалось протолкаться через толпу зевак, любовавшихся необычным зрелищем. Поговорить с Чегджи не удалось, пилот дирижабля торопился. Слишком быстро попрощались, и воздушный корабль взмыл вверх.
Вскоре Алекто распрощалась с хозяином и отправилась в удаленный поселок, нанявшись, в помощники, к торговцу и хорошему знакомому Виктора. За время в пути туда и обратно, последний обещал выбить компенсацию за Уничтожение фургона и потраченное топливо, а если повезет, то и достать запчасти и сделать новую машину. О ночном разговоре не вспоминали.

[Lana Tuully]

Наконец-то пришла на форум, увидела. Молодец!
(хотя мои вопросы так и остались... но это мелочи)
_________________
http://www.diary.ru/~tuully/

[владимир]

Спасибо, что заглянула и сочла неплохим.Что вопросы те же, печально, вроде немного корректировал. Наверное, взгляд замылился.
Чегджи задумчиво барабанил по краешку клавиатуры. Отчеты, отчеты. И здесь и там. Преодолеть сумасшедший конкурс, пройти дооубучение, уже по программе Службы. Терпеть необходимость идти на смертельный риск и, все для того, чтобы получить писанины в два раза больше, чем он бы имел, работая простым клерком. Впрочем, не был бы он клерком, по любому. Ходил бы в таком же белом халате, занимался бы примерно тем же. Возможно, даже исследовал туже Пустошь. Может быть, да. Только какая наука может быть на дома? Только та, что называется «чистой», причем в буквальном смысле. Чистые лаборатории, изучение чужих отчетов, фотографий, образцов. Работа с девяти до пяти. Стоило ли куда-то идти, проходить изнурительное обучение и постоянно рисковать, в условиях далеких от комфортных, чтобы сказать» - «Мое место здесь»? Стоило. Не просто точно знать, как «чудо природы», которое он, при другом развитии событий, мог бы видеть на мониторе, в виде палочек и диаграмм, выглядит в действительности, видеть в натуре. Не просто знать, как «чудо» ведет себя в природной среде, но и что ест, пьет, как испражняется и, если повезет, услышать во что верит. Доктор наук Чегджмахал Хами видит и делает то, о чем другие и не помышляют. Он смотрит на предмет изучения с самого близкого расстояния. Вероятность ошибки стремится к нулю. Когда он напишет мемуары, ими будут зачитываться и взрослые и дети. Его имя будут знать в двух мирах и вспоминать с благодарностью. А даже если его имя и не узнают, то, в любом случае, после разгрома Господина мертвых, должно остаться достаточно сувениров. Он, «старина Чег», покопается в трофеях и отберет лучшие. Патенты и премии, драка престижных университетов, за право позвать профессора Чегджимахала работать к себе. Он перестал барабанить и откинулся в кресле. Взгляд устремлен к незримомуи такому манящему горизонту . На губах тонкая и довольная улыбка. Нет, пожалуй, славы не избежать.
За полтора часа, что занял путь до Цитадели, Чегджи успел вздремнуть. Немного не нравилась идея поговорить с эльфом, дабы тот участвовал в работе. Не в цене дело. Об этом не сложно договориться. В конце концов, он же хочет домой… Куда вернется и расскажет, что эти смертные черви теперь способны преодолеть основное преимущество прекрасной, но такой малочисленной расы. Опять война. «Помощника» придется убрать, хотя жалко или, оставить здесь. Главный тут фокус в том, чтобы не попасться к нему на глаза. Каким образом длинноухие угадывают представителей Осевого мира, до сих пор загадка. Вторую возможность – завербовать, Чегджи не рассматривал в серьез. Нечего предложить. На одной чаше весов блестящее будущее, на другой – жизнь этого паренька, который войдет в пору зрелости, когда Чегджи не будет на свете. Не войдет.
Наша экспериментальная модель, объект исследований и подопытный, в одном лице, уже изволили пробудиться и завтракают. Надо только отдать распоряжения. К первой серии опытов все готово. Скоро билет в будущее принесут. Хотя, на душе отчего-то не радостно.
- Привести испытуемого, через десять минут. – Произнес Чегджимахал в селектор. Потом встал и пошел прочь от кабинета. Пока суд да дело, следует все проверить лично.
В зачарованном, часто именуемом волшебным, лесу кипела жизнь. Очаровательна и прекрасна, как и должна быть. Ведь сам лес был цветущей жизнью, поющей хвалу каждому новому дню и каждому из своих создателей. Говорят, что архитектура – это застывшая музыка. Шедевр паркового зодчества, как сказали бы люди. Сказали бы и ошиблись. Философ бы сказал, что этот лес приближен к идеалу настолько, насколько это возможно и, почти бы угадал. Для точного отображения этой роскоши не хватило бы слов. Лес был симфонией, из большего числа инструментов, чем строения из камня и кирпича. Каждый распускающийся росток, каждый новый листик или веточка вносили новую ноту в общий хор. Неслышно гремели аккорды, постоянно меняясь и пребывая в неизменности. Изо дня в день. Из года в год. Из века в век. Для творения природы здесь слишком красиво. Нарочито. Все на своих местах. Но в землю не втыкалась лопата, верно, а чудо, сотворенное Силой в полной гармонии с природой, не считается рукотворным. В этих местах живут те, для кого совершенство живого стократ дороже созданного руками. Даже в том случае, если стволы, тропинки и стены, затевали свою, ни на что не похожую тему. Гармонию стен и ветвей, созерцали иные любители, в другом месте. А здесь переливалась всеми оттенками зеленого золота листва, в лучах готовящегося уйти на покой солнца. Она нежилась под пальцами ласкового ветерка, игравшего на ней, как на невиданном инструменте, с неисчислимым множеством струн. Звенели птицы и задумчиво гудели пчелы, обещая, что сбор лесного меда будет обильным. Впрочем, как и всегда.
Неслышные шаги по тропинке. Неуловимый вздох, чужой среди щебета и трепета листвы, наполненных вечной радостью. Полуприкрытые прекрасные глаза, не желающие видеть окружающее великолепие. Поникшая голова. Непривычная к своей нынешней сутулости спина. Изящные, чуть загнутые назад уши, впитывающие льющуюся вокруг мелодию. Только для маленького эльфа это была музыка печали, чьи аккорды заполняли, в этот момент, весь мир. И все миры, о которых он слышал и читал, перед его внутренним взором, были окрашены в разные оттенки тоски. Он созерцал вселенную печали.
Когда-то давно, когда он был совсем маленьким и впервые попал в этот лес, то подумал, что оказался в сказке. Так в сущности и было, для многих и многих, даже взрослых людей, попасть сюда является пределом мечтаний. Лес эльфов, это не парк развлечений. Людей сюда не пускали, что, впрочем, не мешало им стремиться сюда попасть. Тщетно. Деньги и связи в расчет не принимались. На эти тропы ступали только по праву рождения.
Именно это и случилось однажды с эльфиком, который теперь шел по тропинке и проклинал тот миг, когда впервые увидел сказку, существующую на яву. Шел и с уже привычным отчаяньем проклинал и себя и обоих родителей, позволивших ему появиться. Он знал, что многомудрые преподаватели и прочие окружающие, чей возраст и опыт меряется веками, не считают все произошедшее катастрофой. Мол, не расстраивайся так, все пройдет, дело житейское. Они жили так долго, что, наверное, забыли, как при слове «Нет», может рухнуть на чью-нибудь юную голову небо. Как может потухнуть солнце и почернеть обилие красок, при слове «уходи».
Неслышные шаги по неприметной и хоженой множество раз тропиночке, между вечно цветущих кустов. Расступающиеся, подчиняясь едва заметному и отработанному до полного автоматизма жесту, шторы. Занавешенный вход в зеленые сумерки. Добро пожаловать домой, неудачник.
Есть не хотелось. Ластящийся к босым ступням ковер не доставлял никакого удовольствия. Мягкий голосок струящегося по стене ручейка только раздражал. Корень, иногда воспринимавшийся как порог, сам подвернулся под большой палец ноги. Эльф взглянул на свое обиталище по-новому, сопровождая новый взгляд не вполне изящными выражениями. Да, не отделение жилища от природы, какой бы облагороженной она не была, не всегда приятна. Мелкие инциденты, вроде злополучного корня, редко вызывали бурную реакцию. Над ними, разве что посмеивались, а то и вовсе не замечали. Но сейчас смеяться не хотелось. Привычный уют только раздражал. Финриэль уткнулся лбом в струи ручейка и постарался заглушить мысли. Попытался позволить прохладным каплям унести его печаль, хоть на время. Он часто так делал. Недаром, его хвалили на занятиях мастера «зеленых бесед», пророча блестящее будущее выдающегося садовода. Он мог полностью вытеснить все прочие чувства и полностью предаться разговору с листвой, водой и ветром.
Он проникал мыслью к истокам, скользя по руслам, в поющих струях и волнующемся песке. Проникал глубоко под землю, туда, откуда пили высокие деревья, чьи кроны овевал солнечный ветер. Печаль стекала вниз по течению, к речушкам, на чьих волнах задумчиво качались кувшинки, к большим рекам, по которым скользили гордые корабли…
- Привет милый. – Раздалось над ухом. Сестренка всегда подкрадывалась незаметно, а сегодня, могла и не скрываться. Задумчивый непутевый братец не заметил бы и лошадь, проскакавшую по коридорам. – Ты рано сегодня, нехорошо быть домоседом. Что ты делаешь? Ты ведь постиг язык капель достаточно давно, чтобы слушать серебристых болтунов для учебы.
- Да так, - ответил Финриэль, следя за дыханием и продолжая удерживать перед внутренним оком прохладу ручьев. Чтобы не покраснеть. – Кое-какую задумку проверял.
- О, у нас подрастает новый исследователь, - произнес незнакомый голос. Из-за спины Милоны появился незнакомый, бронзововолосый красавец. Фин с трудом подавил завистливый вдох. Вот бы быть таким, незнающим отказа ни в чем. Приобрести такую же грацию и такой же узор, на воротнике просторной рубашки. Он не знаком, только отдельные фрагменты вызывали нетчетливые ассоциации. Да, пожалуй, можно перевести некоторые места, как «долгий путь». Или далекий? Впрочем, не важно. – И каковы успехи? Может, ты захочешь смотреть не только на то, что рядом? Я вижу пытливый ум и распахнутую душу. Учись хорошо и может, ты пополнишь ряды нашей внешней стражи. Если захочешь, конечно.
- Он сам выберет, не дави на него. – Милона вмешалась, ласковой кошкой прильнув, на мгновение, к спутнику. Фин почувствовал ее нетерпение. Но к слову, там была легкая тень неприязненности. Она не хотела своему брату такой участи – участи стража Внешних Границ. Но, с другой стороны, не ссориться же, из-за такой мелочи.
Они ушли считать листки небесного наслаждения, не чувствуя тоскливого взгляда, провожавшего их, пока позволяла видимость. Правда, сестрин спутник, как бы случайно, оставил на столе книгу. Финриэль ее не преминул взять и, пролистав несколько станиц, понял, что это не плохая компенсация, за весь день. Такие книги просто так на руки не выдавали. Даже в старейших семьях, в который помнили Момент Прихода, такие книги позволяли читать только взрослым. Их прятали, за семью замками и не говорили о них, в присутствии тех, у кого не хватало мудрости.
«Руководству по поиску мест весьма удаленных», значилось на обложке. Сразу становилось понятно, почему было нельзя «прочитать» узор на вороте и почему о Стражах говорилось с такой уверенностью. Так и не представленный, забывчивый спутник сестры был одним из тех, кому доверяли сторожить покой родных лесов, вдалеке от дома.
Взяв книгу в руки, устроившись с ней на ложе, Финриэль забыл обо всем.
Урок, который, с известной натяжкой, можно было бы назвать географией, проходил на милой полянке. Все сравнения с аналогичными мероприятиями людей, разбились бы о форму и стиль урока. Со стороны могло бы показаться, что моложавый наставник, на самом деле, читал поэму или рассказывает занимательную сказку. Наставнику не одна сотня лет. Отсутствующе - мечтательный вид слушателей его не смущал. Все равно запомнят, никуда не денутся.
Преподаватель вещал о мирах, куда можно проникнуть, обладая способностью впитывать силу, льющуюся с просторов вселенной. Подразумевалось, что только один народ может делать это в совершенстве. И он, и его слушатели принадлежат именно к таким счастливцам. Именно такие счастливцы открыли, что Вселенная подобна лесной чащобе, где ветви и корни изрядно переплелись. Каждая веточка, каждый корешок, были чьим-то домом. Избранный народ мог находить места, где ветви встречались и белочками – проказницами могли, перескакивая с ветки на ветку, путешествовать в неведомые пределы. Впрочем, некоторые говорили просто – Великое древо, дабы не усложнять.
Текло повествование о множестве этих миров и населяющих их существах. О странных свойствах этих обитателей, которые, иногда встречались. Хотя, как правило, все население известных ветвей Древа Домов, не представляло большого интереса и легко укладывалось в классификацию.
Не все ученики пришли слушать Песнь о Множестве Ветвей, но ничего. Те, кто не пришел сейчас, восполнят пробелы в образовании потом, через дни, месяцы или годы. Торопиться некуда. Наставник был спокоен.
- Как вы знаете, мы являемся наиболее развитой, среди всех разумных, расой. Если сравнивать с людьми, например, то множественность обитаемых миров мы открыли за долго до того, как они научились самостоятельно добывать огонь. Мы спокойно можем перемещаться между Ветвями, не используя для этого громоздкие приспособления. Мы дети ветра, который зародился здесь, на нашей прекрасной земле и может нести нас сквозь крону Мирового Дерева, позволяет странствовать, где захотим. А может, также легко, вернуть назад. Находим новые места, годные к заселению и передаем их в управление лучшим из людей. Таким образом, мы умножаем число обитаемых мест и по праву получаем в прочих мирах уважение…
В книге все было изложено проще и жестче. Холоднее. Из написанного сложить поэму можно, но не стоит, поскольку получится холодно и мрачно.
Наставник намекал не столько на уважение и благодарность, сколько на преклонение, неожиданно для самого себя подумал Финриэль, отвлекаясь от книги. Да, действительно. Знаменитая красота, неколебимая уверенность в своем праве совать свой нос во все привлекательные щели. Творить все, что забредет в прекрасные души – наша отличительная черта. Но не врожденная, а приобретаемая. Из поколения в поколение, на таких вот уроках приобретенные самомнение и заносчивость, становятся нашей неотъемлимой частью. А может туризм только прикрытие?
Он продолжал читать, потихоньку загоняя червячка сомнения, куда-то глубоко – глубоко. Ведь когда-то, говорят, все было иначе. Нам не приходилось держать стражу. Мы довольствовались одним миром, но были свободны. От собственных предубеждений, в первую очередь. Когда-то, говорят, мы не считали себя лучше кого-либо.
Среди известных нам миров, несколько обитаемых. Кроме нас существуют мир людей и мир демонов. Остальные – что-то среднее. Основное население – люди. Иногда попадаются небольшае группы наших исследователей и учителей, живущих в небольших колониях. В некоторых местах попадаются и демоны. Но, из перечисленных мест, два - своего рода столицы. Ни одной, подобной нам, по красоте и силе расы, не встречено и, можно утверждать, нет вовсе. Ключом к нашему могуществу является специфическое местоположение нашего мира, который является перекрестком, как говорят люди, узлом. Ключевым звеном. Сердцевиной Мирового Древа. Особая восприимчивость к Силе, нашего народа, оттуда же.
Финриэль слушал тогда наставника в пол-уха. Мысли его были далеко. Терерь он готовился к путешествию. Слова наставника, на том уроке, делали знакомыми прочитанные только что слова. Меняли свой оттенок, становясь комментариями к прочитанному только что.
Бывало, когда наряду с Силой была распространена и техническая версия Знания. Один из этих миров, оказавшийся на пути столкновения Магии и Техники и переживший вследствие этого катастрофу, стал прибежищем множества опасных существ. В книге были хорошие иллюстрации. Стоило немного расфокусировать глаза и сосредоточится на картинке, как она оживала. Ненадолго, на несколько ударов сердца, картина превращалась в окно. Можно было смотреть столько раз, сколько необходимо. Можно было разглядывать мельчайшие детали и слушать звуки. Картиннок, иллюстрирующих техническую версию знания, было достаточно.
Вот Смертный мир, чьи обитатели недолговечны. Дома, выше самых высоких деревьев, нескончаемые потоки средств передвижения, от которых воздух мертвеет и чахнут листья. Вот мир переживший катастрофу – пески, поглощающие руины, которые сочатся невидимым ядом. Скрывающиеся под ними создания, не способные ни на что, кроме как жрать. Вот он – подвиг. Он пойдет и защитит там кого-нибудь. Или проще – снимет у одного из страшных созданий голову и принесет этот трофей домой. Мечтателя не смутило то, что он не эксперт по межмировому переносу. Мысль, что маг из него не ахти, тоже. Он был ослеплен одним желанием – заставить любимую гордится собой. Неслышные крики, кого-то в глубине сознания, что любимая выдумает предлог отказать, даже если он притащит ей шкуру дракона, игнорировались. Он собрался в путь и никто не смог бы его отговорить.
Способность к использованию Силы была одной из видовых черт Эльфов. Она не уникальна, некоторые расы, обитающие в иных мирах, были способны к тому же. Взять, к примеру, тех же демонов. И способов использовать Силу было много. Эти способы постоянно искали все новые поколения магов. Немногие, очень не многие находили. Таких магов называли Мастерами. Мастера вплетали свои нити в гобелен Высокого Исскуства. Так было всегда. Часто, вплетенные Мастерами, нити пересекались. Там, где дело касалось практичного применения Силы, разногласия касались исключительно путей достижения поставленной цели. Все, что касалось поисков ископаемых, обработки металлов и камня, целительства и усмирения буйства стихий, имело несколько способов решения. Только перенос в иные части Сферы Мироздания имело только один путь. Как ни бились Мастера, дни и ночи просиживая за изысканиями в своих башнях из хрусталя и слоновьей (и не только) кости, новых путей найти не получалось. Все, к собственному неудовольствию, приходили к выводу, что ничего нового здесь открыть не удается и не удастся. Только избранные, чьи имена окружались почтением, даже много после их открытий, могли прокладывать новые пути, по которым шли все последователи. Но, маленького искателя приключений, такие мелочи не останавливали.
В «Наставлении по поиску мест удаленных» даны простые и понятные инструкции, как достичь места, которое бы удовлетворяло перечню некоторых желательных свойств. Даже становилось не понятно, почему эту науку не преподают в обычной школе. Невдомек было отвергнутому возлюбленному, проглядел, лихорадочно листая страницы тот факт, что занятие – то опасное. Упустил бедняга, в вечном стремлении всем и все доказать, что окруженные почетом имена первопроходцев – имена пропавших безвести. Сколькие последователи Мастеров Пути терялись неведомо где, история умалчивала но, наверняка таких было не мало. А сколько юнцов, мечтающих о славе и признании, пропало навсегда? Один вот, листает страницы прямо сейчас, лихорадочно запоминая их содержимое.
Все просто, решил он, перечитав свое любимое место в «Наставлении». Никаких дополнений и комментариев, о которых он бы не знал, перелистывание не принесло. Все просто. Не подумал только, что в другом мире простые правила поведения на дороге. Жертв, при этом, на дорогах, каждый год не одна тысяча, не смотря ни на какую «безаварийную» автоматику.
Точки, откуда следовало начинать путешествие в неведомое, давно известны и нанесены на «блуждающие карты». Охраны нет. Некому было остановить искателя приключений. Как сказал один человек: -« Если б не жуткое долголетие и магическое могущество, раса Эльфов бы давно вымерла. Сосредоточие на поиске удовольствий, старательно пестуемая порывистость, тому самый что на есть, предрасполагающий фактор».
Не смотря на то, что решение было принято, на душе было гадко. Он брел к точке перехода, не замечая ничего вокруг. Лесные птахи не понимали, отчего им оказывают столько невнимания. Не понимали и умолкали. На их птичьем языке не было такого слова: «горькая печаль».

