Форма: миниатюра.
Жанр: реалистическая проза.
Статус: закончена.
Рейтинг: для всех.
Название: Доживем ли мы до выходных?
Лизка ехала домой с работы на старой, усталой, грязной «газельке», глядела в окно — и в окна. Игра такая: ехать в темноте, вечером или ночью, и глядеть, как светятся окошки чужих квартир, а через тонкие шторы всё-всё видно: у кого какие обои, какие люстры, какие штуковины висят на стенах, кто чем занимается... Кто как живет. Это как собирать пыльцу с чужих жизней.
Вспомнила, что газель — очень красивое животное, у нее глаза такие влажные, ласковые, как у покорной жены. Улыбнулась.
- Что? - спросил Максим.
- Вспомнилось.
Тогда Максим в полутьме потянулся через проход между сидениями и взял Лизку за руку. И тоже улыбнулся. Мелькающий в окнах свет фонарей ложился на его улыбающееся лицо и превращал его попеременно в гримасничающую маску и отстраненный холодный барельеф.
Потом Лизка вспомнила про смерть и перестала улыбаться. Даже не вспомнила — прочувствовала смерть от кончиков ногтей до корней волос. Всю - целиком и разом.
Почувствовала, что когда-нибудь умрет. Это не был стандартный отстраненный страх «все мы когда-нибудь умрем». Если «все», то это успокаивает, это придает стабильность и уверенность: «ну, если все, то и я... когда-нибудь». Нет. Лизка вдруг и снова почувствовала именно свою конечность, а не конечность абстрактных «всех». И, самое страшное, еще Булгаковым написанное — внезапную конечность. Не через сорок лет, как обычно думается, а например, через десять, или неделю, или даже сейчас. Ты готова сейчас, Лизка? Нет, сама себе ответила она. Но даже не эта неготовность страшна, а то, что никто ведь не спросит, готова ты или нет.
Мысленно перечислила все опасности, которые только подстерегают её, двадцатитрехлетнюю Лизку, в меру здоровую, в меру везучую, в меру красивую, в большом городе. Авария на дороге — эти «газели» так часто попадают в аварии! Пневмония, вирус, новая и неизлечимая болезнь — таких всегда полно. Взрыв бытового газа. Редко, но случается. Маньяк. Скользкие ступеньки. Наконец, СПИД или рак.
Вздрогнула.
- У тебя дома какие-то неприятности, да? - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Максим.
- У всех неприятности. И у всех дома.
- Ладно.
Страх схлынул. Снова были «маршрутка» и мельтешение фонарей. Лизка подумала, что, в сущности, Максим очень хороший человек: вот, провожает до дома, хотя живет совсем в другом районе, у черта на куличках. Беспокоится, заботится. Как бы с ним самим чего не вышло. Хороший. И если бы не некоторые обстоятельства, Лизка поехала бы сегодня к нему и осталась на ночь. И, если он предложит, когда-нибудь даже останется жить. Насовсем. Потом.
- Ты не обижайся, хорошо? Я просто...
- Я не обижаюсь. Бывает.
Лизка хотела что-то сказать, но не придумала и крикнула водителю:
- На следующей, пожалуйста!
У Лизкиного подъезда Максим закурил: он всегда так поступал, чтобы чуть-чуть продлить прощание. Но сделал всего пару затяжек, вдруг бросил сигарету в снег и принялся с ожесточением топтать. Окна дома приветливо светились ярким электричеством, а в одном окошке, на пятом этаже, только слабо-слабо горел ночничок. Розовым.
- Слушай, мне иногда кажется... Черт, не так. Лиза, слушай... Ты скоро уже познакомишь меня со своими родителями? Или мы так и будем, как школьники на скамеечке? - с нажимом спросил Максим. Потом напряженно улыбнулся и попробовал пошутить: - Или мне уже подозревать, что у тебя там муж и семеро по лавкам?
- Наверно, скоро. Даже, наверно, очень скоро, - подумав, сказала Лизка. - Я познакомлю, если доживем хотя бы до выходных. Ой, ну... познакомлю, короче.
Поднялась на цыпочки, легонько поцеловала Максима в недоумевающие губы и побежала по ступенькам.
Квартира встретила тишиной и темнотой, только розовый свет ночничка пробивался в щель под дверью комнаты. Пахло корвалолом и еще какими-то лекарствами. Теперь уже медленно, тихо Лиза сняла шубку, переоделась в домашнее, помыла руки и только тогда подошла к двери. Зачем-то постояла с минуту. Тихо открыла дверь и шепотом сказала:
- Мам, я приехала. Иди спать, я посижу.
Женщина на стуле, старше Лизки, но с её острыми чертами, вздрогнула и выпустила из рук ладонь другой женщины, очень старой, очень изможденной, умирающей. Серые губы умирающей едва-едва дрогнули, только и всего. Кажется, спит.
- Как бабушка? - тем же шепотом спросила Лизка.
Мать пожала плечами, склонилась на кроватью, поправила одеяло.
- Два укола за день. Уже почти не приходит в себя. Врач сказал...
Лизка кивнула. Заняла место на стуле, взяла больную за руку, совсем так же, как до того мать. Может быть, Лизке показалось, но складка боли на лбу у спящей разгладилась. Лизке предстояло сидеть так до двух ночи. Потом её опять сменит мать. Мать взяла отпуск, она сможет поспать среди дня. Мать говорит, что когда всё закончится, то уедет в деревню еще на пару недель, отдохнет. Да, наверно, скоро всё закончится: рак иногда убивает очень быстро. Но иногда долго. Вот. Человек умирает. А доживем ли мы до выходных?
Лизка подумала, что страшно устала. Что тоже хочет в деревню. И вдруг со стыдом поняла, что мечтает прийти вот так же вечером домой, заглянуть в комнату с розовым ночником и услышать: «Всё. Теперь уже не нужно. Иди спать сама». Поняла, что мечтает опоздать и не видеть, как всё произойдет, но хочет, чтобы произошло быстрей, вот буквально до этих выходных. И тогда, когда это случится, поедет к Максиму и у него останется на ночь. Стыдно.
Да. Но... доживем ли мы сами хотя бы до выходных?
Я прошу прощения, Гаммельн с утра выложу завтра, хорошо? Немножко не успела доправить, а уже ночь.
Очень... жизненно. Живо. Грустно и почему-то трогательно.
Спасибо.
Александра Огеньская
Чудесно. Как это грустно и, к сожалению, как знакомо...
Ну, наверно, все люди делятся на две группы: одним грустно, но пока незнакомо, другим грустно, потому что уже знакомо.
(11 Дек 2011 14:28)
.