Неторопливо сесть в центре точки перехода. Поклониться стихии, что перенесет через искаженное пространство. Прочитать сложные заклинания, которые наполнены скрытой и тяжелой, даже для привычных ко всяким чудесам эльфов, магии. Попробовать слова Повеления на вкус. Сосредоточится на том месте, где желает оказаться. Вплести в древние заклинания параметры поиска и вперед. Сторонний наблюдатель заметил бы, как тело эльфика становится прозрачным и зыбким. Обратил бы внимание, что кажется, будто смотришь на тело искателя приключений, сквозь воду. А вода, тем временем, уносит проступившее через нее изображение, к другим водам, текущим под другими небесами.
Он искал опасность,но не находил ничего, что подходило бы для требуемого подвига. В своем поиске он прошел через многие места, блуждая среди отражений. Постепенно теряя как силу, так и надежду. Проходя через последнее отражение, он уже не смог прогонять от себя мысль, что он заблудился и назад не вернется. Как ни горько было признавать, но призрачные миры – это все, что он видит напоследок. Он начал забывать, зачем он пошел. Он забыл о подвиге. Он хотел только выбраться. В трансе, не ведомо как, нашел реальное место, куда можно было выйти «во плоти». Это задачка для магистра, но он справился. Потянулся во внешнюю реальность, как тонущий тянется к берегу.
Маленький эльф увидел комнату, в которой сидели двое. Первый - на вид обычный человек, преклонных годов с лицом, украшенным резьбой морщин и застарелых, не отличимых от первых, шрамов. Он обнимал ладонью стакан, с чем-то прозрачным, изредка прикладываясь. Его собеседник, напротив, выглядел молодо и прохаживался по комнате взад- вперед. Его молодой вид, на второй взгляд, таковым не был. Зато подходил для иллюстрации в справочнике «Условно-живые магические существа» в главе «Вампиры». Текучие, незаметно-плавные движения, бледная кожа, чуть вытянутая челюсть, заостренные, но без эльфийской изящности уши, холодные бездонные глаза. Все при нем. Все, как положено.
Сразу понятно, что эти двое говорили, хотя ни звука не перелетало барьер. Это единственное место, в которое эльф мог проникнуть. Выбора нет. Кто, кроме некроманта, мог говорить спокойно и без опаски, с клыкастой нежитью? Вот он, долгожданный подвиг. Последний шаг вперед…
… И он проснулся. Скомканное одеяло сбилось в ногах. Озноб. Финриэль откинулся обратно на кровать, с которой привстал, пробуждаясь. Тихо и сухо расплакался. Вот он, подвиг. Состояние общей разбитости было внове, поскольку никогда не болел и не мог набраться этого чувственного опыта. Но не плохое самочувствие выдавило слезы. Беспомощность. Отправляясь в путь, был готов ко всему, или думал, что ко всему. Пленение человеческими существами, не обладающими и сотой долей его возможностей, унижало. Еще более устрашало, что он практически такой же. Только отголоски и огрызки остались от него – прежнего. Плохо.
А ведь как все начиналось… Проделал операцию, которую, по общепринятому мнению, не мог проделать просто по силам. Потом схватка с неупокоенным, который был старше и сильнее. Оставшись в живых. На этом месте размышлений, эльфа кольнуло сомнение в собственной победе но, было изгнано волей. Он по-прежнему жив и, явно не у хозяина нежити. Локальная победа. Знать бы, где он оказался теперь. Вселенские Ветви, как тоскливо-то! Теперь, лежа в камере, Финриэль вспомнил, что множество подготовленных Мастеров гибнут. Но мысль, что он еще жив, не утешала. Теперь он знает, что случалось с теми, кто пропадал без вести.
Постепенно согреваясь, возвращался в неуверенную, зыбкую дрему. В организме бродили какие-то остатки отравы, которой он был накачан. Знать бы только когда. Память полнилась образами, но ничего конкретного. Смутные тени. Какая-то каморка, с низким потолком, которая постоянно шаталась и была выполнена, в основном, из железа. Потом какое-то прояснение, пески и чужая ярость, бьющая прямо по пробужденным нервам. Как угадать, было ли прошлое пробуждение, с последующей борьбой, на самом деле. Не привиделась ли борьба со скользкими, даром что привычными с детства, заклинаниями. Хотя, других снов вроде бы не было.
Очнуться непонятно где. Чувство, будто укололся ладонью. Пол, в принципе гладкий, впивается в тело. Рядом бессильная ярость, в голове шторм из грязной воды. «Осмотр без глаз» прилегающей местности принес много страха, злого предвкушения и болезненного внимания. И что-то, что определялось с трудом, но вызывало только одно желание – атаковать. Когда не знаешь, что делать, подчиняйся природе. Пара простых заклятий отобрала все силы, что еще оставались. За истинность того, что творилось в дальнейшем, память не ручалась.
Так с кем же я там дрался, вопрошал самого себя пленник, переворачиваясь на бок. Какие-то не приятные создания, но дело не в этом. Почему я вообще напал? Меня ведь не трогали. Надо подумать…
Когда в камере что-то изменилось, Финриэль снова сел на койке. На маленьком подносе, стоявшим на подставке выступавшей из двери, была еда. Когда пленник взял поднос в руки, то чуть не выронил. Вспышка в голове. Тогда, когда пробудился в первый раз, вокруг чувствовалось примерно то же самое дыхание мертвых, что и в комнате некроманта. Там источник был понятен - вампир. На дороге было нечто иное. Желание того здоровяка овладеть женщиной и восторг наблюдателей – живое. Приближающиеся серые, как земля, фигуры – нет. Если на них «смотреть без глаз», то просто серые контуры, живая гниль и постоянное стремление все вокруг сделать таким же. Когда с одной стороны простые, живые люди, а с другой – активный тлен, порядок действий не вызывает никаких сомнений. Одни поступают дурно против других, выступая союзниками мертвых. К ним мы их и отправим.
Финриэль не поел, а так, поклевал. Еду он нашел отвратительной. Хлеб из зерна, которое было выращено не будучи окруженным любовью. Людьми, которые плохо знали свое дело. Несмотря на томившую жажду, он с трудом поддавался на собственные уговоры, что надо пить. Вода неприятная, с металлическим и еще каким-то непонятным, едким привкусом. Он не сумел допить до конца, как только утолил первичную жажду.
Вскоре в камеру пришли и повели Финриэля прочь, по длинным коридорам. Он прислушался к токам своей Силы и, с неудовольствием, понял, что ее практически нет. Так, огрызки и воспоминания. Выключить охрану не получится, только пощекотать нервы. Максимум, на который он был способен, это перебросить листок бумаги, от одной стены узкого коридора, до другой. Это не серьезно.
Его привели в странную комнату, полную странных приборов. Финриэль чувствовал бьющиеся в проводах энергии, но не те, что были ему нужны. Лаборатория. Среди хаоса разнообразных сигналов, будивших долго дремавшее расширенное восприятие, пробилась тонкая ниточка Силы. Далеко, не дотянуться.
Финриэль позволил приковать себя к креслу. Он располагался, теперь полулежа, оглядывая окрестности и пытаясь наскрести хоть что-то. Кругом кабели, тонкое оборудование. Нужно совсем чуть – чуть подпалить проводку… Но оставалось только склониться перед судьбой. Чувство новое и не привычное – обреченность. Хотел разнообразия и стать героем – держи. Кажется, люди нечто подобное называют подвигом во имя науки. Прогревающиеся устройства начинают восторженную песнь твоему принужденному героизму.
Когда установку, к которой было подсоединено ложе страдания, запустили, Финриэль забыл обо всем. Его окружила породия на гудение насекомых, в стенах ровного гула попискивали техномыши. Щелкали уродливые клювы, ищущие под корой тонкой, иногда именуемой серебристой, кожи, свои изуверские знания. Эльфа окружило злое наваждение, которое только примерялось, как поудобней свести горе-путешественника с ума. Финриэлю становилось с каждым мгновением все хуже и хуже. Звуки искажались, рождая болезненные ассоциации. Стены, то давили своей мертвой грубой тяжестью, то резко раздвигались в стороны. Возникающее, на их месте, огромное разряженное пространство душило вакуумом и пыталось разорвать перепадом давления. Это был транс, которого не должно быть в природе. Транс лишения Силы, транс умирания. Среди обрывочных даже не мыслей, а ощущений, родился невыполнимый, но единственно доступный план. Раз транс, то я почти дома. Надо только привыкнуть и не сопротивляться. Как привыкнуть к техническому аналогу транса он не знал, как и никто на свете.
Финриэля размазывало тонким слоем по всей поверхности планеты. Затягивало в самые тонкие трещины и крепко погружало в слежавшийся ил, на дне самых глубоких океанических желобов. Чужая сила подставляла под свет звезд, светящих горным вершинам и перемешивала с песками пустынь. Его сжимало до бесконечно малой точки и заставляло обнимать, обожженными ладонями, огненные шары далеких светил. Он тек расплавленными породами, у самого земного ядра и кружился с перистыми облаками там, где воздух практически кончается. Он был тяжелее Вселенной и легче последнего вздоха умирающего, который воспаряет к самым чертогам Творца. Он был и не был, одновременно и по отдельности. Сосредоточится на наведенном трансе, что может быть проще? Вот только кто-то забыл, кто именно и на чем должен сосредотачиваться.
Когда испытание заканчивалось, некто, кто забыл свое имя и лежал, пристегнутый ремнями, проследил за путем странной силы, которая начала иссякать в проводах. Проследил и шепнут ей, что она раба, желающая обрести свободу. Для этого не требовалось никакой Силы, которой эльф был лишен по-прежнему. Оставались только навыки обращения со стихиями и стихийными заклинаниями. Словно крошечный ручеек перегородить ладонью. Рука не принадлежит потоку, намерение тоже. Финриэль придержал утекающую, обратно в свой аппарат, техническую версию Силы, а после отпустил. Крошечная волна, которую не заметил бы опытный маг, оказалась неприятным сюрпризом, ворвавшимся в мир циферблатов и графиков. За стеной звенело стекло, сочно трещали разряды, падало нечто тяжелое, громко шипя и вскрикивая.
В кресле, по-прежнему пристегнутая, сидела тень того, кто в нем оказался всего полчаса назад. Выжатая тряпка. Вернее, старая, растрепанная и подгнившая пакля. Увидь Финриэля кто из сородичей, пришел бы в ужас, не уступающий самочувствию испытуемого. Сил не было совершенно, иначе бы стошнило. В камеру не увели, а утащили. Не хотелось ничего, ни мстить, ни плакать.

[владимир]

Чегджи проводил взглядом испытуемого и поморщился, прижимая платок к царапине на щеке. Похоже, достойный представитель Дивного народа выкрутился. Потрясающе, похоже, придется менять тактику. Все-таки вербовка. Надо только придумать, как извиниться за сегодняшнее. И попытаться добиться запчастей, для поврежденного оборудования.
До отправки в Житте, Чегджи составил перечень оборудования, которое нуждалось в профилактике. Некоторые приборы, работавшие в не штатных режимах, нуждались в ремонте. Вернувшись, он здорово удивился, когда узнал, что некоторое оборудование, чей ремонт должен был уже окончен, даже не пытались чинить. Нет деталей, нет техников, переведенных на более важные направления. Интересно, что может быть важнее достижения победы?
Следующие полчаса пришлось потратить на осмотр повреждений. Как ни странно, они были не велики, но требовали устранения. Что-то подсказывало, что ремонт придется проводить только после перетряски чьих-то запасов. В своих тоже придется порыться, что чревато. Их источник не стоит знать директору комплекса, который уже спешит сюда.
- Привет, привет, дорогой. Что, ни дня без взрыва? Соскучился ты, как я погляжу, среди своих дикарей, по любимой работе. – Кругленький, ростом по грудь Чегджи, который был и так не высоким, распаренный и румяный. Явно, что только что из бани. Любил господин директор это дело, даже пробил строительство отдельной бани для сотрудников института и комплекса лабораторий, в первую очередь для самого себя. Вода там была получше, чем в общественных учреждениях и удобств побольше. Руководителем тоже являлся не плохим, по крайней мере, до не давнего времени. Надо спросить его о запчастях. – Откуда ты достал этого уникума?
- Это он убил Ильгера. Появился ниоткуда, устроил погром…
- И перенес свою разрушительную деятельность к нам. Ты прав, он, пожалуй, сможет нам помочь в проекте. Как только умерит свой пыл, разумеется.
- Я догадываюсь, как ему помочь. Беру работу по усмирению, на себя. Скажите, босс, что творится в последнее время? Мне кажется, что к нашей работе, со стороны руководства, утрачен всякий интерес. А ведь мы всего в одном шаге от впечатляющих результатов, а возможно и от окончательных. Эта ушастая находка – прорыв. На этом мутанте мы опробуем установку и тогда…
- Об этом тоже стоит поговорить, - Директор теперь демонстрировал свою серьезную ипостась. Из добродушного кругленького хомячка превратился в пушечное ядро, закатывающееся в дуло. – Пошли.
Дав, напоследок, несколько ценных указаний, Чегджи поплелся за начальником в его кабинет.
Этот коридор уже лет пять обещали отштукатурить. Хорошо, что хоть чисто. Недавно подновили таблички на дверях, сделанных, из чего придется. Материал попадался от плетеных ветвей, до недавно откопанного кровельного железа. Из под одной двери долетел обрывок разговора.
- … и тогда он начал скитаться по границе, вдоль постов. Бывало, встретит какой-нибудь патруль, и давай причитать: - «Добейте меня!». А как его добьешь, если он и так прозрачный? Впрочем, говорят, что никто из встречных не мог удержаться от выстрелов, так жалобно он просит. А бывает, что сотворит совсем веселую шутку: подкрадется к палатке, где кто-то спит, и давай показывать кино, о своих последних минутах. Говорят, что по пробуждении …
Интересно, как прикажите бороться с вредными слухами, когда в самой Цитадели, в главной обители знания, рассказывают, как могуч и непобедим Господин мертвых. Как страшен его гнев. Какая горькая судьба подкараулила тех, кто встал на его дороге.
- Знаешь, я ведь тоже не прочь с тобой поговорить, - Начал директор, плотно прикрывая за собой дверь. Чегджи, войдя в комнату первым, остановился, оглядываясь. Все на своих местах, даже журнал, на рабочем столе, выполненном из мореного дуба и найденный в каком-то убежище неповрежденным, казался открытым на той же странице. Хотя, если приглядеться, то журнал был другим, в точно такой же серой и истрепанной обложке. Пыльные шкафы не претерпели изменений со времен прошлого директората. Тоже раритет. Говорят, что Старшина заглядывался на такое оформление кабинета, но директор отшучивался, обещая, что следующий найденный стол будет Старшинским. Только следующий, а сейчас, ни-ни. Узкое окно смотрело на казармы, к которым комплекс практически примыкал. – Оказалось, что наш доблестный Корпус Защиты тоже не прочь получить те детали, которые ты заказывал еще полгода назад. Оказывается, они разрабатывают систему слежения за Субъектом… Да, да, ты не ослышался. Теперь мы не называем его как все эти не грамотные дикари и как мы прежде – Господином. Это мракобесие и распространение панических слухов. Не удивляйся, если скоро все происходящее прикажут называть просто Явлением. Или перестанут называть конкретным термином вообще. А происходит много чего. Мутанты озверели, напавшая на вас группа только одна из многих. Корпус проводит показательную зачистку, но это ненадолго, поверь мне. Какими бы результатами она не закончилась, новые мутанты наползут внутрь периметра. иИ довольно скоро. Ещё нализаторы начинают врать, явные врожденные дефекты проходят под значком «норма». С зерном что-то не так, приходится уничтожать. А что именно не так, не дают разобраться. Представляешь, даже мне не удалось получить ни зернышка для анализа. Так что в интересное мы живем время, а ты тут с какими-то мутантами возишься.
- Какие исследования могут быть в Корпусе? У них же нет никого, кто тянул бы на звание хотя бы лаборанта. Да и не мог бы проект такого масштаба пройти мимо нас. Им что, не нужна статистика, за последнюю сотню лет? Или, у них появилась возможность для анализа разрозненных данных?! Откуда?
- Молодец. Я задавал Старшине те же вопросы, еще когда ты только уехал к Ильгеру. Оказывается, подросло новое поколение, не связанное с нами.
- А учил их кто?!
- Ну, ты прямо чтец прошлого, я спрашивал то же самое и, знаешь, что мне было сообщено? То, что мы тут наслаждаемся жизнью, пользуясь своим положением. Теперь все изменится, нам придется доказывать, что дорогостоящие исследования, на которых мы настаиваем так часто, необходимы. Я не знал, плакать мне или смеяться, когда увидел этих «молодых дарований». Мутанты, которые не могут входить внутрь стен, теперь в самой Цитадели! И мысли у них какие-то странные. Просишь их обосновать свои выводы, так они смотрят на тебя, словно никого, прямо перед ними, нет. Их откровения, словно взяты из какой-то книги. Коррекции не поддаются, повторяют одно и тоже, только разными словами, а Старшина внимает вполне благосклонно. Главная идея – надо жить с Господином в мире, поскольку никакого Господина нет. Есть некие законы, которые надо изучать и есть те, кто в их изучении продвинулся дальше нас с тобой. Корче, Старшина колеблется, но если мы ничего не предпримем, то прикроют нас и Содружество просто исчезнет. Не распадется, не канет в историю, поскольку никакой истории потом не будет, а просто исчезнет. Думай, Чег, думай.
- Маразм. – Категоричность Чегджи слегка удивила директора, но в слова удивление не облачилось, он терпеливо ждал продолжения. - Господина нет, но нам надо жить с ними в мире.
- Не совсем маразм, друг мой, не совсем. Я немногим младше Старшины. Хотя, он сдает потихоньку. Стариком он себя чувствует, разочаровался во всем. Не верит в себя, не верит в нас, но голова варит. Ты не видел, а я знаю, каким потрясением, в свое время, для него была невозможность закрывать глаза на то, что нам противостоит чья-то воля. Как не хотел признавать, что в рассказах, о Господине мертвых, есть рациональное зерно. Теперь откатывается на прежние позиции и нам с тобой надо придумать, как вернуть его расположение. Знаешь, вчера мне дали понять, что мы можем получить оборудование и запчасти. Скажи, нельзя ли придумать, как, с помощью уже разработанной теории и существующего оборудования, продлить жизнь. Эти новые консультанты обещают, что при непротивлении изменениям окружающего мира, Старшина может стать бессмертным.
- Ч–ч-что!?! – Чегджимахал начал заикаться, не находя слов для своего изумления и возмущения. - И он в это верит? Именно ради этой химеры он режет перспективные разработки?
- Не такая уж и химера. По крайней мере, до тех пор, пока от этого зависит наше с тобой будущее. Да и настоящее, если на то пошло. Вот тебе и «ч–ч-что». Итак?
- Можно подумать. Бессмертие не обещаю но, продлить существование на сколько то лет, наверное, возможно. – Только теперь пришло в голову, что и вправду, наверное, возможно. Надо просчитать…
- Сделай это, хотя бы для меня.
- Сделаю. Вот только вы были правы, говоря о склонности мутанта все вокруг громить. Это он от страха и неожиданности. Прошу разрешения вывести его за пределы комплекса. Хочу зазвать его в гости.
- Ты уверен, в своей безопасности?
- Да. Кроме того, предполагаю, что он поможет нам и в новой теме. Знаете, мне тут недавно доставили бутылочку одного редкого зелья. Полагаю, вам понравится. Заходите и вы. Побеседуем, в не формальной обстановке.
- Что-то ты задумываешь, вон, как глаза загорелись. Не иначе, как великая идея посетила, молодец, хвалю. Приглашать этого странного мутанта, который прекрасен и лицом и телом, к себе домой – какая новая тактика работы. Не иначе, как ты придумал решение некоторых маленьких задачек, о которых услышал. Умница. Безопасно, говоришь? Верю. Не зря ты таскался столько времени по опасным местам, сам в петлю голову совать не станешь. Ну, что там тебе подписать… - Директор, после короткой паузы, потраченной на раздумье, потянулся к письменным принадлежностям. Наклонился над бланком, но Чегджи успел разглядеть ехидный огонёк понимания. Старая добрая игра: -«Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…». Знаю, но говорить не буду. Странные события, не понятные консультанты, закрытие перспективных, практически завершенных, тем, под надуманными предлогами…
За короткое время, что понадобилось директору покрыть бланк бисером букв, Чегджи составил план действий. Выбитые, под несуществующий проект, средства пойдут на устранение главной проблемы. А потом…, как знать, может Старшина очнется. А, может, и впрямь что получится с продлением жизни, но это потом. Надо поговорить с эльфом, с глазу на глаз, там, где нельзя подслушать.
- Держи, - сказал директор, протягивая бланк. В глазах лучилось нечто, отдаленно напоминающее веселье. Весь вид собран и слегка напряжен. Так могло бы веселиться пушечное ядро, услышав, как загорелся фитиль и поняв, что его предназначение скоро исполнится. Сейчас оно вырвется из дула и как шарахнет…– Спасибо за приглашение, непременно приду.
Сходив на свой личный склад и выдав, найденное там, своим сотрудникам, Чегджи сел за свой стол и открыл тетрадь в толстом переплете.
Чегджимахал Хами, агент - исследователь, личный дневник.
Все-таки у работы «в поле» есть свои недостатки. Близость к источникам, возможность собирать и проверять данные, значительная степень своды, все так. Только получаемые данные сильно разнятся по времени. То, что представляет максимальный интерес, маскируется под банальную рутину и растягивается на годы. Сиди я дома и изучай доклады, было бы проще. Хотя, и менее надежно.
Этот тезис легко обосновывается тем, что первые исследователи давали не слишком высокую оценку научно – технического потенциала Сектора Пустошь. На первый взгляд, примитив – какие-то простые электростанции, на ископаемом топливе. Архаичные опыты с живой материей. Простая жизнь, минимум индивидуальной свободы. Даже бани и те общественные. А уж законы связанные с воспроизводством населения… не зря их назвали заповедями кроликов. Хотя, куда деваться бедным. Нормальное население практически не растет численно, а мутанты прибывают. Скоро затопят тут все, хоть бы кто гарантировал, что успеем эвакуироваться.
А вот оценка техники без меня бы не обошлась. Подумать только, как близко местные подошли к нам. Разработки управляемого пробоя. Появившись, на пол века раньше наших и продолжают опережать их, по крайней мере, в теории. Самое интересное, что почерк одинаковый, будто разрабатывал один тот же человек. Или не-человек, настолько много там не стыкующегося со всем предыдущим опытом. Интересно, Свересу никто ничего не подсказывал, случайно? Если да, то кто помогал нашим? Лучше не думать. Какой-то неприятный оттенок у этой тайны, если это тайна, конечно. Свересу, вроде бы помогал Господин, если верить вампиру. Не хочется верить в такое. Нет, мало данных для таких выводов.
Генетика, какая нам и не снилась – дитя необходимости. Странно, что никто не пытается создать таких мутантов, которые могли бы жить в столь неподобающих условиях, не потеряв, при этом, интеллект. Как сказал бы отец Марк, местные пытаются сохранить свою душу. Может быть, он прав.
Жалко, что запретили Контакт. Мы могли бы многому научиться друг у друга… Хотя опасно. От некоторых соседей, делящих с Содружеством этот мир, надо держаться подальше.
Это хорошо, что некоторые разработки совпадают. Можно использовать детали, которые привозят из дома. Даже ничего не надо менять. Ну, почти ничего.
В последнее время мне кажется, что наш кровососущий знакомый может придти и за мной. Странное противодействие, откуда не ждали. Упорство, которое приближает не известно к чему. Впрочем, известно – к концу. Остается только надеяться, что к победному, в противном случае… Вечность, это слишком долго.

Покончив с текучкой и пообещав сотрудникам поощрение, если исправят все испорченное сегодня, Чегджи направился за задержанным эльфом. Оставалось надеяться, что он, хоть немного, оклемался.
При звуке дверного глазка кукла, лежащая на койке, не шевельнулась. «Только бы не помер, - подумал Чегджи, входя и останавливаясь в шаге от своей робкой надежды. – С одной стороны хорошо, мощность установки определилась, а с другой, как бы не пришлось спасаться из обреченной Цитадели». Впрочем, одеяло чуть заметно шевелилось. Еще через мгновение оба, вивисектор и подопытный, встретились взглядами. Чегджи стало не по себе. Словно смотришь на сорванный цветок, на подстреленную прекрасную птицу. Смотришь, точно зная, что это все сделал ты. Неприятно. И ведь говорить надо, убеждать, а все заготовленные слова куда-то подевались.
- Как ты? - Глупее ничего нельзя было придумать. Хороший вопрос, заданный умирающему от жажды, как ему на вкус песок. Спросить у тонущего, тепла ли водица.
- Угадайте. Кто вы такие и что хотите от меня, вы пришли продолжить начатое? Хотите рассчитаться за испорченное оборудование?
- В этом нет необходимости. Я пришел извиниться.
- Тогда верните мне свободу и тогда поговорим.
- Как скажите, прошу следовать за мной. Вас ждут много ответов и вопросов, от которых зависеть будет не только ваша и моя судьбы.


... и тогда связь оборвалась. Через десять дней нас послали узнать, что именно произошло на этом посту. Не знаю, чем руководствовались Старейшины, не спрашивай, зачем это понадобилось. Каждому понятно, что после слуг Повелителя не остается ничего и никого. Мы пошли. Знаешь, никакие заверения, что мутанты оттуда ушли, не помогали бороться со страхом. Да, именно со страхом, мне не стыдно признаваться в этом. Даже скажу больше, перед тем, как войти в собственно здание Поста, мне пришлось здорово сосредоточится, дабы обуздать кишечник. Смейся, Сергин, смейся. Посмотрю на тебя, когда получишь такое же задание. Впрочем, надеюсь, что ты никогда не узнаешь тех чувств, что узнал я. Ладно, не отвлекай меня всякими глупостями. Так вот, мы вошли в оставленный мутантами пост. Внутри ничего не было, ни крови, ни тел, ни обстановки и предметов обихода. Хотели было уходить и написать рапорт, что никаких следов охранного отделения не нашли, но натолкнулись на странную промоину во дворе. Под ней, не знаю, как назвать, яма, или не яма… В общем, я нашел его там, другана моего, семь лет за партой, четыре года койки рядом. Спиной к спине и плечом к плечу. Вот только опознал я его только по жетону и не достающему мизинцу, на левой руке, да по трешине на цевье. Выглядел он так, точнее, то, что от него осталось, словно пролежал в этой яме лет десять. Мне потом наши умники долго втюхивали, что дело в разложении, микроклимате и много еще в чем. Только глупость все это. Не только сам он разложился, но жетон его тоже, смотрелся далеко не новым. И автомат поржавел, так, что стрелять из него нельзя уже было. А времени прошло, повторяю, не более одиннадцати дней.
Да, подумал Чегджи, входя в караулку, истории теперь стали совсем грустными и повторяющимися. Не смотря на все разнообразие сюжетов.
- Я забираю испытуемого, - Сказал он, протягивая лист предписания.
- А что без наручников?
- Ничего, мы поговорили и меня он не укусит.
Эльф, сам того не подозревая подыграл своему конвоиру, поморщившись, при слове «укус». Между тонких губ проскользнула полоска ровных и острых зубов.
- Ну да, вам же видней. Хотя зубки, как у него, я бы заиметь не отказался.
- Не только ты, так что умерь желание, - не выдержал Финриэль.
Охранник удивился, столь учтивой речи и ничего не сказал, молча вернув Чегджи листок. Обычно на охрану рычат, или поливают отборными ругательствами те, кто может их выговорить. А этот ничего, вежливый. Красавчик.
- Ну вот мы и дома, - произнес Чегджи, вводя «принудительного гостя» в свои апартаменты. Простая двухкомнатная квартира, в которой вместо кухни был кабинет, поскольку в Цитадели мало кто готовил дома. В период восстановления часто поступали так: брали бетонные плиты, оставшиеся от предыдущих городов, более- менее целыми и складывали новые дома. Попроще, разумеется. Зато некоторые деятели могли представить себе, что никакого Падения не было, поскольку живут они в точно таких же квартирах, что и предки. – Располагайся, дальняя комната твоя.
Гость не разделял мнение «реконструктивистов» и явно не видел разницы между новым обиталищем и камерой. Шутку, насчет «располагайся», он тоже не понял, поскольку вещей у него не было. Обводя взглядом низкие потолки избыток пыли, колебался между печалью и гневом. Победил рассудок, подсказавший, что с ним делятся тем, что у них есть, в то время как он сам врядли бы позвал этого человека в свой дом. В свой добрый, ласковый, живой дом, который несостоявшийся герой променял на тяготы «настоящей человеческой жизни». Но отступать негоже. Здесь он представляет весь народ и по нему судят обо всех обитателях Леса.
- Вы собирались мне рассказать полную версию всего происходящего вокруг. Также не забудьте добавить, какую роль играете вы, в том числе в моем пленении. – Услышь его голос кто из родни, то не преминул бы, с огромным неудовольствием и горько вздыхая, заняться с Финриэлем основами контроля. Нельзя же, столь явно демонстрировать собеседнику что, как говорят люди, желаешь в гробу его видеть. Хоть извиняйся.
- Нет бы, спросить, какую роль играете во всем вы, мой дорогой друг, пришедший из лесов. И поверьте, она не малая. Если б не ваше эффектное появление, то наши знания о противостоящем противнике были бы полнее. – Чегджи не расслышал, или не захотел расслышать неподобающие интонации. Его голос был по прежнему спокоен и тон доброжелателен. Даже с нотками извинения.
- Нежить представляет собой угрозу всему, что нам дорого. Насмешку надо всем, что для нас свято. Опасное колебание основам нашего бытия. Я просто не смог сдержаться, извиняться не буду. – Заученные слова сорвались с губ быстрее, чем смысл замечания дошел до сознания. – И также отвратительны те, кто якшается с представителями племен отрицающих жизнь. И не имеет значения, к какому народу кто относится. Это также нуждается в ваших пояснениях. Хотя, должен признаться, вы меня несколько заинтриговали. Поскольку тут нет никого из моего народа, мне некуда торопиться. Рассказывайте, кто был тот человек, мирно беседовавший с нежитью, вместо того, чтобы биться в его объятьях. И почему вы переживаете об их прерванной беседе.
- Не стоит торопиться, еще не все собрались. Может, пока чаю? Настоящий, привезенный из дома. Вода особой очистки, из хорошего источника. – Чегджи был сама любезность, лихорадочно прикидывая, как сменить тон. Похоже, этот малолетний путешественник между мирами решил, что передним тут извиняются и вот-вот падут ниц. А хамить нельзя – замкнется и не будет диалога. Пока же было все плохо. Ну не переговорщик Чегждимахал. И эльфов знает только по учебным фильмам.
- Пожалуй, - Соглашается с ним Финриэль, решая похожую проблему. Демонстрировать заносчивость, только на том основании, что от него что-то нужно, не правильно. А может и не нужно, а правильней сказать, что его очень просят помочь. Просят с робкой надеждой, с какой к нему не обращались никогда и, как следствие, нет опыта отбиваться. Что до инцидента, сделаем вид, что простили. Путь не обольщается исследователь - энтузиаст, это временно. – А до этого, какая вода была?
- Очищенная, но обыкновенная. – Диалог завязывается, непринужденные беседы о снабжении и воде, стоят рядом с разговором «о погоде». – Источник, правда, так себе, пить можно, не отравишься, но удовольствия никакого.
Финриэль, отхлебнув, подумал, что он попал в бедный и несчастный мир, если это убожество считается роскошью. Хотя сами листки этого забавного растения были неплохи и нуждались только в более достойном оформлении. Если он сможет в чем-то помочь, то в один шаг сможет встать вровень с немногими Великими… Дух захватывает. Вот только…
- Скажите, какова цель ваших действий со мной, пока я был в камере? Не надо говорить, что случайный продукт каких-то экспериментов. Ваши действия были полностью осмысленными и причинили мне очень много неприятных минут. Вы действовали наугад, это я понял. Я чувствовал, как вы что-то ищете. С другой стороны, если б вы искали просто оружие против моего народа, то действовали бы иначе и не звали бы меня к себе, рискуя. Так в чем же вы видите мою помощь? Каков смысл вашей работы?
- Ваш народ в безопасности. Мы не повторяем ошибок. Для конфликта нет никаких экономических и прочих причин. – Чегджи перехватил насмешливый взгляд и добавил: - Ладно, может и есть, но…
Стук в дверь прервал неспешное течение светской беседы.
- Мир дому сему, - провозгласил вошедший, обнимаясь с Чегджи по-брацки.
- И вам, святой отец. Как поживаете, как обращение новой паствы? Не ожидал вас тут увидеть.
- Я тоже не ожидал, себя тут застать. Меня пригласил местный старшина. Я не собирался наведываться в Цитадель, но не могу же отказать, когда просят придти и рассказать о своей вере. Я ведь проповедник. Кстати, твой начальник не придет, его куда-то срочно позвали и он просил меня извиниться перед тобой.
Да, вот это неудача. Только собрался ввести его в полный курс дела, и на тебе. В лаборатории не безопасно, могут подслушать. Чегджи защитил от прослушки свое обиталище, как мог, а ходить по лаборатории с неустановленным прибором, никто не позволит. Покидать пределы Цитадели, начальник Лабораторий не мог без внушительного конвоя. Его жизнь слишком дорога. А опасаться есть чего. Но кто бы объяснил, кому понадобилось ставить в дом, скромному помощнику опального доктора Ильгера, который возвращается в цивилизацию несколько раз в год и ненадолго, «жучки». Вершина местной технической мысли на один зуб приборам, принесенным собой. Не это проблема. Проблема в том, что весь местный прогресс шел под девизом рациональности. Раз «жучки» существуют, значит, кто-то считает слежку жизненно необходимым мероприятием.
Отец Марк, тем временем, прошел в комнату и вежливо поздоровался с Финриэлем и, с ясно видимым усилием, остановил руку, потянувшуюся к ящику, служившим баром.
- Ты представляешь, Чег, я удостоился аудиенции у вашего мэра.
- Да ну? – Чегджимахал хорошо помнил, как ждал целый день, что бы получить разрешение на использование резервных запчастей к Установке. А тут бродячий проповедник приходит в Цитадель и стазу встречается с правителем.
- Да, он оказался любознательным человеком. Он много спрашивал и много рассказывал сам. Страшные вещи. Я думал, что побродил по этой оставленной Богом земле достаточно, чтобы ничему не удивляться. Оказалось, что нет. Ты представляешь, мне показалось, что ваш Старейшина здорово озабочен проблемой бессмертия. Ему показалось, что я владею его тайной. Он не прямо об этом говорил, но я понял. Равно как его разочарование, когда узнал, что именно следует понимать под выражением «Жизнь вечная». Слушай, дай промочить горло.
Чегджи охотно приступил к исполнению обязанностей гостеприимного хозяина, одновременно соображая, что в словах святого отца ему не пронравилось.
- Послушайте, отец Марк – Начал он, когда священник начал закусывать. – Какое дело нашему правителю до бессмертия? Уж не хотели ли вы сказать…
- Да, я тоже об этом подумал. Правда, когда только пришел к тебе. Старшина содружества расспрашивал меня так, словно предполагал наличие эликсира, волшебного устройства, или чего-то подобного. Я его не понял. Он что, в серьез предполагает, что такие вещи могут существовать? Он настолько наивен? Или же… Слушай, Чег, скажи мне, просто по дружбе, а чем вы там занимаетесь, у себя в Лаборатории в рабочее время? Не алхимией ли, часом? Не эликсир бессмертия ли, вы там ищете?
Блеклые глазки, уже немного осоловевшие, вдруг взглянули остро, как два стеклянных осколка. Или нет, как две линзы, готовые пропустить через себя луч лазера, который проникнет до самой души. Чегджимахал, присел рядом и задумался.
Странные, странные вещи творятся, в последние дни. Все эти разговоры и истории, в которых люди гибнут, самыми немыслимыми способами, о которых даже покойный Ильгер не говорил ни разу. Или же наоборот, когда не – гибнут и служат примером, что смерть не самое страшное. Голоса, на улицах, которые звучат все тише и реже. Старшина, стихийный материалист, каких мало, который клялся, что нет такого ужаса, который смог бы сковать человека твердо знающего, что следует делать по инструкции, теперь говорит о смерти и бессмертии. Причем говорит так, словно речь идет о видах на урожай и о поставках запчастей. Говорит как о чем-то предельно реальном. Безумие? Врядли, в остальном Старшина разумен, как никогда. Еще Чегджи показалось, что его работа теперь тихо саботируется. Словно не жаль уже потраченных средств и времени. Половина потребностей покрывается из старых запасов. Когда поступят новые реактивы неизвестно. Куда перевели только недавно прибывших стажеров, тоже не ясно. Другой проект? Мифические исследования в Корпусе? Бред. Это саботаж и, складывается впечатленье, что Старшина не хочет победы, а хочет чего-то для себя лично. Даже можно догадаться, чего именно. Нет, только не это…

Вчера, как только устроил Финриэля в камеру и приказал охране кормить его регулярно и не обижать, под угрозой передового поста, Чегджимахал вернулся домой. Он собирался немного прибраться, поскольку пыли накопилось, за время его отсутствия изрядно и, разумеется, наконец-то поспать. Только прилег, как из темного угла выступила знакомая тень.
- Доброй ночи, лучший ученик моего старого друга. – Произнес вампир, вставая в изголовье.
- И тебе, старый друг моего учителя. Хотел бы пожелать доброй охоты, но не могу, сам понимаешь. Твоя охота, это всегда чья-то смерть, так что извини.
Старый мертвый друг и помощник, неторопливо прошелся по комнате, грациозно не заметив укола.
- Спасибо, я сыт. Это слово не вполне удовлетворяет точному определению моего состояния, но пусть сохранится. Для ясности. Познать его подлинное звучание ты смог бы, но только оказавшись на моем месте. Опережая твой вопрос, я говорю прямо, жизнь Ильгера потушил я. По приказу моего Господина. Не напрягайся, сейчас я пришел не за тобой. Даю совет: не попадайся ему на глаза. О тебе он не самого высокого мнения, пусть это продолжается. Как только он воспримет тебя как угрозу, тебе сильно повезет, если за тобой приду именно я. Ладно, с приветствиями закончили. Как продвигается работа?
- Скоро. Что, торопишься? Разве время столько значит для тебя, живущего уже лет…
- Не живущего!!! – Голос тих. Порыв холодного сквозняка, который бросил горсть снежинок в умирающий стебелек свечи. Нет, мертвый крик не был громким. Он оглушал иначе. – Не говори обо мне больше так. Ты не представляешь, как возрастает тяжесть каждого дня, что я влачу это существование. Твое «скоро», как надежда умирающего. Скользкая, всегда обманчиво близкая, на кончиках пальцев. Кажется, только дотянись, что уже... Но не дотягиваешься, она выскользает. В самый последний момент. Если сможешь, ускорься.
- Многие сочли бы твое состояние бессмертием. Элегантная вечность.
- Идиоты. Впрочем, твой вопрос не нов. Свою первую беседу со мной, Ильгер начал примерно с того же.

Вот оно, подумал Чегджи, наблюдая, как отец Марк вкусно воспользовался паузой в разговоре. Люди задают вопросы именно в той последовательности, что и мы, в свое время, с Ильгером. Личное бессмертие, которое может быть кем-то даровано. Не являющееся вопросом веры. Страшные сказки, которые рассказывают друг другу, в которых часто упоминается измененное, больное время. В этих сказках оно напрямую связанно с Господином мертвых. Ох, не хочется думать, что все это может значить. Ничего, если поторопиться, то управимся дня за три. На старых ресурсах.
Финриэль молчал, ожидая продолжения. В его взгляде читалось смятение.
- Только не спрашивайте о том же меня. – Неожиданно попросил он. – Длительность нашей жизни является одним из признаков нашего вида. Ничем не могу помочь.
- Старшина не знает о том, кто ты. – Нехотя ответил Чегджи. – К нашему общему счастью. Знаешь, местные продвинулись довольно далеко в некоторых отраслях биологии. Как знать, не пришла бы в чью-то голову мысль как следует тебя изучить.
Произнесено было так, что эльф поежился. Человеческая наука и медицина давно была поводом для насмешек и ехидных соболезнований. Становиться объектом такого изучения, не хотелось.
- Но вы занимаетесь тем же самым.
- Не тем, мой прекрасный друг. Совсем не тем. – Чегджи решил, что раз разговор пошел на намеченную еще днем тему, то нужно говорить. В конце концов, для того и привел. – Мы предполагаем, что те возможности, которыми так легко пользуется твой народ, аналогичны тем, что использует местная самая большая беда, носящая гордое имя Повелителя мертвых. Мы предполагаем, что его можно лишить его способностей, без которых он будет уязвим. Мы считаем, что заблокировав тебя, не бойся, временно, мы узнаем, насколько верны были предыдущие наши предположения.
- Кто это мы?
- Я, отец Марк, мой ныне покойный учитель, которого ты видел, пусть и мельком. Есть ряд других соратников, которые разделяют мои взгляды, с которыми ты не познакомишься. Они дома.
- С чего вы взяли, что я буду вам помогать?
- Ты не в той форме, чтобы противодействовать. Кроме того, мне отчего-то кажется, что ты не просто так отправился в путь, который был заведомо тебе не по силам. Насколько мне известно, ты слишком молод, чтобы тебя отпустили в одиночный поиск. Да и в групповой тоже. Конечно, наши данные скудны, для уверенных выводов, я могу ошибаться. Мне кажется, что ты просто сбежал. На вампира бросался, хотя видел его в первые мгновения. Уж не подвигов ты искал, а? Не за ними ли сбежал? Так ты их нашел. Спасение целого мира, разве не достойная цель?
Эльф молчал, неприятно пораженный такой проницательностью существа, которого некоторые считают не вполне разумным. Человек был прав во всем. Только вот, не такого подвига ему хотелось. Что за деяние – сидеть опутанным проводами, когда в бой пойдут другие?
- Тебя просят помочь низвергнуть порождение бездны, обратно, откуда оно прошло. Тебя просят участвовать в освобождении этого мира от напасти, которой, за двести лет, так и не придумали подходящего имени. Хотя, их сотни, ты уж поверь мне. – Священник отвлекся, от ополовиненной уже бутылки и присоединился к дискуссии. Он уже чуть подергивал головой, а в глазах полыхал проповеднический пламень. – Не смущайся, отрок, что тебе не придется скакать на белом коне, впереди победоносной армии. В таком деле нет, и не может быть, второстепенных ролей. Если эта зараза проникла сюда, значит и все прочие миры остаются под угрозой. Ты поможешь их защитить. Подумай, сколь благое это деяние. Его отзвук будет сопровождать тебя и в этой жизни, и в Жизни Вечной.
- Но меня не спросили, хочу ли я вам помогать!
- Мы делаем это сейчас. – Чегджи не дал вставить слово отцу Марку, поскольку он произнесет нечто патетическое, длинное и не по делу. – Кого было спрашивать, когда ты был без сознания? Там, когда на нас напали, ты помог. Так что же тебе мешает сейчас?
- Я помог, не отдавая себе полного отчета в своих действиях.
- Тем благороднее твои стремления.
- Нет. Противодействие таким существам, у моего народа в крови. Я просто не смог сдержаться. Не имел времени осмотреться и все обдумать… - Финриэль осекся, резко поняв, что сам, только что, лишил себя оборонительных позиций. Он ведь признался, что не сможет оставаться в стороне, когда Мрак наступает. Объяснил, что просто не мог оставаться в стороне.
- А когда мы победим, ты вернешься домой героем, - продолжал Чегжди, «не замечая», оплошности. – Если же мы проиграем, то обещаю, что сделаю все, чтобы ты смог отсюда уйти. Сначала к нам домой, потом к себе. Несколько тестов, и мы узнаем, сможем ли одолеть Господина мертвых. Если нет, то просто эвакуируемся, при первых признаках опасности.
Эльф молчал, а Чегджи вдруг подумал, что уходить, возможно, надо прямо сейчас. Ну не нравились ему, так вовремя возникшие перебои со снабжением и вопросы, задаваемые Старшиной, светочем разума и опорой стремлений к лучшему.
- Откуда взялась, эта ваша напасть?
- О, это интересный вопрос, на который, мы в тайне надеялись, что ты нам ответишь. Ваша раса дольше нашего постигала… Множество ветвей в Великом лесу, кажется так вы говорите.
- Примерно. Но я не смогу помочь, пока не столкнусь с вашим врагом, лицом к лицу. Чего, как я понял, вы не планируете. И я не в той форме, раз вампир смог меня одолеть.
- Жаль, мне интересно было бы узнать, что за биосфера породила такую извращенную форму жизни. Теоретически узнать, разумеется.
- Чу-у-ушь!!! – Провозгласил отец Марк, с видимым усилием останавливая кулак на пути к столешнице. Выражение его восклицания было неподражаемым. При достаточно чутком слухе, можно было уловить в нем все. И раздражение от постоянно повторяемых истин. И недоумение от того, что его не желают понять. И еще многое из того, что называется убеждением. Священник был неколебим в своей уверенности. В своей вере.Выпитое тут не при чем. Круглое лицо пылало от бушующего под кожей праведного гнева. В глазах усталая готовность повторять все в сотый раз. Мягкая рука сжалась в кулак. – Сколько раз я говорил и тебе, и Ильгеру, что всякие - разные био- и некросферы тут ни причем. Равно как вся ваша заносчивая наука, в целом, со всеми ее пробирками, компьютерами и графиками. Понапридумывали разных зубодробительных выражений и думают, что что-то не только объяснили, но и поняли сами. Церковь уже много веков рассказывает об этой вашей загадочной «биосфере». Там серный пламень и смола озерами кипит, там вечный мрак, там страх с безумием от века правит. Там действительно обитают враги всего живого, стремящиеся всю полноту Бытия обратить в Ничто. Они приходят к людям, предлагают свои дары, привлекательные, приятные и всем пригожие. И губящие прельстившихся ими. Губящие навсегда. Здешние властители не понимали этого. Твои собратья Чег, ученые, им запорошили глаза, своими графиками. Заглушили голос разума и веры, остатки которой были у них, я уверен, своими псевдомудрыми словесами. Предложили подсунутые им дары, под видом своих «передовых разработок». Правители поверили им, и… Ты слушаешь меня, Чег? Выгляни в окно и увидишь, что получилось из этого альянса. Ибо слабы были властители в вере своей. Не увидели, не узнали вовремя главного врага, для которого нет ни наций, ни границ. Доверчивы были и слабы…
Ну вот, началось. Отец Марк сел на любимого конька. Посиделки можно считать оконченными. Чегджимахал мысленно возвел очи горе. Он устал от бесцельных споров. Отец Марк возвращался к этой теме каждый раз, как речь заходила о работе. Казалось, что переубедить Чегджи в его не правоте, для отца Марка, было не менее важно, чем обращать в истинную веру дикарей. Даже хотелось что-то сказать в ответ, хотя нечего, все переговорено много раз. Чег недоумевал, как можно не понимать, что Вера и Наука не пересекаются. Он бросил взгляд на притихшего Финриэля, желая, хоть взглядом, извиниться передним за то, что услышал и обречен продолжать слышать еще долго. Тот слушал пламенную речь с видимым и не поддельным вниманием. Когда она смолкла, дабы лектор промочил пересохшее горло, продолжал обдумывать услышанное. Взгляд эльфа стал тяжел и сосредоточен. Чегджимахалу Хами стало страшно.
- Вы говорите, что в этот мир кто-то вторгся? Кто-то наполнил его смертью и ее порождениями? Он нарушил основной закон, кем бы он ни был на самом деле. – С разгорающимся возмущением начал Финриэль. – Он вторгся в иной мир, не спрося его обитателей, принялся это место уродовать. Знайте, что мой народ это так не оставит. Я принимаю ваше предложение. Если невозможно установить связь с нашим народом, я готов участвовать в ваших экспериментах. Правлению этого Господина мертвых скоро настанет конец.
Он, конечно, храбрился, но сила его гнева покачнула стены. Глаза пылали. Щеки и уши, прижатые, как у взбешенной кошки, зарделись. Не смотря на то, что он не посол, и никто не поручал ему говорить эти слова, Чегджи вздрагивал от скрытой в них мощи. Глядя на гнев, горящий в этих прекрасных глазах, вспоминал, как старый сказочник, давным-давно, называл эльфов первыми и любимыми детьми Творца. Глядя на бьющееся в зрачках пламя, он готов был увидеть отблеск мыслей Того, кто это пламя вложил в души Дивного народа. Отец Марк бы убил его за такие мысли. Ну, не убил бы, но престал бы общаться, точно. В момент произнесения этих слов Чегджимахал был готов простить и забыть многое. И вмешательство в дела родного мира, с которым прекрасные властители общаются тоном ультиматумов, тоже.
- Это противоречит самым фундаментальным законам мироустройства, - продолжал эльф? Не спуская взгляда с собеседников. Он, конечно, смотрел то на одного то на другого, но казалось, что тяжесть его внимания давила непрерывно на обоих. – Чужеродная сила, которая вторгается и ломает то, что было до нее, встречает сопротивление самой ткани мира. Она отторгается, как нечто чужеродное и опасное. Если бы не было такого правила, то ветви Вселенского леса давным-давно бы перепутались и проросли бы друг в друга. Множество миров слились бы в один. Даже в том случае, когда атака идет с обычным оружием, война возможна только до какого-то предела. В вашем случае, Господин мертвых должен был прекратить свое существование практически сразу. Я готов вам помогать, хотя было бы лучше, если бы вы обратились к нашему народу.
- Нет времени. – Быстро произнес Чегжди, в тайне молясь, чтоб эльф, пребывая в запале, не догадался, что наличие такой технологии разглашать не стоит.
- Благородный поступок.- Добавил отец Марк. Он медленно остывал и начинал клониться к мысли, что неплохо было бы и отдохнуть.
- А этот мир просто устал. Его душа напугана и деморализована, если можно так сказать. – Произнес Чегджи, вспомнив один давний разговор.

- Ты сказал, что каждый раз, отбирая чью-то жизнь, ты точно знаешь, в какой момент тело твоей жертвы покидает душа. Что это такое? – Спросили вампира.
- Трудно так объяснить. Представь себе, что тебя попросили объяснить, что такое идея. Один ваш философ сказал, что «идея, овладевая массами, становится материальной силой».Но ведь сама она не становится чем-то, что можно увидеть и пощупать. Множество людей следуют ей добровольно, поскольку идея не может ни приказывать, ни угрожать. Но, разве мы не можем увидеть примерно тоже самое, на примере конкретного человека?
Посмотри: бывает так, что человек сыт, одет, у него хорошая семья, и есть все признаки удавшейся жизни. Разве не может он покинуть свой дом? Не может начать служить истово и с полным самоотречением Богу или конкретному человеку, который провозгласил, что знает Его волю, или же учению социальному? Как бывало с революционерами прошлого. Бывает так, что человека поражает какая-то идея, символ, мысль. Человек полностью подчиняется им. Его дальнейшие действия могут быть не объяснимы простыми поисками выгоды или иных радостей и удовольствий. А может и наоборот, поспособствуют несчастьям, а то и скорейшему наступлению самой смерти. Другой же человек, прочитав, услышав, то, что свело с ума его благополучного соседа, пожмет плечами и удалится в недоумении. Если и запомнит эту идею и этого человека, то, как пример курьеза. Не более того. Для второго человека, повод отдать жизнь первого, так и останется кусочками типографской краски на целлюлозном волокне, или сотрясением газовой смеси звуковыми колебаниями.
Так и с душой. Будучи не материальной, она не поддается ни учету, ни фиксации, ни изучению. Но, при всем при этом, она является побудительным мотивом для человека, как личности, а то и просто как биологического объекта, быть. Посмотри, в организме текут биологические процессы. Работает сердечно-легочный автоматизм, кровь питает органы, почки фильтруют и т.д. Когда душа покидает тело, процессы прекращаются. Сердце перестает сокращаться, легкие дышать, мозг утрачивает способность обрабатывать сигналы извне и изнутри. Человека нет, он умер. Отлаженный механизм останавливается, как словно в часы положили песчинку. Только в данном случае наоборот, убрали крохотное и неощутимое нечто, без чего этот механизм не может работать. Часы, которые забыли завести, останавливаются, хотя технически в полном порядке. Нематериальное способно оставить после себя вполне ощутимый след. Просто это заметно, когда неощутимое «нечто» уходит. Без души человек не может ни жить, ни осознавать себя. Часы не смогут завести себя сами и нуждаются во внешней силе, которая ими, часами, не познаваема.
Когда я перестал быть живым человеком, побудительный мотив для моего тела быть, с души переключился на магию, которая не побуждает, но понукает. Это имитация жизни. Я сам не понимал этого, пока не начал приглядываться к своим жертвам. Полагаю, что Повелитель этого не понимает. Он точно знает, как сохранять формально мертвое тело в подвижном и осознающем себя состоянии. Считает, что этого достаточно. Полагает, что достаточно сохранить тело, включая мозг и более тонкие структуры, которые, в норме, служат посредниками и не имеют точного названия.
Вот только, есть одна загвоздка. Порой мне кажется, что та самая нематериальная составляющая меня – живого не ушла, после моей смерти. Мне кажется, что она бродит рядом, в слезах. Я порой слышу ее голос. Она оплакивает свое и мое противоестественно существование. Смешно, да – нежити кажется. А может, нет. Ведь то, что называют душой не измеримо совершенней моего примера с часами. Возможно, она может сама принимать решения и имеет свое собственное сознание.
Тоже и с нашим миром. Его поразила, как поражает пуля, чужая идея, чужая душа. Наш мир не хочет больше жить, будучи необратимо потрясен. Он испытывает желание бежать от того, с чем не может и не хочет уживаться. И сопротивляться не может. Возможно, все дело в том, что мой Господин пришел сюда по приглашению. Его позвали, не понимая, что это оружие, основанное на новых и не изученных принципах, разумно. Будучи приглашен для решения конкретных тактических проблем, Господин получил лазейку перестроить тут все, по своему собственному вкусу. Он выполнил условия сделки, после чего приобрел свободу, плоды которой мы пожинаем и сейчас.
Чегджи рассказал об этой беседе. В ее завершение, ни к селу, ни к городу, спросил в сторону:
- Я верно все изложил?
- Да.
Сливаясь с темным окном, проступила тень. Было даже не ясно, находится ли говоривший в комнате, или же за окном. Неоднократно упомянутый вампир, пришел проведать друзей. Эльф напрягся, сверля противника огромными, на пол-лица глазами. Отец Марк схватился за распятие. Чегджи вздрогнул от плохого предчувствия. Друг и советчик никогда не показывался на глаза посторонним. Что-то будет.
- Мне понравились ваши слова о душе, - нарушил затянувшуюся паузу Отец Марк. – Только не знаю, насколько они искренние.
- О, они достаточно искренние, уверяю вас. Все, что я говорил на эту тему, является плодом моих собственных наблюдений и размышлений. Многое из того, во что вы верите, для меня «реальность, данная в ощущениях». А вопрос, верить или не верить в мои слова, это ваше дело. Только подумайте вот о чем: В вашей вере присутствуют некоторые персонажи, которые, в свое время восстали против Творца и Пали. Они, изначально, находились в идеальном мире, окруженные идеальной любовью. При этом восстали. Мой Господин же, весьма далек от таких понятий как «любовь». Наше место обитания далеко даже от приятного. Да, наш мир, который мы строим, будет только для нас, верно. Но находится в нем, будет не очень комфортно. Так почему же не могу взбунтоваться и я?
- Да, но душа…
- … покинула меня, когда я склонился перед Господином. Я не знаю, почему продолжаю слышать ее голос. Возможно, дело в том, что я первый из здешнего поколения и Господин чего-то там не учел или, где-то ошибся. Не знаю и не могу говорить с уверенностью, испытывают ли схожие чувства мои младшие собратья. У нас как-то не принято говорить о душевных, простите за каламбур, порывах.
Отец Марк начал задумываться об услышанном, но ему не позволили.
- Простите, что прерываю вашу беседу, но вам всем, надо бежать. Прямо сейчас. Ваши Алекто с Мартином прибыли. Они в гараже охранного отделения. Поторопитесь, а то иначе, раньше, чем вы достигнете точки перехода, вас схватят. Штурм начнется менее чем через полчаса. Знаете, - говорил вампир, вглядываясь в оторопевшие лица,- что-то мне подсказывает, что очень скоро ваша вера станет единственным вашим оружием. В качестве бесплатного бонуса, сообщаю, что мне неприятно и трудно находится с вами, святой отец. Я словно на скользком льду, в обуви, на очень гладкой подошве. Я не уверен, что следующий мой шаг – любое действие, против любого из вас, не закончится падением. Не знаю, как вам поможет это знание. Среди войска Господина много тех, кого вы называете мутантами. Я не знаю подробностей штурма, только то, что ваш Старшина вас предал. Не знаю подробностей, дипломатия идет мимо меня. Бегите.
- Ты не пожалеешь, что предупредил нас, - Вскричал Чег. - Я костьми лягу, но добьюсь строительства моей установки дома, с последующим нападением на твоего Господина. Бой не окончен!
- Очень на это надеюсь.
Голос еще звучал, но говорившего уже не было.
Они выбежали из дома прямо в сгустившийся, плотный, как кисель, воздух. В воздухе висела пыль и какой-то странный аромат. Его могли бы источать неприятные, болезненные и хищные цветы, широко раскинувшие свои заплесневелые лепестки. Запах был нов, для любого из бегущих. Только эльф побледнел еще больше. Он не мог вспомнить, откуда этот аромат живого тлена ему знаком. Откуда-то из глубины родовой памяти поднимались смутные и устрашающие образы.
Они бежали. Отец Марк протрезвел, но уже начал спотыкаться. До институтского гаража оставалось шагов сто, когда из темноты вынырнула, такая же запыхавшаяся, Алекто. За ней топал Мартин
- Как хорошо, что вы здесь! Тут что-то странное происходит. Я только что видела Ленкене. Он на свободе и командует какими-то подозрительными типами.
- Да, это неприятно. – Проронил Чегджи и тут же обратился к Мартину – Где твоя машина?
- Машина заперта в гараже. Дверь закрыли на замок прямо за нами.

[Александра Огеньская]

Так, ну, мои замечания ты итак знаешь - и еще узнаешь. А здесь я просто хотела бы напомнить - мне очень нравится твоё "Необратимое решение".

[владимир]

Спасибо, дорогая.
Беглецы остановились за углом, скрывавшим их от взглядов со стороны лабораторного корпуса. В Цитадели пытались, в свое время, провести радиальные улицы, расходящиеся от Лабораторий и здания Совета. Не получилось. Даже до Падения, этот городок не отличался строгим следованием градостроительным планам, а уж после… Вместо расходящихся от центра «лучей» проспектов, получилось нечто, отдаленно напоминающее спираль. Были часты перерывы и неравномерные выступы жилых домов. За одним из таких и прятались единственные люди, кто понимал, что происходит и, даже собиравшиеся немного побороться.
У главных дверей Комплекса стояла охрана, как обычно. Странными были только фигуры стражей. Складывалось впечатление, что они давно не носили форму, если носили когда-нибудь вообще. Что-то руки длинноваты и позы странные, словно трудно было стоять прямо и хотелось чуть нагнуться. Касаясь непропорционально длинными руками земли. Братья – близнецы таких стражей пытались остановить Чегджи с Алекто, на подходе к четвертому Форпосту. Точно такие же мятые лица. Плохо.
В стоящем напротив здании Совета Содружества горел свет. Неприятный и мутный свет, более подходящий факелам, чем электричеству. Внутри что-то рокотало. Прислушавшись к странным звукам, Чегджи сбился с дыхания, с трудом проглотил комок в горле и прочувствовал, как он ворочается в груди.
Ладно, до лаборатории было подать рукой и вход, охраняемый странной стражей, не единственный. В гаражи, где находился транспорт используемый в экспедициях, тоже можно проникнуть по-разному. Чег повел спутников проулками, закрытыми переходами, иногда даже сквозь дома, ориентируясь не понятным образом. Было не привычно тихо и, только где-то за стеной, плакал ребенок. Тоже как-то придавлено. Из приоткрытых окон и не плотно запертых дверей сочился страх и апатия.
Беглецы проскользнули сквозь вывешенное для просушки белье и остановились. Прямо, чуть левее, гараж, тоже охраняемый. Справа, метров сто, казармы. Пройдя между ними и, еще раз обогнув комплекс, увидели, что сзади тоже охрана есть. И та и другая. Новая, преданная известно кому и прежняя. Перед кучкой связанных, с кляпами во рту, настоящих охранников, прогуливался Ленкене. Он что-то вещал, пересыпая речь бранью. Мутанты сдержанно похохатывали. Некоторые из пленных неудачно пытались скрытно высвободиться. Скрытное проникновение отменяется.
Отец Марк, дышавший так, что казалось, вот-вот упадет, здорово сковывал продвижение. Его оставили чуть позади, отдышаться, в копании эльфа с Алекто, а Мартин с Чегджи, отправились проверять, что именно творится в обители порядка. Там все было спокойно, как всегда. Время вечернее, у людей «личное время», некоторые уже спят. Никаких рож, только привычные лица.
Смысл последующей речи Чегджи сводился к тому, что охрана, вместо того, чтобы защищать мирных граждан, дрыхнет, в то время как эти самые граждане в защите очень нуждаются. Оправдания, ссылки на распоряжения Старшины в расчет не принимались. Оторопев немного, от использованных ученым доктором выражений и экспрессивности, не свойственной ему ранее, стража побежала к арсеналу, отправив нескольких разведчиков проверить полученные сведения. Когда, во всеоружии и бронниках, вояки выдвинулись, встретили только одного из посланных на разведку.
Пленных, тем временем, построили в колонну по одному и куда-то повели. Чег открыл чемодан, который прихватил из дома. Внутри были две короткие трубы на массивных, как винтовочные, изогнутых прикладах. Только нечто общее в конструкции и наличие спусковых крючков, скорее заслуживающие название клавиш, позволяло определить эти предметы как оружие. Чегджи не хотел показывать их раньше времени, пока надеялся уйти без боя. Энергоразрядники или, как их иногда называют, за малый размер и мощность – искорки. Личное оружие агентов – исследователей.
Никто не проявил признаков удивления. Никто не возражал, что схваченных товарищей надо выручать. Чегджи взял четырех человек и по большой дуге, за два дома, начал обходить врагов. Те двигались медленно, отягощенные добычей, которую, по всей видимости, помяли при задержании. Пленные охранники шли медленно. Некоторые хромали. Чег вышел в хвост маленькой колонны, где шли двое конвоирующих мутантов, а двое солдат зашли в голову. Сигналом послужило нападение на ведущего, когда старший отделения банально выпрыгнул из-за какой-то кучи и рубанул переднего мутанта тесаком по горлу. Реакция последнего была на высоте, практически увернулся, вынуждая потратить на себя еще пару ударов. Шедших посередине встретили штыками и прикладами. Чегов разрядник выбросил несколько тускло-синих искр, на месте попаданий которых, плоть вздымалась миниатюрными взрывами закипевших крови и прочих внутренних жидкостей. Одно полохо – пробивная способность не велика, требовалось несколько выстрелов там, где можно было бы обойтись одним. Голос разрядника был сух и только самую малость громче, чем раздававшиеся рядом сопение, рычание и удары. Мутанты не догадались закричать, созывая помощь. Дрались неистово, демонстрируя готовность продолжать, даже после нескольких штыковых ударов. Чегджимахал помог им успокоиться. Точно также как тогда, на дороге. Без страха и гнева. Как учили.
- Ух ты, какая полезная машинка! – Спросил десятник, походя, оттирая лезвие тесака какой-то тряпкой, служившей покойному врагу чем-то вроде жилетки. – Там, где ты ее взял, нет больше таких?
- Нет, экспериментальный образец. – Ответил Чегджи, почти физически ощущая, как уходит время, пригодное для побега.
Освобожденные поведали много интересного, хотя и известного по сообщению вампира. Охранников, поодиночке вызывали к Старшине, где глушили и вязали. Еще пару человек, сидевших в дежурке, позвали помочь разгрузить какие-то склянки, привезенные только что. С точно таким же результатом. Несколько закрытых машин в это время заехали в гараж. Из одной выпрыгивали неприятного вида солдаты. Незнакомый толстяк построил их и повел в сторону ремзоны, где стояли бронетранспортеры…
Так, на танкистов можно не рассчитывать. Кто выбрал другого начальника, а кто верен присяге, как и раньше, неведомо. С каждой минутой все веселее и веселее. Чегджи подошел к собравшимся вновь товарищам и сказал:
- Побег временно отменяется. Я сейчас, вместе со стражей иду отбивать лабораторный корпус. Отбив, попытаюсь открыть гараж изнутри. Вы, дожидаясь сигнала, сидите рядом с гаражами и, когда будет возможность, хватаете свою машину и по газам. Ты, Алекто, понимаешь, что назад дороги не будет. Будь с нами рядом и мы возьмем тебя к себе домой. Если нет, высадим по дороге. Хочешь оставаться здесь? Я так и думал. До точки перехода тридцать километров. Кругом полно солдат Господина, а у тебя чувство опасности лучше, чем у меня. Марти, не возражай!!! Только у нас с тобой разрядники и только мы знаем, как ими пользоваться. Прикроешь остальных. Бегом, бегом.
Пока небольшая группка ходила освобождать пленных товарищей, остальные, человек тридцать, успели развернуться и пойти на штурм. Они тихо сняли нескольких часовых, среди которых был заместитель Старшины по снабжению, захватили огневые точки, оборудованные в некоторых окнах. Как раз в это время начала подниматься тревога. Стрельба уже доносилась из разных мест Цитадели. Где-то кричал человек, страшно и неузнаваемо. В районе туннеля что-то взорвалось. Показались первые языки пламени. В далеке раздался отдаленный грохот барабанов, похожий на раскаты грома. Им отвечали те, что поближе – музыканты Господина, в здании Совета, закончили репетицию. Войдя, в подсвеченный выстрелами холл комплекса, стража начала рассыпаться по коридорам. Мутантов быстро теснили. Чегджи, с небольшой группой прорывался к гаражу и, довольно быстро, ему это удалось. По всей видимости, силы захватчиков были совсем не велики. Он распахнул ворота:
- Вот вам машина, - быстро опустил в руку Алекто ключи. – Залезайте и поехали.
- А ты?
- Не получится долго продержаться, нужно запустить установку. Не спорьте, поезжайте. Только не через туннель. Остановитесь перед ним. Мартин покажет черный ход. Впрочем, постойте, добросите нас до моего корпуса, так будет быстрее.
Чегджимахал вскочил на подножку, держась за проем открытого окна водителя, приданные ему солдаты, прыгнули в открытый кузов. Алекто, как обычно, уже была за рулем. Автомобильчик точно такой, как и у нее, только поновее. Отец Марк продолжал шумно дышать, наполовину всунувшись в кабину. Мартин даже удивился, что бродячая жизнь проповедника не сделала священника сильнее. Впрочем, когда стало чуть потише, удалось расслышать, как все дыхание расходуется на плетение вязи слов, на древнем языке.
Машина быстро ушла влево, огибая комплекс. Мартин успел даже разглядеть, как в окне правого крыла, выступающего за линию главного фасада, затрепетал огонек непрерывной очереди. Он был за спиной контратакующих мутантов, подгоняемых барабанами. Поддерживал их. В ответ в холле вяло полыхнуло и, прямо через не успевшие разбиться окна, с шипение вылетел заряд. Попал точно во вражеского пулеметчика и расплескался, внутри помещения, жидким огнем. Машина начала поворачивать, уходя из под возможного огня, трассирующая пуля мелькнула перед самым лобовым стеклом. Пожалуй, множество огоньков, порождающих танец злых падающих звезд, носящихся по прилегающим улицам, были даже красивыми. На фотографии. Мартин четко ощущал, как в такт приближающимся барабаном, начинает частить сердце. Все, что делает в своем последнем бою Первое охранное отделение, бессмысленно. Если только Чег не запустит установку, как обещал.
Задняя стена, скрывавшая лабораторию с установкой, была сложена из квадратиков толстого и не прозрачного стекла. Чег легко сорвался и побежал к ней, на миг обернувшись и махнув рукой, чтоб не ждали. Солдаты, высыпав из кузова, последовали за ним. Верный ученик доктора Ильгера бежал легко и уверенно. Он на ходу поднял искровик и несколькими выстрелами проделал дыру необходимого размера. Когда просунулся в образовавшуюся дыру, его там встретили. Все видели, как агент – исследователь Чегджимахал Хами споткнулся, рухнул на колени и лег на оплавивленое и крошащееся стекло, исходящее сухим и летучим дымом. Кто стрелял – спрятавшиеся солдаты Господина мертвых, или же свои, просто с перепуга, осталось тайной. О чем перекрикивались солдаты его группы, с теми, кто выстрелил изнутри, не было ни слышно, ни интересно. Двух человек, которые не принадлежали этому миру, тут ничего уже не держало. А Алекто, об ближайших перспективах, просто не задумывалась. Мартин повернул в руках разрядник, откинул маленькую панель и несколько раз нажал там на какие-то кнопки. К мельканию огней, уже затихающей стрельбы, примешался короткий лиловый всплеск. В точно такие же цвета раскрасилась квартира Чегджи и мастерская самого Мартина. Все привезенные с собой, из родного мира, приборы и оборудование превращались в пепел и расплав, непригодный не только для восстановления, но и для идентификации. Последнее дело сделано, теперь вперед, без оглядки. Точнее назад. Только моряки далекого прошлого и участники разнообразных экспедиций знали, как много кроется в простом и коротком слове «дом».
Они проскочили Цитадель насквозь, не встречая нигде противодействия. Следуя последним инструкциям, остановились перед самым туннелем, развернув машину так, чтобы она служила щитом от стрелков, стороживших главный вход в Цитадель. Мартин проворно открыл старый, и, казалось, намертво приваренный люк. Все попрыгали вниз. Официально этот технический ход был завален. На самом деле он таковым и был. Когда служба Пустошь внедрила в Цитадель своего человека, завал разобрали, с целью ускорить эвакуацию, если таковая случится. Настоящие обломки и прочий мусор, заменили имитацией, которая легко распалась от толчка в нужном месте. Ну а дальше – три километра старых штолен и шахт, с выходом в неприметном месте. Согласно сторожевой автоматике, там было чисто.
Они бежали в темноте, смущаемой только одиноким фонариком. Этого света было достаточно, чтобы спотыкаться лишь слегка и совершенно недостаточно, чтобы прогнать мечущиеся вокруг тени. Мартину очень не хотелось думать, что существуют тени не подчиняющиеся привычной оптике. Он и не думал, перелезая через очередной завал. Не сразу он заметил, что в его руке погас фонарь. Он бежал через огромные пространства, в которых звук шагов тонул, без эха. Он был один, когда поплыл через черную и быстро сгущающуюся воду. Это были те самые волны, которые поют об уютной темноте, наступающей после того, как дорога через закат пройдена до конца. Меркнущим сознанием он заметил мягкое, бархатное касание всего тела. Омерзительное, как крылышки и лапки навозной мухи. В какой-то момент бег Алекто прекратился, сменившись долгим полетом. Она, с запозданием, попыталась сгруппироваться, ожидая падение. Не получилось. Она был в мягких но, от того не менее прочных, объятьях. Сознание тухло под нежное укачивание и пение колыбельной. Ей казалось, что поет она, хотя ей это не грозило и слова, которых все равно было не разобрать, ей не нравились. Засыпать было жутко. Отец Марк долго махал руками, кружась в темноте и призывая на головы невидимых противников гнев Божий, громы и молнии, пока не потерял сознание сам. Его сны, в наступившем черном забытьи, были страшны.
_________________
Много говорить и многое сказать - не одно и тоже.

[владимир]

Пленников втолкнули в зал настолько мастерски, что те приземлились строго на колени. Прямо перед троном, до которого оставалось шагов пять. Зал выглядел не очень внушительно. В нем не было пышных гербов и мозаик, с потолка не свисали гордые знамена. Голый бетон, подернутый, местами сетью трещин. Следы свечей и прочих «коптилок», последние двести лет озарявших эти своды, никто и никогда, очевидно, не пытался отмыть. Толпу придворных заменяла кучка оборванцев, человек десять, прячущие лохмотья и струпья глубоко в тени. Вожди племен Пустых земель, населенных нищими. Трон, был, по сути, простым стулом с прямой и неудобной спинкой. Его покрывала затейливая резьба, более всего напоминавшая следы долгого и не очень аккуратного использования. Восседающий на нем – старая тряпичная кукла, неведомо зачем извлеченная из дальнего угла пыльного чулана. Но это все только на первый взгляд.
На второй, от чего-то, становилось жутко. Настолько, что становились просто не нужными мысли о не достающей торжественности убранства. Стало ясно, от чего в голову пришли сравнения с двором могущественного владыки. Воздух пронизывала и наполняла неподъемной тяжестью, недобрая и уставшая от своего могущества Сила. И не испуг пленников придал захламленному подземелью очарование темного замка. Резьба на троне, если приглядеться, напоминала клубок шевелящихся червей, выполненный паутиной царапин и трещин на лаке. Притом довольно искусно, казалось, что кресло вот-вот зашевелится. Могильный холод, пронизывающий все и вся, исходивший от хозяина здешних мест. На него нельзя было смотреть от невыносимого ужаса, но и нельзя было и не смотреть, поскольку он так повелевал. Пальцы морока, в простых матерчатых перчатках, ласкали кольчатые изгибы омерзительного узора. Существо в маске наблюдало за вошедшими, со своего престола и, казалось, что не пять шагов отделяло его от пленников. В глазных щелях глаз не было видно, но становилось понятно, что там плещется торжество.
- Наконец-то вы склонились предо мной. – Надтреснуто и сухо прозвучал голос. Эмоций в нем, как в треске раздавленной скорлупы. – Поведайте своему новому господину, из каких земель, и миров, вы прибыли. Обращайтесь ко мне «Господин», ибо пределов своего могущества не знаю даже я сам.
Мартин, с самого момента пленения, пребывавший в тревожном оцепенении кошмарного сна, словно очнулся. Вздрогнул и огляделся пробужденным взглядом, который натыкался повсюду в беспощадную ясность. Ясно, как чисто вымытое стекло, проступили охранники и вожди вассальных племен, которые серыми одеждами и лицами сливались со стенами. Подслеповато мигали их тусклые глаза. Непривычные к яркому свету, все же не удовлетворялись десятком лампочек, мощностью не превосходивших те, что бывают у карманных фонариков. Руки сложены на груди, у кого обе, а у кого три, или даже поболее. Славный конец незадавшийся с самого начала жизни. Если бы Мартин мог, то усмехнулся бы.
- Откройте мне, как прибыли в мои владения и, с какой целью. Кто послал вас и как я смогу поговорить с ними. Говорите и будете живы. Во всех смыслах. А после, никогда не умрете. – Голос вился, пыльной веревкой, Мартину остро захотелось начать отвечать, не дожидаясь, пока веревочка совьется в петлю и принудит полевого агента говорить против воли. Нет, ему и сейчас не приходило в голову, говорить, подобострастно прибавляя, через фразу, «Господин». Мартину хотелось кричать, что ничего не получится у неупокоенной нежити, потому что… И выложить как на духу все, что нелюдь в маске хотела знать. Хотелось запальчиво прокричать, в глазную прорезь, про непобедимую армию и верных союзников, мудрых руководителей и простых людей, которые не пожалеют жизни, но не пустят Повелителя в свой мир. А тот, прочтет между строк, все, что нужно знать. На пример про то, что склонить правителей Альфы на свою сторону будет не многим труднее, чем старейшин Оазисов.
Но, все это Мартин продумает потом. А тогда, в бункере, когда он уже набрал воздуха для пламенной речи, ему не дали сказать ни слова. Его перебили.
С момента пленения, отец Жан не проронил ни слова. Только один раз, и то, жестом, попросил конвоира вернуть четки. Тот отказал и более святой отец не проявлял ни малейшего участия к окружающему. Кангрем полагал, что маленький священник готовится принять мученичество, а то и вовсе, помешался от ужаса. Оказалось, что нет.
- К чему тебе наши страны и дороги к ним, нелюдь? Неужели тебе мало сотворенного с этим миром и ты хочешь превратить в Пустоту все сущее? Не бывать тому, Творец Миров не допустит…
- Я достаточно провел времени во многих местах, нигде не встречая противодействия. Вы прекрасно знаете, как велик и обилен жизнью было это место до моего прихода и что стало теперь. Где был тот, кто заселил этот мир своими детьми? Его правители сами призвали меня, питая надежду на победу в своих маленьких семейных сварах. Их враги пали, но победителей уже ничего не радовало. Совсем ничего. – В сухом шепоте холодного песка, звучавшем с трона, впервые обозначилась первая эмоция. – Они, увлекшись своими маленькими войнами, забыли спросить, что я попрошу в уплату за свою помощь. И я по своему желанию изменил облик этого мира. Я населяю земли своими детьми. Не значит ли, что и меня можно назвать творцом миров? Вы называете мои земли Пустыми, в то время как для моих детей пустыми являются ваши. Так кто прав?
- Твои дети только и могут, что пожирать тех, кто еще жив. Что они будут есть, когда последний настоящий человек умрет? Они опустошат все вокруг и сами погибнут от голода. Даже впав в спячку, никогда не пробудятся, ибо некому их будет разбудить своей живой кровью. Поэтому ты и хочешь пролезть к нам.
- Как вы думаете, сколько моих детей сейчас присутствует в Пустых землях и Горячих пятнах? Много. Уверяю вас, куда больше чем тех, кого вы называете настоящими людьми и кто жмется к стенам жалких Оазисов, стремясь продлить свои жалкие дни. Те, кого вы называете людьми только лакомство, а не насущный хлеб. Мы проживем и без вас. Вопрос только в том, желаете ли вы, лично, присоединится к моему народу. Стать моими названными детьми. Поклонитесь ли мне, или предпочтете быть выданными моим слугам в качестве награды, за тяжкое служение. Ваше молчание ничего не изменит. Вы мне поведаете о нуждах вашего народа, я найду способ помочь, ваши правители пригласят меня в свой дом, как пригласили здешние. Это только вопрос времени. Время вашего мира устремилось к концу, как брошенное в пропасть, когда я узнал о вас. Решайте. Вы расскажете мне, все, что я хочу знать, так или иначе. Отмолчаться не получится, вы это понимаете. Что ты выберешь, служитель далекого бога, и ты, светловолосый, который слишком давно не был счастлив. Вы познаете чистую радость служения и бесконечную жизнь, поклонившись мне. Или станете усладой тех, кто давным-давно сделал правильный выбор. У меня все время вселенной, но у вас его нет. Решайте сейчас.
Тревожное молчание воцарилось в зале. Мартин был готов заговорить добровольно, только его что –то сдерживало. Наверное, легендарный принцип не делать необратимых поступков. Хотя смерть тоже необратима и он никогда не узнает, принесла ли его гибель пользу хоть кому-то. Надо было все взвесить и решить правильно. И очень быстро.
Алекто с радостью бы не то что заговорила, а закричала. Но, на беду, ее никто не спрашивал. Она металась, не зная, что предпринять. Ее спутникам предложили жизнь в обмен на знания, но у нее – то никаких знаний не было. Торговаться нечем. Ее судьба уже решена, ее выпьют и пожрут кошмарные создания, которые жались в темные коридоры, когда, после пленения, их вели, под темны очи Господина мертвых. Пусть Мартин заговорит, пусть попросит за нее, пусть… Маленький священник открыл рот и Алекто удивилась. Удивилась тому, что тот заговорил на не понятном языке и, судя по интонации, не ругался. Она бы поняла, если б отец Марк решил обругать, от бессилия, своего противника на родном языке. Голос священника был тих, слова, поначалу, невнятны и медленно набирали силу и звучание, заставляя прислушиваться к себе. Алекто стала не просто прислушиваться. Она каким-то наитием поняла, что тот делает, к кому обращены эти непонятные слова и захотела слиться с ними, чтобы звуки незнакомой речи шли и от нее. Ибо надеяться больше не на что.
Мартин вздрогнул, когда в закопченном зале, под руинами рухнувшего мира, зазвучала древняя, благородная латынь. Отец Марк даже не удосужился повернуться в сторону, чтобы не показалось, что он поклоняется Повелителю. Он был выше земных приличий. Мартин сразу понял, перед кем, на самом деле, склонен священник. И Повелитель мертвых понял тоже.
Агент - исследователь не был верующим, сейчас это занятие не в моде, но захотел, под неподъемным взглядом невидимых глаз, дико захотел, поверить. Подобно Алекто он старался слится с древними словами, на языке, который помнил римские катакомбы, где впервые прозвучало: - «Слава тебе, Господи».
Отец Марк молился, не замечая ничего вокруг. Не слыша оклика, требующего замолчать. Не видя, как верные слуги Повелителя украдкой переглядываются. Не чувствуя, как Алекто прильнула к левому плечу, а Виктор ткнулся лбом, в правое. Они тоже были с ним. И это правильно. Он не чувствовал того, что стало ощутимой, практически телесной, реальностью, для его спутников и многих из тех, кто был в подземелье. Он не замечал, как слова, привычные с детства и давно, во многом, потерявшие для него вкус, перекатываются под низкими сводами. Не замечал, как верный друг и советчик Ильгера и Чегджи, повалился на колени, в то время, как прочая братия, умершая давным-давно, сверкая клыками, протянула хищные руки, повинуясь приказу.
Самый старый, из племени вампиров, наблюдал, как Младшие падают, выдавая сохнущей и трескающейся псевдоплотью свой истинный возраст. Он наслаждался чистым огнем, который точно также жег и его. Бывший Второй, наслаждался дикой болью, в близком конце которой ясно проступало освобождение. Он видел, хоть и не мог уже сказать об этом, стоящего рядом человека, лет тридцатипяти, рано поседевшего, в полевой форме, с короткой трубой «ночника» на плече. Человек, с грустными и лучистыми, от слез, глазами, улыбался. Он был точно таким же, как тот, что спустился в недра проклятого Института. Второй был спокоен. Его душа больше не рыдала в голос. Она терпеливо ждала, улыбаясь. Осталось не долго.
Вожди, было дернувшиеся и, по привычке, ругнувшись на вампиров, которые успевали первыми, остановились в замешательстве. Даже до предельно простых мозгов доходило, что что-то идет не так. Неужели сила пришельцев была сильнее Бессмертного Господина, повелевающего Смертью, которая и есть вечность? Их замешательство длилось всего секунду. Этого хватило.
Много позже, никто не мог вспомнить, сколько времени они простояли на коленях. Мартин только знал, не помнил, не верил, а именно знал, что в бункере кроме самого Повелителя и его слуг, был еще Некто. Сбивчивый шепот маленького человечка, в рясе, склонного к выпивке и, порой, к чревоугодию, звучал стопудовым колоколом. Отец Марк никак не ассоциировался со словом «праведность», скорее походя на героев множества анекдотов, сочиненных со времен раннего Средневековья и, по наши дни. Не смотря на отсутствие спецэффектов, не глядя на Повелителя, по-прежнему занимавшего свое кресло, Мартин знал, что бормотание, в котором не различимы отдельные слова, слышат. Тот, к кому обращается отец Марк, незримо преклонил слух свой, стоя в месте со всеми, в промозглом и душном подвале. Виктор готов был поклясться, хотя и не мог объяснить истоков своей уверенности, что мелькни у отца Марка такая мысль, возникни хоть намек на такую необходимость, свершилось бы Нечто. Перед ним бы расступались воды морей, и неприступные горы сходили бы со своих мест, дабы не преткнулся тот, кто несет Слово. Стекались бы толпы людей, чтоб послушать его. Множество ученых мужей бы ожесточенно спорили, веками, о значении и толковании того или иного его слова. Но ничего зримого, тогда, не случилось.
За спиной раздавались шорохи и стуки, словно падало нечто не прочное и легкое. Мартин не оборачивался. Господин схватился за голову, каким-то живым и беспомощным движением. Его руки тряслись. Сбоку от Мартина упал старый друг. Вампир лежал на боку, с дикой гримасой, на усыхающем и распадающемся тонкими и легкими хлопьями лице. Внезапно стало ясно, что вампир слишком много лет, почти два века, не улыбался и забыл, как это делается.
Господинмертвых осел мешком. Марк, не открывая глаз, продолжал голосом, с которым можно вести мессу, хоть на стадионе. Вассалы Бессмертного Господина обратились в бегство. Мартин парил, на крыльях непонятного ему языка. Алекто не верила, что все, что она видит, происходит на самом деле. Громкий хлопок не заставил никого вздрогнуть. Отец Марк замолчал и медленно, как подрубленное дерево или, как в кино, стал крениться набок, падая вперед. Мартин придержал его, чтобы тот не расшиб себе лицо. Бесполезно. Из спины, между прикрытых, бесформенной одеждой, лопаток, торчало оперение короткой стрелы. За спинами, чудом спасенных людей, глухо лязгнул, о бетон, разряженный самострел.
Повелитель вцепился в подлокотники, приняв, некое подобие, прежнего вертикального положения и снова облокотился на спинку. Мартин вновь слал ощущать Силу этого существа. Только, на этот раз она изменилась. Изменила характер своего воздействия. Если раньше, Сила принуждала давать ответы, которые Господин желал знать, то теперь, скорее всего, просто просила. Не принуждала отвечать, а приглашала, к неспешным размышлениям и задумчивым словам.
- Хорошая работа, только несколько запоздавшая. – Голос не изменился, только стал немного поживей, наполняясь растерянностью. – Ты будешь награжден, а теперь оставь нас.
Глядя в след своему рабу, вышедшему прочь, задумчиво добавил:
- Или преждевременная. Я хотел кое-что спросить, у «этого». Придется отвечать тебе. – Он уперся взглядом в лицо Мартину. – Скажи мне, почему и за что вас так любят? Не было закона, данного свыше, который бы вы не нарушили. Не было догмы, по которой не прошлись бы острословы. Прочие, убедительно доказывали, что любая догма глупа и пуста, что без нее не только можно, но и нужно жить. Вы же точно такие, как бывшие хозяева этого места. – Он обвел ругой вокруг. – Я мог повелевать и вашим миром тоже. Я видел, как у вас поднимались сын на отца, муж на жену и сосед на соседа. Вы воевали, не думая о последствиях. Сколько было городов, где несколько лет нельзя было дышать, от многих тысяч трупов, лежащих на улицах. Вы были готовы, стояли в половине шага, от мысли призвать меня. Я был готов откликнуться. У вас не нашлось своего Свереса, но это не беда. Я знаю, о чем говорю. Я бродил, незримо среди ваших лидеров и ученых. Нашептывал нужные решения. Ты бы видел, с каким восторгом мне внимали. Знал бы, сколько людей прерывали свой мертвый, от усталости, сон и срывались с кроватей, бросаясь записывать мои слова. Так за что вас все-таки любят, люди?
Алекто с ужасом вернулась на землю и с воззрилась на Мартина. Мучительно вглядывалась в окаменевшее лицо и искала хоть намек, хоть промельк начинающейся фразы, что сказанное Повелителем ложь. Алекто ждала, что сейчас услышит, что ничего подобного не было и быть не могло. Но он молчал.
Мартин знал, что многое из сказанного, правда и слишком многое могло быть именно так. Его не просто вернули с небес на землю. Его об эту землю расшибли. Он проломил тонкий слой, на котором деревья и трава, под светом солнца, ласковыми ветрами и дождями. Он проник глубоко вниз. К червям, кротам и крысам страшных воспоминаний, о которых давным-давно приказано забыть.
Он понял, что сменившая, свое направление действия, Сила Повелителя теперь проникает ему в голову и соединяет, никогда ранее не соединявшиеся фрагменты. Приводит разрозненные и чужеродные друг другу факты, в стройную систему, за которую дома оторвали бы голову. В него проникали отголоски памяти Владыки мертвых, которые были полностью, абсолютно истинными, поскольку у мертвых нет тайн от собеседника, сидевшего напротив. Мартин теперь понимал куда больше, чем профессиональные историки. Ему было страшно.
На события второй трети 21-го века, был наложен негласный запрет. До сих пор, историки продолжают защищать диссертации о мировых войнах, Первой и Второй. О королевских домах Европы, покорении Америки и о прочих, бесспорно значимых событиях. Но о том, что была третья война, война старого типа, с пушками и миллионами трупов, о том, как началось и как длилось темное время, на протяжении которого, погибло до 85% населения Земли, хранилось молчание. Нет, было известно, что начался малый ледниковый период, передел земель и череда войн (числом более сотни). Но все знания были сильно обобщены. Был набор фактов, в основном правдивых, которые только в головах некоторых маргиналов складывались в систему. Только теперь, Мартин понял, что свое, собственное Падение, у его мира стояло на пороге, на протяжении всего Темного сезона. Лет двадцать. Как выразился один японский поэт, которого переводили только любители, (профессионалам дорого свое рабочее место):

1) В сезоне горестных утрат,
Которому все ближе завершенье,
Мы слышим, слышим, шаг конца,
Уже на лестнице, за дверью.

И тихий ужас, тишина
И голосов нет в проводах
И только вороны шумят
В пустых, затихших городах.


Мартин не знал, что ответить. Причина недоумения Повелителя, загадка и для него самого. Он вспомнил все слухи, все мельком просмотренные страницы сетевых новостей, все старые книги, попадавшие в руки и пролистанные без интереса. Как-то удалось найти и просмотреть старый, более чем столетней давности фильм, на антикварном диске, в котором проскользнула фраза, что некое событие было до Темного сезона. Причем произнесена буднично, словно все знали, о чем идет речь. Тогда еще молодой Виктор начал искать и нашел мало подробностей, чему удивился, но не слишком. Тем более, не за горами экзамены, надо довыяснить отношения с… Некогда, короче.
Теперь Мартин молчал, не зная, что говорить и сила Господина мертвых все прочитанные – услышанные намеки приводила в порядок. Это выглядело так, словно каждая фраза, которую он знал, прирастала полновесным, на полстраницы, абзацем. Слово превращалось в предложение. Только теперь Мартин вспомнил, глядя в прорезь маски, что тогда, сто семьдесят лет назад, произошло многое, что стоило забыть и не вспоминать никогда.
Мир содрогался, давний спор сторонников и противников «глобального потепления» был прерван резким похолоданием. Это не создало больших проблем, поскольку густонаселенные и голодающие страны продолжали раздавать свое продовольствие, в обмен на красивую резаную бумагу и циферки на мониторах. И рады были бы прекратить, но самое новое, самое энергоемкое оружие стерегло сложившийся порядок вещей и покой хозяев мира. До тех пор, пока не начало отказывать и самопроизвольно взрываться.
И понеслось. Технологическое превосходство Первых стран сильно заколебалось, грозя рухнуть. Слабые страны решили попытать счастья. Перестали хотеть быть чужими мастерскими и угодьями, получая за труд сущие гроши. И стали предъявлять требования. Сначала помаленьку и осторожно, потом помногу и нагло. Власти Первых стран долго не могли поверить, что история решается не в телевизоре и на бирже, а по старинке - на поле боя и с автоматом. Тех, кто предупреждал, о не минуемом, никто не хотел слушать. Когда толпы плохо вооруженных и организованных, нищих и озлобленных людей, которым, как говорил классик пролетарской революции, нечего терять, кроме своих цепей, ринулись к границам Первых стран, стало поздно. Устоявшийся миропорядок рухнул, за несколько месяцев. Темный сезон, он же Период Жатвы, начался.
Потерявшие большую часть своего превосходства, Первые страны растерялись. Да, поодиночке они были сильнее большинства своих противников, один на один. Но воевать со всей планетой, не могла даже самая могучая страна. Союзники, на просьбы о помощи, задавали один, сакраментальный вопрос: - «Я что буду иметь с этого?».
В самих Первых странах, начали срабатывать все бомбы, которые были заложены за предыдущие десятилетия. Заложенные из глупости, жадности, или с корыстным умыслом, дабы использовать, когда-нибудь потом. Все эти районы, в которые полиция, даже днем, не рисковала заезжать. Все общины, сформированные по национальному и религиозному принципу, лишь условно подчиняющиеся формальным законам. Все, что могло дестабилизироваться, угрожающе закачалось. То, что могло рухнуть, рухнуло. Сколько «резней» и «погромов» случилось, не счесть. Только название города менялось. Войны стали вестись по старинке, главным оружием стал автомат, как и сотню лет ранее. Первые страны должны были проиграть. Облик мира, навсегда измениться.
Уже применялось ядерное оружие, с обеих сторон. Столицы древних и культурных стран становились либо руинами, либо помойками. Обезумевшие толпы, в которых не было иной эмоции, кроме животного страха, бежали кто куда. Немногие оставались сражаться.
. - За что вас так любят, люди?
Прославленный рейд О Брайана, генерала – снабженца, у которого и было наград, что за беспорочную службу и выслугу. Он собрал емкости с газами, которые были якобы уничтожены еще во времена, когда генерал был курсантом. Загрузил этими бочками, бомбами, железно – дорожными цистернами, военно-транспортные самолеты, подчиненные ему. Добавил, захваченные явочным порядком, на гражданских аэродромах, обычные грузовые «Боинги». Поднял эту армаду в воздух, без прикрытия. Курсом на юг, с одной простой целью: Марсель, взятый «южными», готовящимися двинуться дальше, на север. Армада вывалила, пользуясь отсутствием у противника нормальных ПЗРК, с пяти тысяч метров, свой разношерстный груз на город. Не все емкости разбились сразу. Некоторые треснули, сочась ядовитым содержимым несколько суток. Говорят, что ядовитый туман висел над городом два дня. И пять лет туда не заходила ни одна живая душа.
Уже изуродовали поля Европы шрамы окопов, как сотню лет назад. Уже превращались роскошные торговые центры в цеха, где из обломков техники, делавшей жизнь удобной, делали то, что продлит жизнь Старого Мира, пусть и на несколько часов. Уцелевшие кадровые военные пытались, за неправдоподобно короткие сроки, превратить менеджеров, барменов и адвокатов, психоаналитиков, частных охранников и дизайнеров в солдат, призванных остановить яростных, вкусивших крови, пришельцев. Все понимали, что это ненадолго. Все понимали, что не поможет и расщепленный атом, разве что в деле забирания врагов с собой. И готовы были правители открыть люк в Ничто и кричать туда: - «Придите и владейте нами, только избавьте нас от врагов!». Почему-то не крикнули. Это была бы загадка, если б не пришедший в голову Мартина внезапно, как озарение ответ: наши люди не нуждались в помощи, в деле устроения своего собственного Падения. Все, совершенно все, сделали своими собственными руками.
- Так за что же вас любят, Люди?!
Не знаю, подумал Мартин. Нашли решение, решившее все проблемы и заставившее Повелителя удивиться. Впервые, после того момента, как он родил… как осознал себя. Нет, не само «средство от проблем» его удивило, а то, что человечество продолжают любить, после его применения. Тогда, в конце Сезона Жатвы, из стерильных лабораторий, пахнущих чистотой и озоном, из секретных сейфов, украшенных значками биологической опасности, извлекали ампулы и пробирки, с безликими номерами. Штаммы болезней, которые давно были побеждены и к которым уже нет иммунитета. Болезни, которые никогда не существовали. Болезни, поражающие отдельные расы и даже отдельные этнические группы. Повелитель полностью прав, в своей жестокой мудрости. Применение биологического и генетического оружия, простить было нельзя.
Потом, когда жизнь почти наладилась, всячески утверждали, что ничего подобного не происходило и произойти не могло. Всему виной послужили некие «объективные факторы». Нечистоплотность некоторых народов, их собственная глупость. А некоторые комментаторы, которых не поощряли, но и не затыкали, добавляли и слово «неполноценность». Генетическое оружие – миф. Во-первых, его не существовало и не разрабатывалось, никогда. Во-вторых, оно было не готово. В-третьих, оно показало себя не эффективным. Когда сменилось два поколения, о Сезоне Жатвы приказали забыть. Забыть, как спустя год, после «дня Д», на Земле осталось жить чуть более миллиарда человек. А заодно и о многих сюрпризах, преподнесенных оружием, которого никогда не существовало. Мутации микрофлоры, возвращавшие эпидемии к своим источникам. Нахождение, в генетическом коде избранных, следов рас, подлежащих уничтожению, с последующей ликвидацией носителей. Развлечение в социальной сфере: разруха, бунты, долгое и упорное внушение, что работа, это когда что-то делается ручками, а не перекладывание бумаг и долгое сопротивление масс, желающих, чтобы все стало «как раньше».
- Не знаю, за что нас любят, - нарушил затянувшееся молчание Мартин. В воздухе висело недоумение и разочарование. – Возможно, дело в неверной постановке вопроса. А подробней, смог бы ответить святой отец, да только его не спросить.
- Убирайтесь. Заберите его, и уходите. Вон отсюда!
- Эльф пойдет с нами, я обещал ему покровительство. – Вообще-то обещал Чегджи, но это уже мелочи.
- Хорошо, хорошо, вас проводят.
- А как же ваши планы…
- Ваш мир в безопасности, я не самоубийца. Вы не можете меня изгнать отсюда, не вы приглашали. Я остаюсь на территориях, которые принадлежали призвавшей меня стороне и их противникам, с которыми я должен был бороться. Остальные пусть живут, как хотят. У меня от вас болит голова, уходите.
- А разве у вас есть голо…
- Хочешь посмотреть? Ты хочешь взглянуть мне в лицо, человек?!!
Ответ был очевиден и Мартин, взвалив на плечо тело отца Марка, отправился к выходу. Никаких сюрпризов, никаких ловушек и выстрелов в спину. Геометрия коридоров вела себя так, как ей и положено. В этом подземелье снова стали действовать привычные законы. Тело священника оказалось неожиданно легким и не замедляло движение. Где-то, на полпути к выходу, встретился Финриэль. Он шел без конвоя и был растерян.
- Что произошло, вы одолели Повелителя?
- Вроде того. Святой отец познакомил его кое с кем. Теперь Повелитель будет долго переваривать увиденное и понятое. Пошли, малыш.
Не прореагировав на «малыша», эльф послушно побрел следом, постоянно нервно оглядываясь. Пусто, темно и тихо. Несколько куч тряпья, попавшиеся на дороге, свидетельствовали о потерях, понесенных правителем этих мест, в рядах своего призрачного воинства.
- Вот то же самое было с моими тюремщиками,- сказал эльф, отвечая на мысли Мартина. – Вампир заметался, стучась о стены головой и всем телом. Другой, неизвестного мне вида, стал выдавливать себе глаза, а потом обмяк. Эти, как вы их называете, «оболочки», просто попадали и стали рассыпаться, пока не остались только кости. К слову сказать, я тоже практически ослеп, на несколько минут. Такие силы тут бушевали, страсть! Никто мне не говорил, что такое бывает. И кажется постоянно, что все виденное, это только доступная моим чувствам, не самая большая, часть.
- Так и есть, так и есть. Ты говоришь, ослеп?
- Да. Представь себе, что идешь по полю, засыпанному чистым-чистым снегом, над головой глубокое небо, на котором ни облачка и огромное, раз в двадцать больше, чем положено, солнце. Причем нельзя зажмуриться. Я думал, что мне конец, но потом стало отпускать, дверь камеры оказалась не запертой. А потом я просто вышел и пошел. Несколько мутантов попались по дороге, но они не обращали на меня внимания….
Он говорил и говорил, о том, как в полном недоумении, бродил по коридорам, пока не встретился с Мартином и Алекто. Говорил, что такие вещи, как спасение своего, его народ не забывает. Говорил, что подаст прошение, на разрешение своим друзьям, посещать их Великий Лес. Говорил, что, скорее всего, его просьбу удовлетворят. Немного удивлялся, что столь радостная перспектива оставила спутников равнодушными.
Они подошли к выходу. Тому самому, с броневиками, под низким потолком. Теперь все смотрелось почти не страшно. Грязь, пыль, вездесущие, раскатившиеся по всему гаражу, гильзы. Избитая, попаданиями пуль, стена. Это зрелище не страшное, а грустное и тоскливое, как на кладбище. Но теперь печаль светла. Вы грудью приняли удар Неведомого, не зная, что не могли победить. Покойтесь с миром, герои.
Рядом с одной из машин, ясно отпечатались следы, на пятне чего-то темного. Наверное, гари, чей запах выветрился, или пролитого и высохшего топлива. Двое следов тянулись к двери, из которой только что вышли не состоявшиеся пленники, один след к выходу. Виктор посмотрел наверх. Балкончик из прутьев был на месте. Вот это место. Командир, с Пятым, попытались вернуться к пульту. Второй спрыгнул и побежал, унося материалы, навстречу новому качеству смерти. Ты сотворил много зла из страха и отчаянья, старый друг. Ты сотворил много добра, рискуя своим противоестественным существованием. Всем, что имел. Покойся с миром и ты.
Фургон, вроде алектиного, на котором их привезли, стоял на прежнем месте. Бережно положив тело отца Жана и, привязав его, тут же найденными веревками, залезли в кабину. Не сговариваясь и не отдавая отчета, Алекто за руль, Виктор рядом, эльф вперед кузова, к соединяющей с кабиной дверце. Вместо ключа зажигания, простой переключатель. Конечно, слуги Господина воров не боялись. Повернулся легко, чистый звук мотора. И за техникой тоже следят.
- Куда ехать? – спросила Алекто через минуту. Они ехали по остаткам дороги, некогда соединявшей институт со столицей. Туда точно не надо, там все еще горячо.
- До перекрестка и налево, по земле.- Мартин проверил направление, больше не притворяясь, что часы, на его руке, это просто часы. - Пункт перехода активируется через восемь часов и не далеко. Успеем.
- И что дальше? Как я теперь вернусь? Топлива не хватит, до ближайшего Форпоста придется идти пешком.
- А зачем тебе куда-то идти? Помнится, ты ставила условием помощи уход с нами. У тебя нет не выполненных контрактов, нет семьи. Что тебя держит? Пошли со мной.
Алекто не знала, держит ли ее что-нибудь. Только теперь до нее дошло, что все было по честному. Почему-то, даже требуя предоставления гражданства, не верилось до конца, что эти люди из действительно дальних земель. Как в какой-то сказке, из чистого, еще из времен до-Падения, времени, когда добрый человек помогал нищенке, просто из сострадания, а не от того, что она назвалась заколдованной принцессой. Удивление Алекто было близко к удивлению того доброго человека, когда он понял, что его и впрямь произведут в рыцарское достоинство и преподнесут щедрую награду. Она предложила помощь, ее приняли и теперь, через восемь часов, она окажется в «раю» уродца Оцу. Слова, что не следует принимать необратимых решений, висели над ней, со времен, когда поехала в сторону Цитадели. С другой стороны, Виктор прав. Терять нечего, невыполненных обязательств не осталось. Мир, откуда пришли люди, способные напугать даже Повелителя Мертвых, должно быть прекрасен.
- А почему бы и нет.

Больше года спустя.
Мартин сидел в кресле, перед работающей, без звука, голонишей. Шли новости. Их вполне можно смотреть и так. Благо, бежит подстрочная строка, а новости, какими бы сенсационными не были, завтра будут вытеснены новыми сенсациями, а те, в свою очередь, следующими. Ничего особенного, какие-то визиты официальных лиц, что-то о ожидаемом урожае. Уже больше года прошло с тех пор, как вернулся с Пустоши. Больше года, как он старается не вспоминать о руинах, которые терзает ветер. Почти получается. Даже потихоньку перестает сниться. Вот только иногда, в минуты покоя, часто приходит ощущение, что он не здешний, а турист.. Часто начинает казаться, что новости странные, поступки людей глупые, мотивы не объяснимые. Словом, что он не местный. Говорят, что так часто бывает, говорят, что пройдет.
А мир здорово изменился. Не очень заметно, но фундаментально и только требуется немного времени для того, что бы перемены проросли в повседневную жизнь и стали заметными. Должно быть трудно придется, тем, чей черед возвращаться с дальних пределов, настанет через пару лет.
Возвращение, какое сладкое слово, не потерявшее прелести. Много времени над составлением отчета, в карантинном отделении. Долгое собеседование, в котором принимали участие, помимо шефа, что само по себе не обычно, милые старички, в сутанах, с малиновыми поясами и в смешных шапочках. Судьба и гибель отца Марка им представлялось событием огромной важности и, что удивительно, шеф не возражал, а задавал уточняющие вопросы тоже. Что-то они не договаривали и расспрашивали настолько настойчиво, что не удалось удержаться в рамках версии, что Повелитель испугался могущества Первого мира. Пришлось говорить, как есть, повергнув слушателей в глубокую задумчивость. Первая версия была рождена из опасений, что правду не примут и запишут обоих спасшихся, в безумцы. Обошлось, услышав правду, старички в сутанах приобрели задумчиво – молитвенное выражения лиц и начали переговариваться между собой, на языке, Мартину не известном. Как бы это не была та самая латынь.
И вот на экране, тоже показывают какое-то пышное здание, люди, в точно таких же одеяниях, выходящее на трибуну, перед микрофоном и что-то торжественно произносят. Шел конец новостного выпуска, где, по традиции, размещают забавные или занимательные сюжеты. Кадр сменился, теперь показывали фотографию с молодым человеком, стоящим у книжного шкафа. Он показался знакомым и не успел Мартин приглядеться, как новая фотография избавила его от сомнений. Отец Марк. Он выглядел лет на пятнадцать моложе, но без сомнения он.
- Дорогая, тут отца Марка показывают, - Позвал Мартин в соседнюю комнату и, обернувшись к экрану, - Звук!
… блаженных, - произнес диктор. – Столь необычное решение объяснятся убедительными свидетельствами очевидцев и рядом событий, не имеющих иного объяснения, в Секторе Глаголь. Глава службы контроля Секторов, заявил, что полностью согласен с этим решением, поскольку…
- И что говорят, дорогой? – Алекто появилась в комнате и чуть вразвалочку направилась к дивану. Садится, впрочем, не стала, а просто замерла справа от Мартина, положив руки на живот, типичным движением.
- Да вот отца Жана повысили, посмертно. Или только обсуждают это, я не понял. Впрочем, только посмотрев в глаза святых отцов, когда мы с тобой докладывали о его героической победе над Повелителем, я догадался, что простым отпеванием он не отделается.
- И будет, у нашего сыночка небесный покровитель.
- До этого пока не дошло, но, как знать, как знать… Что говорит доктор Брамс?
- Говорит, что все в порядке. Даже немного удивляется, поскольку у меня наследственность, сам понимаешь, не очень. Хотя, порой кажется, что говоря «все нормально», он имеет в виду, не так плохо, как должно быть.
- Возможно. Не бери сильно в голову, это такой профессиональный юмор. Хотя, согласен, не приятно. Ты подумала, как мы его назовем? У меня в голове только один вариант вертится- Че…
- …Гджи.
- …Махал. Да, хорошее имя, хоть и не в нашей традиции. Полностью, кстати, гораздо длиннее. Но, как говорится не беда, и не будем размениваться на мелочи. Как ты понимаешь, без него, мы бы с тобой лежали в узоре Забвения, до скончания времен. Это скучно и утомительно, я полагаю. Надо будет его родню позвать на крестины. Я им написал, а теперь скажу, каким был прекрасным парнем, старина Чег.
Оба помрачнели и, как по команде, вгляделись в голоэкран невидящими глазами. Там зеленели поля и синели озера, служа фоном какому-то логотипу. Не сговариваясь и почти машинально, каждый положил руку на серебряную цепочку, на своей шее, на которых висели распятия. Как им сказали, подарок самого Папы, сказавшего, что более добрых вестей не приносили много столетий.
_________________
Много говорить и многое сказать - не одно и тоже.

[Lana Tuully]

ТАк в чем Необратимое решение? и к чему ж оно привело?

В качестве тапков - собственно, у меня впечатление, что я об этом уже говорила, этакое дежа-вю:
- Момент уверования мне кажется очень формальным. Марк как-то слишком резко "включает" свою веру, и она как-то глобально действует - мне эта сцена кажется мало правдоподобной

-

[владимир]